Несколько объяснений

ЗАДАЧА "Нашего положения", не пользуясь конструктами, осмыслить всю ситуацию настоящего, т.е., значит, тем самым перспективу жизни, открывающуюся здесь и теперь.

Факт этого сборника равен его назначению, т.е. сам его выход выполняет задачу показать и держать открытым шанс настоящего, не в смысле программы, что делать, или разоблачения, кто виноват, а в возможности дышать, в реальности настроения, за которое авторы отвечают, что оно надежно и работает для благополучия и спасения.

Сейчас разнообразными предприятиями, прежде всего государством, все материальные и идеологические ресурсы обозримой реальности и будущего использованы повсеместно и надолго вперед. В нашей книге не эксплуатируется будущее и не привлекаются туманные инстанции русской идеи, народного характера, национальной личности, исторической судьбы.

Несколько заявок, которые делаются в книге, тут же удовлетворяются явочным порядком. Перечислю главные. Все связаны между собой и предполагают одна другую.

Во-первых, две стороны мысли - поэзия (искусство) и философия (наука) - в России заметным образом неравносильны. Сама встреча в сборнике обеих этих сторон мысли показывает ожидание, что их неравновесие не всегда должно продолжаться.

Трезвая надежда на восстание философской, т.е. одновременно правовой, мысли может положиться - это во-вторых - только на проснувшееся чувство равенства всех перед законом и на то, что у московского служилого человека, хранителя порядка, появится религиозное понимание слабого, странного и чужого живого существа. Начал здесь каждый, конечно, всегда с самого себя.

Заявкой на выздоровление мысли в нашей стране предполагается поэтому, в-третьих, восстановление в России общества, т.е. выход мира, который всегда у нас существовал и существует, из темноты на свет. Сборник, не обязательно в той мере, в какой он прочитан, уже одним тем, что он появился, работает в этом направлении. Понимание мира здесь близко к тому, которое предложила Ханна Арендт в ее только что вышедшей по-русски книге "Vita activa", привезенной сегодня из Питера присутствующим здесь издателем.

"Наше положение" захватывает поэтому, в-четвертых, место, которое в основном было до сих пор по инерции занято попытками путем исчисления концепций решить проблемы, в принципе на лексическом уровне не решаемые. Вещи, вошедшие в "Наше положение", уже сейчас предлагают для XXI века и для третьего тысячелетия позитивный тон, который работает сразу, начиная тем самым решение проблем, и будет работать после их решения.

Позиция сборника в отношении к наиболее обсуждаемым - что правда не значит главным - силам настоящего может быть определена строго отчетливо. Мы напоминаем, что территориально-демографически замкнутый суверенитет не имеет перспектив ни вообще, ни для нашей страны. Задачи всякого государства определяются прежде всего делом мира, назначением человечества. Формулировать эти задачи для нас будет в конечном счете наша власть.

Отношение к Европе и к остальному человечеству определяется для авторов, конечно, признательностью и признанием, но одновременно памятью и напоминанием о том, что мы - восточный азиатский полюс Европы и необходимы для ее целого.

С этим связано отношение к Церкви. Каждая Церковь - неотменимая часть христианства, неполная без других частей. Человеческое сближение каждой с другими частями христианства на почве, не задевающей веру, обязательно.

Простого первого шага в каждом из направлений достаточно. Теоретики, авторы конституций и программ должны спокойно признать, что решающая мысль страны движется в литературе, поэзии, словесности. Там наша настоящая социология, политэкономия, политология, и оттуда надо брать основания для законотворчества и программ.

Власть должна попробовать сказать, что она делает и чего она хочет, назвать себя и сформулировать принципы помимо принципа удержания и усиления власти.

Наша Церковь должна для начала принять ту очевидность, что православие не может означать раз навсегда обеспеченной правоты. Символом того смирения могло бы быть принятие григорианского календаря.

Скучно и бесполезно делать вообще какие-то шаги, не имея предельной цели. Такой целью может быть только восстановление всего, не в смысле большого множества вещей, а в смысле, близком к тому, в каком сказавший свое слово человек в конце говорит: все.