Илья Кукулин Ирина Сандомирская. Книга о Родине. Опыт анализа дискурсивных практик. - Wiener Slawistischer Almanach. Sonderband 50 (Венский альманах славистики. Спецвыпуск 50) - Wien: Gesellschaft zur Fоеrderung slawistischer Studien, 2001, 286 с.
Когда государство требует от человека умереть, оно называет себя Родиной, - примерно так писал Бертольд Брехт. Книга Ирины Сандомирской - о том, почему и как именно это было в конкретном государстве: Советском Союзе. Она - об особенностях того, как устроено слово "Родина". Это не понятие в традиционном лингвистическом смысле слова, а культурно-идеологическая конструкция, за которой стоит большой комплекс мифологических представлений. Сказать о своей родине - с маленькой буквы - можно что-то личное, а о Родине - с большой - практически нельзя, да и не требуется: сконцентрированная в этом слове идеологическая метафора нужна для отождествления, для собирания людей в одно целое, в "весь советский народ как один человек". Слово "Родина" становится смысловым центром своего рода гражданской псевдо-религии. Оно основано на отдельных частных сюжетах, которые одновременно являются "матрицами" языка и сознания отдельных людей. Эти сюжеты-штампы перечисляются и анализируются в первой главе: возвращение на "малую родину", "сыновья и дочери Родины", "родной язык", "долг перед Родиной", "мирный труд", "счастливое детство" и т.п. (отдаленным аналогом этого перечисления можно считать картину Гриши Брускина "Фундаментальный лексикон").
Трагическая двусмысленность идеологизированного понятия "Родина" в том, что оно входит в самую основу самоопределения человека, оно как бы сращивается с жизнью. Человек умирает за Родину совершенно взаправду и искренне. Воюя против фашистов, один и тот же человек мог считать, что воюет против нового варварства, защищает родных и близких, защищает "завоевания социализма" и откликается на призыв "Родина-мать зовет!". Вообще, противостоя агрессору (даже и без оружия), человек часто смешивает опыт сугубо личный и идеологический. Тоталитарные режимы хорошо умеют внушать, что их пропаганда - голос эмоционально теплой и родной коллективной общности, и советская умела это делать едва ли не лучше всех: так и Сталин в начале войны обратился по радио: "Дорогие братья и сестры!" Сандомирская в книге демифологизирует понятие "Родина" и тем самым исследует структуру этой трагической двусмысленности.
Важнейшее достижение Сандомирской - сама идея книги. Понятие "Родина" исследуется в двух аспектах. Во-первых, как оно "устроено", то есть из каких культурно-идеологических мифов оно состоит и как эти мифы воздействуют на мышление людей - и образованных, и малообразованных. Сандомирская обращается среди прочего к рукописным воспоминаниям простой деревенской женщины Евгении Киселевой; в 1996 году Сандомирская в соавторстве с социологом Натальей Козловой выпустила об этих воспоминаниях довольно громко прозвучавшую книгу "Я так хочу назвать кино". Во-вторых, как оно сложилось в русской истории XVIII-XIX веков: сначала - идея "служения Отечеству" при Петре I, потом -националистически-государственная идея адмирала Шишкова, которую Сандомирская исследует особенно подробно. "Местом соприкосновения" этих двух подходов - структурного и культурно-исторического - становятся трансформации понятия "Родина" в публицистике, рекламе и общественном сознании 1990-х годов.
Работу Сандомирской можно сравнить с другой недавно вышедшей книгой - Андрея Зорина "Кормя двуглавого орла┘ Литература и государственная идеология в России в последней трети XVIII - первой трети XIX века". Обе книги исследуют становление идеологических сюжетов, только у Зорина они исторические (идеологемы измены - применительно к Сперанскому, священной войны - применительно к 1812 году) и частные, а у Сандомирской - общий (Родина), представленный как набор советских и постсоветских штампов-сюжетов. Но историческая картина в книге Зорина убедительнее. И в той, и в другой книге исследуется роль адмирала Шишкова в становлении имперской патриотической идеи, но у Зорина видно, что Шишков был важным, но не главным ее автором - в этом смысле очень помогает пониманию блестящая глава его книги о происхождении и семантическом "устройстве" триады графа Уварова "Самодержавие, православие, народность". Взаимодополнительность книг - в другом: в обеих работах на российском материале заново выясняется, что такое идеология и в чем она выражается.
Существенный недостаток книги Сандомирской - ее не-психологичность. Понятие "Родина" рассматривается прежде всего как языковая и мифологическая структура, но никак не исследуется взаимодействие этого понятия с разными уровнями самоощущения человека: нравственным выбором, семейной, национальной и другой идентичностью, расхождением между убеждениями и поведением и т.п. Понятно, что задачи у исследования другие, но учесть это совершенно необходимо. Как минимум потому, что идеологизированная, неюридическая, непрозрачная власть (в частности, советская), воспроизводя искусственные смыслы в понятии "Родины", эксплуатирует некоторые первичные, еще в детстве заложенные и глубоко человеческие эмоциональные комплексы. В книге Сандомирской есть отдельные точные идеи, - например, что "религия Родины" служит психологической компенсацией для людей, чувствующих свою тотальную обделенность - и экзистенциальную, и просто биографическую, - но сути дела это не меняет.
С не-психологичностью связан и еще один недостаток книги - невнимание к различию общественных групп, к тому, что разные люди в одни и те же слова вкладывают довольно разный смысл. В отношении к концепту Родины Сандомирская выделяет только две позиции: принятия-отождествления или любви-ненависти в духе стихотворения Лермонтова. От такого игнорирования социокультурных различий в книге появляются ляпы вроде: "Сталинская Родина оказалась "цитатой" православного имперского Отечества, малая родина из дискурса советского либерализма - "цитатой" из славянофилов". Если по поводу "сталинской Родины" возражений нет, то вторая половина фразы - недоразумение: в 60-е годы, когда сформировался дискурс советского либерализма, как раз идеология "малой родины" была связана с умеренно-почвенными идеями, а либералы ходили в походы, ездили в Прибалтику и вообще - реализовали стратегии личного номадизма и общения, "сдвигающего" идеологические фильтры (ср. также иностранные заметки Виктора Некрасова). К славянофилам идеология "малой родины" цитатного отношения тоже не имеет: во многом она стала реакцией на гигантские миграции населения после революции и во время Великой Отечественной войны, на уродливую сверхбыструю урбанизацию и т.п. Сандомирскую интересуют общие, единые свойства концепта; но советское общество, единое в пропагандистской "картине мира", в реальности было и остается неоднородным. Будем надеяться, что в дальнейших исследованиях эта неоднородность живых и разных людей еще будет учтена как общее условие исследования.
Дарья Гармоненко