Держать удар

ПРЕДСТАВИТЕЛЬ современной немецкой социальной феноменологии Бернхард Вальденфельс известен у нас лишь двумя небольшими работами: "Повседневность как плавильный тигель рациональности" и "Своя и чужая культура". "Мотив чужого" - первый сборник работ немецкого профессора на русском языке. В нем можно выделить два ряда текстов. Один состоит из фрагментов двух основных работ Вальденфельса по социальной философии, подобранных им самим для русского перевода и сфокусированных на темах поведения, нормирования и порядка в социальном пространстве. К ним примыкает интервью философа. Второй ряд составляют тексты собственно феноменологической проблематики, представляющие собой еще один вариант постгуссерлевской феноменологии.

Известно, что вся социальная феноменология вышла из пятой "картезианской медитации" Гуссерля, где речь идет о трансцендентальной технике постижения Другого. Но в размышлениях отца-основателя на эту тему изначально содержался неустранимый парадокс: поскольку феноменолог признает истинность лишь за непосредственными данными своего сознания, Другой никогда не может быть понят как автономная, несводимая к моему сознанию реальность. Социальным же феноменологам, чтобы вообще иметь возможность разрабатывать свою проблематику, понадобилось изменить сами исходные положения гуссерлевского проекта. Среди прочего постулировалась первичность интерсубъективных смыслов по отношению к переживаниям единичного Я.

Свою лепту в дело исследования интерсубъективности и норм "жизненного мира" внес и Бернхард Вальденфельс. Его внимание обращено прежде всего на повседневность, то, что ближе всего каждому из нас, но именно в силу этого и всего непонятнее. Здесь нельзя не заметить влияния раннего Хайдеггера и представителей французской исторической школы "медленного дыхания" - "Анналов" (Фернан Бродель и др.). Кроме того, традиционно теоретическая проблематика Гуссерля в значительной мере смещается у Вальденфельса в сторону жизненной практики. В частности, феноменологическим разысканиям немецкого профессора сообщается этический контекст (мотивы ответственности, враждебности, сопротивления, диалога, коммуникации и ее невозможности), традиционно чуждый исключительно созерцательной "философии как строгой науке".

Как раз мотив ответственности (и ответа) - главная составляющая вальденфельсовских размышлений, которые он называет "респонзивной феноменологией" (от Response - ответ). "Респонзивной я называю форму феноменологии, которая определяется с помощью респонзивности, а не только с помощью интенциональности". Интенциональность была главным жестом трансцендентальной феноменологии; она означает, что сознание направлено на то, что сознанием не является (предметный мир). Но так понятая интенциональность остается, по Вальденфельсу, чисто созерцательной и незаинтересованной. Будучи направленностью сознания на вещи, сама она ничем не направляется, не ангажируется миром. Респонзивность же есть жест ответа на вызов мира. Последний так или иначе всегда дан сознанию не просто в качестве не-сознания, но как нечто радикально иное и чужое. В неустранимом зазоре между сознанием и миром, Я и Другим, одной культурой и другой, индивидом и обществом плетутся сложные отношения по схеме "вызов-ответ". Чужое обнаруживает по отношению к Собственному разнообразные модусы, которые отнюдь не всегда позволяют рационально себя ассимилировать. Такие модусы суть провокация, враждебность, сопротивление, претензия и т.д. Чужое уклоняется от схватывания и выходит за пределы понимания. Но ответ, со своей стороны, является, как настаивает Вальденфельс, врожденным образом действий, в пределах которого только и может быть схвачено Чужое как Чужое, как нечто несводимое к Я-сознанию. "Декарт сидит в халате у камина, подвергая при этом сомнению все, что он при этом узнает. Эта ситуация ни в коем случае не является герметически закрытой. В любой момент в нее может ворваться чужое. Возникнет помеха восприятию... угроза окружающему меня миру: огонь распространяется и препятствует моей попытке его потушить. Возникает болезненное повреждение: я обжигаюсь огнем, а как пограничная ситуация возможно и полное уничтожение: я умираю в огне. Нет ничего более повседневного, чем такой поворот событий. Сопротивляемость и враждебность вещей не чужды предметности восприятия, они скорее принадлежат к его практическим и аффективным горизонтам, которые лишь затемняются в рамках "голого" восприятия" ("Интенциональность и каузальность"). Чистота интенционального переживания мира оказывается проблематичной еще и в другом аспекте. Вальденфельс подчеркивает принципиальную невозможность отделить интенцию и смысл от их психофизического воплощения в телесном опыте. Тело оказывается средой, в которой они неизбежно "погрязают". Так, например, при ударе, который я испытываю, помимо интенционального переживания боли происходит и одновременная деформация тела, которая будет чем-то большим, нежели механический и внешний по отношению к сознанию процесс. Телесное претерпевание, как и восприятие и действие, есть конфронтация с чем-то иным, что противостоит субъекту в мире.

В целом же проблематика, которую разрабатывает Вальденфельс, отсылает читателя к соответствующим размышлениям Гуссерля и Хайдеггера, Сартра и Мерло-Понти, Шюца, Левинаса и Деррида, где одной из ведущих тем является опыт Другого и Чужого...