Сладкое слово, домой!

Морис Бланшо. Пространство литературы. / Пер. с франц. Б.Дубина, С.Зенкина, Д.Кротовой, В.Большакова, Ст.Офертаса, Б.Скуратова. - М.: Логос, 2002, 288 с.

Апологеты отечественной "философии молчания", как правило, убеждены, что идея эта носится исключительно над безвидными родными просторами. В самом деле, немотствующее необъятное пространство - метафора родины, и никакими рациональными аргументами не перешибить приятный запах дыма. "Пространство литературы" (1955) Мориса Бланшо рискует вызвать активное, плохо мотивированное раздражение - ни высокопрофессиональные переводы, ни минималистичный "логосовский" дизайн положение не спасут. Ключевые слова произнесены - пространство, пустота, молчание, творчество.

На протяжении последних лет тексты Бланшо исправно переводились на русский - и витиеватые эссе, и рваная проза. Издательство "Логос" уже успело проявить интерес к французскому философу, выпустив года три назад его книгу "От Кафки к Кафке". Все эти публикации выглядели вполне незаметно, мало что прибавив к энциклопедическому образу туманного мыслителя, постепенно перебравшегося из пространства политики в безвоздушную зону между критикой и литературой. Философско-критические опыты Бланшо обычно связывают с влиянием Гегеля, Ницше, Хайдеггера и Левинаса - в "Пространстве литературы" все эти линии видны как на ладони, вкупе со знаками грядущего постструктурализма ("читатель вовлечен в глубинную борьбу с автором", "образ есть отсутствие объекта"), однако не будем углубляться в хиромантию.

Как и большинство книг Бланшо, "Пространство" - это сборник эссе, наслаивающихся друг на друга и образующих единую, шаткую, спиралеобразную конструкцию: что-то среднее между логическим трактатом, божественной комедией и автоматическим письмом. Излюбленные персонажи Бланшо - Кафка, Рильке, Малларме, Андре Бретон, Рене Шар - скорее проводники по литературной преисподней, чем объекты исследования. Маневрируя среди тупиков, разрывов и диалектических противоречий, Бланшо пытается совместить два принципиально разных взгляда - подвергает сомнению череду сменяющих друг друга "исторических" дефиниций литературы и в то же время пытается выстроить еще одну дефиницию, определить "сущность искусства", "исток", исходную точку. Для Бланшо литература - это и историко-культурный нарост, и онтологическая данность; творчество - это и "обманчивое притязание", гибель богов, позор нового времени, боль романтизма, и вместе с тем неразрешимая загадка, след бытия, позволяющий отличить "настоящую" литературу от "ненастоящей". Намерение "отвоевывать искусство у истории" приводит к естественному предположению - подлинная литература не может существовать во времени, но обитает в специально отведенном для нее пространстве. Коль скоро это пространство противостоит всему, что меняется вместе со временем, всему, что отражает, выражает, преображает "реальность" - оно должно оставаться незаполненным и располагаться вне "обыденного", "ходового" языка. Литература изъясняется языком, "на котором никто не говорит", она не сообщает ничего нового, не продуцирует новых смыслов, не исчерпывает старых возможностей. Определяя "творчество" как способность прервать говорение, Бланшо фактически вытесняет зоны умолчания за рамки языка. Молчание в данном случае - нечто почти противоположное структуралистскому минус-знаку. Не желая мириться с "оценочными суждениями", неизбежно замутняющими девственную чистоту литературы, Бланшо при этом отчаянно пытается сохранить каркас ценностной системы. Смерть, пустота, безмолвие - последние бастионы "подлинного", за которыми - ничего, кроме текста.

Вокруг этих неприступных рубежей Морису Бланшо удается расположить изощренную феноменологию письма и чтения. Читатель в интерпретации Бланшо не столько "коммуницирует с произведением", сколько лишает его ореола "сделанности", возвращая литературу в идеальное, беззаботное и безличное состояние. Проливая кетчуп на страницы и легкомысленно пропуская скучные места, вы прикоснетесь к "сущности чтения", и она окажется "куда ближе к божественному уделу творения, чем смутная борьба творца с хаосом, в котором создатель, чтобы победить, стремится исчезнуть". Пространство литературы - что дом родной. Окна заколочены, двери нараспашку.