Евгения Воробьева Омри Ронен. Поэтика Осипа Мандельштама. СПб.: - Гиперион, 2002, 240 с.
"Все было встарь, все повторится снова, / И сладок нам лишь узнаванья миг", - так должен был бы выглядеть эпиграф к новой книге Омри Ронена. Во-первых, потому, что в ней собраны статьи одного из ведущих мандельштамоведов, написанные в разные годы и опубликованные в разных (зачастую труднодоступных) изданиях. Таким образом, читателю предоставляется возможность вновь перечесть уже известные работы, встроенные в единый "сюжет" сборника и оттого по-новому акцентированные. Во-вторых, потому, что сам метод работы с текстами Мандельштама - метод интертекстуального анализа - построен Роненом на "узнаванье" "возвратных лексико-семантических единиц", то есть разного рода повторов, наличие которых превращает творчество поэта в "такую сеть межтекстовых взаимосвязей, что представляется возможным и целесообразным рассматривать наследие Мандельштама как единую структуру". Цитата взята из основополагающей - давней - работы Ронена "Лексический повтор, подтекст и смысл в поэтике Осипа Мандельштама". В ней исследователь формулирует - вслед за своим учителем К.Ф. Тарановским - теоретические основания, лежащие в основе его работы с текстом.
Нелишне напомнить, что интертекстуальный метод, ставший ныне привычным "орудием чтения" мандельштамовских стихов, в конце шестидесятых годов, когда он только начал разрабатываться Тарановским, воспринимался как нечто шокирующее, искусственное и идущее вразрез с авторской волей. "Чужое" в текстах рассматривалось в основном в рамках теории "заимствования" и "влияния", при этом объектом "заимствований" были не конкретные тексты, а некие вообще "традиции", "образы" и т.п. Эта теория могла ответить лишь на вопрос, что заимствовано, но не была в состоянии ответить: зачем? какова роль заимствованного элемента? Тарановский, а вслед за ним и Ронен находят методы анализа межтекстовых взаимосвязей, позволяющие рассмотреть те тонкие процессы семантических сдвигов и взаимодействий, в которые вступает "чужой" элемент текста в новом для себя словесном окружении. При этом "чужое" - это одновременно "возвратное", "повторенное": категория "повтора" уравнивает автоцитаты с цитатами из других авторов. Каждый элемент текста "нанизывается" на две оси координат: это контекст - "совокупность случаев данного словоупотребления у автора" и подтекст - "источник повторяемого элемента" у других авторов. Книга Ронена демонстрирует блестящее применение этих методов, обладая помимо прочего еще и достоинством первоисточника. Невозможно перечислить все остроумные выводы и наблюдения, сделанные автором. Да и ни к чему - читатель может сам познакомиться с ними, безусловно, получив при этом "удовольствие от текста".
Но - это может показаться странным - при чтении книги возникает и некое недоумение. И даже не по поводу того, что сделано Роненом. Нет. Скорее - по поводу современных перспектив мандельштамоведения и в связи с тем, что делается исследователями вслед за Роненом, вслед за Тарановским. Складывается ощущение, что их метод уже прошел стадию канонизации в отечественном литературоведении и часто воспринимается как единственно возможный. Причем не только по отношению к творчеству Мандельштама, а тотально - по отношению ко всей поэзии двадцатого века вообще. Поэзия и - шире - вся литература двадцатого века при настойчивом и безоговорочном использовании интертекстуального метода могут превратиться в поле бесконечного комментирования, подобного средневековой практике толкования текста, что, вероятно, приведет ее к замыканию на себе самой. Подобная практика толкования предполагает и особое отношение к истолковываемому - презумпцию его авторитетности, в пределе - сакрализацию. А ведь еще Тынянов предостерегал от подобной изоляции предмета исследования от "ближайшего к литературе ряда". Есть, однако, и возможность избежать кризиса. Она в сочетании подходов, позволяющем рефлектировать, в том числе и над собственными научными основаниями. Пример подобного сочетания подходов и подобной рефлексии дает┘ сам Омри Ронен, который в известной книге "Серебряный век как умысел и вымысел", обращаясь к истории понятия "серебряный век", деконструирует сложившееся в науке представление, вскрывая его "контексты" и "подтексты".
