Петит

Горные высоты римской старости

Сергей Аверинцев. "Скворешниц вольных гражданин┘" Вячеслав Иванов: путь поэта между мирами. - СПб.: Алетейя, 2001, 176 с.

Любая новая книга Сергея Аверинцева - повод к разговору. Теперь Аверинцев написал биографию поэта и мыслителя Вячеслава Иванова (все-таки с ударением на втором слоге), родившегося в семье разночинцев в Москве в 1866-м, умершего в Риме в 1949-м. В год, когда он родился, было опубликовано "Преступление и наказание" Достоевского, в год, когда умер, - сборник рассказов Борхеса "Эль Алеф", пишет Аверинцев. Напоминание тем более необходимо, что Иванов сформировался как поэт поздно, в 1900-е, зато до конца своей длинной жизни сохранял творческую активность и написал поразительные стихи о Второй мировой войне ("Римский дневник 1944 года" - может быть, лучшее из всего им написанного). Стихи Аверинцев анализирует уже в контексте реконструированной им биографии Иванова. Реконструированной - потому что о молодости (в основном это была учеба в разных европейских университетах) Иванов вспоминал мало, и эволюция его взглядов до 1900-х почти неизвестна. Воссоздание биографии с приложением стихов - жанр почти из XIX века, но за повествованием Аверинцева, по стилю вольным и эссеистическим, чувствуется дисциплина современной филологии и критики источников. Возможно, облик Иванова получился в этой книге слегка приглаженным - все ж таки злые языки интеллектуального Петербурга называли его "мистический самец"; кличка, конечно, злая, но все-таки у этого человека был разрыв между жизнью и мировоззрением. Но Аверинцева интересует другое: как Иванов строит свое мировоззрение и подчиняет ему свою жизнь. Иванов в этой книге понят не через его салон-"башню", а с точки зрения поздних, просветленных и мирообъемлющих по своему масштабу стихотворений. С той горной вершины, когда страшные конфликты юности и даже взрослой жизни непоправимы и закончены. Не всякий человек доходит до такой умудренной, значительной старости. Иванов дошел, да еще и в полном сознании и ответственности. Это не менее интересно, чем петербургские сплетни про "башню".

Бальмонт в тигровой шкуре

Лия Андгуладзе. Бальмонт и Грузия. - М.: Аграф, 2002, 256 с.

Название этой книги очень похоже на "Бальмонт и Япония" - соответствующий труд Константина Азадовского и Елены Дьяконовой вышел в 1991 г. Вообще книг под заглавием "Бальмонт и (название страны)" можно выпустить много: Бальмонт был страстным путешественником, объездил полмира, легко учил языки и переводил стихи почти с любых. Но тут случай особый: впервые тема "Бальмонт и Грузия" была обозначена еще в 1917 г. в статье Тициана Табидзе. Бальмонтовское понимание иных культур часто считают поверхностным, но его отношения с Грузией оказались на редкость удачными: именно он выполнил первый полный стихотворный перевод "Витязя в тигровой шкуре" на русский язык. Книга Лии Андгуладзе - эмоциональное, временами восторженное описание истории знакомства Бальмонта с Грузией и грузинской культурой: о поездках Бальмонта в эту страну, о стихотворениях, так или иначе связанных с Грузией, история работы над переводом "Витязя", о влиянии Бальмонта на грузинскую поэзию. В приложении - предисловия Бальмонта к разным изданиям перевода Руставели, лекции и эссе о Грузии и письма самого Бальмонта и его современника с информацией о его грузинских поездках.

К сожалению, книга плохо отредактирована.

Идиотоведение

Роман Ф.М. Достоевского "Идиот": современное состояние изучения. Сб. работ под редакцией Татьяны Касаткиной. - М.: "Наследие", 2001, 560 с.; Ефим Курганов. Роман Ф.М. Достоевского "Идиот": опыт прочтения. - СПб.: Издательство журнала "Звезда", 2001, 208 с.

В 2001 году вышли минимум две очень содержательные филологические книги, целиком посвященные роману "Идиот": в начале года - международный сборник, в конце - монография профессора Хельсинкского университета Ефима Курганова. В том же году был и фильм "Даун-Хаус", в котором действие романа перенесено в условно-нынешние времена. Вероятно, из романов Достоевского именно "Идиот" оказался самым актуальным в конце 90-х. Основная мысль новой книги Ефима Курганова: преступление в романах Достоевского - это ритуальное жертвоприношение, необходимое на одном уровне понимания и катастрофическое на другом. Именно это создает "поле особой символической реальности": "Достоевский творил своего рода ритуалы, которые становились подлинными центрами его романов". Центральная жертва в романе - не Мышкин, а Настасья Филипповна. Достоинство книги - подробный разбор психологии действующих лиц с точки зрения их вовлеченности в мифологический ритуал.

В сборнике под редакцией Татьяны Касаткиной (она же перевела для книги тексты иностранных славистов, написанные по-английски) опубликована ее собственная статья, где есть перекличка с Кургановым в трактовке жертвенности героев и особой значимости их имен. Есть статья-событие американского филолога Гэри Морсона, где он объясняет сюжетные нестыковки этого и других романов Достоевского тем, что они, во-первых, писались - как и печатались - "с продолжением", а во-вторых и в-главных - относятся к распространенному, но до сих четко не описанному типу повествований: "процессуальной литературе", в которой каждый следующий эпизод свободно реализует только часть возможностей предыдущего. Другие статьи сборника - среди них много важных - анализируют религиозный смысл романа, его источники (от картины Гольбейна-младшего до Эрнеста Ренана), взаимоотношений персонажей, значение юродства для понимания образа Мышкина и многие другие темы.