Петит

В самозабвеньи...

ДЛЯ ОПИСАНИЯ судьбы Зары Григорьевны Минц (1927-1990) замечательно подходит романтическая строчка "Жизнь и поэзия одно", если только взять поправку: жизнь самой З.Г., а поэзия - Александра Блока. Исследовательская и организационная работа в Тартуском университете, редакторская там же в издательстве - все было посвящено одному, к этому одному привязано.

Культурологическое движение, во главе которого стоял муж Зары Григорьевны, Юрий Лотман, превратило исследовательскую деятельность в работу личной свободы. Но, как точно написал Владимир Топоров в предисловии к книге, "для литературы, которая нередко так умело провоцирует исследовательское "я" к самообнаружению, З.Г. всегда была готова забыть себя". Вместе с монографией "Лирика Блока" и статьями в новом издании помещены частотные словари "Стихов о Прекрасной Даме" и первого тома - памятники этого самоотречения.

Вслед за "Поэтикой Блока" выйдут книги "Александр Блок и русские писатели" и "Поэтика символизма".

...и самокопаньи

ВЯЧЕСЛАВ Борисович Черкасский, напротив, своим творческим методом сделал предельно субъективное высказывание. В одном из московских учебных заведений В.Б. даже вел занятия, которые студенты называли спецсеминаром по противоречивости.

Вот и в новой книге, посвященной русскому художественному сознанию, в особенности начала ХХ века, т.е. тому же самому, чему и книга З.Г. Минц, он помещает дневниковую зарисовку "Месяц в Урбино", шестнадцать писем о Блоке "Загадка Б.", трагическое эссе "Пустые слова в пустой аудитории". И в этой книге главным героем становится Александр Александрович Блок, а в ряд с ним Василий Розанов, Максим Горький, Федор Сологуб. Более всего Черкасского интересует тот несводимый зазор в человеке, который мерцает, приоткрываясь, во всем Серебряном веке, который не исчислить частотными словарями, да и ничем иным.

И всюду страсти роковые

АНДРЕЙ Леонидович Ястребов поставил себе целью перечесть все губительные страсти. Но чтобы получалась не совсем уж голая физиология, за примерами обращается не к естественным наукам, а к изящной словесности. Первая книга серии была посвящена деньгам и жадности в литературе, вторая, нынешняя, - вину и опьянению.

Разброс тем объяснимо широк: опьянение как источник вдохновения, пьяный как безумец и как пророк, популярность хайямских рубаи и пригодность северянинских поэз для пьяного хорового потребления. Вывод суров: "сама ритмика <этих> стихотворений не благоволит хореическому размеру алкогольных посиделок". Несколько странно, хотя и объяснимо, что почти половина книги отдана описанию превратностей актерской судьбы, места алкоголя за театральными кулисами и роли актеров в ритуалах коллективного пьянства.