Сюрреалист и неоклассик из Царского Села

Василий Комаровский. Стихотворения, проза, письма. Материалы к биографии. Сост. Игоря Булатовского, Ирины Кравцовой, Андрея Устинова. Подготовка текста Ирины Кравцовой. Комментарии Игоря Булатовского, Михаила Гаспарова, Андрея Устинова. - Спб.: Издательство Ивана Лимбаха, 2000, 536 с.

ТВОРЧЕСТВО поэта и прозаика, графа Василия Алексеевича Комаровского (1881-1914) лишь в последние годы стало привлекать внимание историков литературы. Между тем младшими современниками оно было оценено и востребовано, несмотря на "несозвучность" наступившей эпохе. Более того, сама личность Комаровского, как многих (главных и второстепенных) персонажей Серебряного века, оказалась мифологизирована (во многом благодаря "Петербургским зимам" Георгия Иванова). Полусумасшедший аристократ, слагавший холодные и блистательные неоклассические стихи, проведший всю жизнь в Царском Селе и умерший от удара при известии о Первой мировой войне, - таковы детали мифа.

Между тем уже то обстоятельство, что Комаровский - единственный заметный русский поэт, ставший, пусть косвенно, жертвой Первой мировой (что ставит его в ряд с Траклем, Аполлинером, Рупертом Бруком, Шарлем Пеги), парадоксально связывает его с "большой" мировой культурой ХХ века, так же как - в первую очередь! - его классико-сюрреалистическая поэтика (вызывающая в памяти скорее западноевропейские, чем русские аналоги, начиная с Поля Валери). Дмитрий Святополк-Мирский, друг Комаровского, считавший его поэтику "странным завитком в сторону", оригинальным, но "никуда не ведущим", был, конечно, не прав.

Вот одно из новонайденных стихотворений Комаровского:

Июльской зелени дубов,
прохладно-черной,
И полдню-золоту, и сини, точно
горной,
И белым облакам - в ответ -
молчат сердца,
Забывшие любить, уставшие
бороться,
Усталые глядеть и видеть
без конца,
Как медленно течет и терпеливо
льется
Зеленая вода. Вот мертвая пчела
Упала с сломанною веткой.
Поплыла.
И рябью движется
в мучительном значеньи,
Как этот летний день
в сверкающем свеченьи?

Книга, изданная в Петербурге, включающая почти полное собрание сохранившихся произведений Комаровского (62 стихотворения, один рассказ и несколько прозаических отрывков, десяток писем), воспоминания о нем (Николая Пунина, Сергея Маковского и др.) и "материалы к биографии", позволяет разоблачить многие из мифологем: например, Комаровский прожил в Царском Селе всего 7 лет, а умер лишь через два месяца после 19 июля 1914-го. В то же время личность Комаровского получает новые, неожиданные черты: совершенно забытым, к примеру, оказался его высоко оцененный современниками искусствоведческий труд - "Таблица главных живописцев Европы с 1200 по 1800 г.", в настоящее собрание не включенный. Не менее важно другое: письма и воспоминания современников позволяют по-новому понять литературную личность Комаровского. Святополк-Мирский подчеркивает - "отпрыск старой московско-петербургской дворянской семьи, с обширным родством и сильной семейной традицией, он был совершенно не задет интеллигентской культурой". Сергей Маковский, полемизируя с этим утверждением, оспаривает существование резкой границы между дворянской и интеллигентской культурами. Однако очевидно различие между средой, породившей Комаровского, и тем "обинтеллигенченным" дворянством, из которого вышел, например, Блок. У многих ли из писателей той поры было подобное ощущение родовой, семейной связи с пушкинской эпохой, Веневитиновыми, Одоевскими и пр.? (Даже Набоков скорее внушал его себе, чем действительно испытывал.) При этом важно, что Комаровский в отличие от других литераторов, ощущавших (или, точнее, желавших ощущать) себя прямыми наследниками дворянской культурной традиции (Бориса Садовского, к примеру), не был идеологически ангажирован. Аристократический дилетантизм был в его случае не еще одной "культурной маской", богатой на такие маски эпохи, а образом жизни, мотивированным прежде всего хронической болезнью.

Сложнее обстоит дело с местом писателя собственно в истории литературы. К собранию сочинений приложена большая статья, призванная определить это место и написанная одним из крупнейших современных филологов - Владимиром Топоровым. Рассматривая творчество Комаровского, он вводит понятие "царскосельского текста" - в pendant им же изобретенному "петербургскому тексту". Традиционная структуралистская пара "означаемое-означающее" преобразуется в "стилизуемое-стилизующее", в дихотомию "своего-чужого", с подвижными и прозрачными границами между этими двумя понятиями. Но статья Топорова порождает новые вопросы. Так, он отмечает присущее символизму, в частности Ахматовой и Мандельштаму, стремление к "слову, которое сохраняло бы полноту своих смыслов и их независимость, к такой его дискретизации, которая выявляла бы скорее "геологическую", чем "химическую природу слова". Но понятие "химии слов" было впервые употреблено Борисом Эйхенбаумом в 1931-м именно в связи с поэзией Мандельштама. Еще поразительнее, что, подробно разбирая рассказ "Sabinula" - эту подделку подделки, Топоров не учитывает степень условности текста, намеренной "невсамделишности", сближающей его с некоторыми явлениями современной литературы. Впрочем, термин "постмодернизм" даже с излишней частотой употребляется в другой статье - Томаса Венцловы.

При публикации произведений Комаровского и его сверстников составители пошли по достаточно необычному пути - текст не переводится в современную орфографию (что мотивируется почти полным отсутствием рукописного архива), но и не воспроизводится репринтно, а набирается заново по старой орфографии. Такой метод имеет и положительные, и отрицательные стороны. Текст, набранный в старой орфографии, претендует на абсолютную аутентичность - между тем при повторном наборе на воспроизведенные опечатки первоиздания неизбежно накладываются новые. Жестко маркированное в нашем сознании восприятие "старорежимного" текста подчеркивает его связь с отечественной традицией, но при этом неизбежно исчезает иной, не менее важный, культурный контекст, о котором мы говорили вначале. Проще говоря, Комаровский оказывается ближе к Пушкину и дальше от Валери.

Редкий случай: к примечаниям невозможно предъявить ни одной серьезной претензии. Издана книга богато и стоит дорого, что, впрочем, характерно для издательства Ивана Лимбаха.