Стать хранителем острова

История вымышленного зверька многим дает надежду. Фото из архива Алины Кушим

В марте «Театральный проект 27» представил спектакль «Кит плывет на север» по мотивам одноименной книги Анастасии Строкиной. О надежде найти свой остров, лености, философском осмыслении с Анастасией СТРОКИНОЙ побеседовала Марианна ВЛАСОВА.

– Анастасия Игоревна, мы познакомились, когда появилась книга «Кит плывет на север», на презентации в Российской государственной детской библиотеке. Хотелось бы услышать рассказ о том, как рождалась эта история.

– Эта книга, как и многие другие тексты (я не только про свои), – результат любопытства. Я верю, что большинство событий, как страшных, так и счастливых, происходят именно из любопытства. Мне стало интересно, как люди живут на таком далеком острове (а книга ведь про остров Беринга в архипелаге Командорских островов), на каком языке они говорят, как они видят мир – за океаном. По сути, «Кит плывет на север», это попытка осмысления островного бытия, воображаемого проживания жизни за пределами Большой земли.

– В чем разница между детским писателем и прозаиком?

– Мне кажется, детский писатель – это уже не совсем актуальная формулировка. Сейчас все больше взрослых читают книги, изначально адресованные детям. Вот и на спектакль «Кит плывет на север» приходит публика разного возраста. Конечно, это заслуга и режиссера Алины Кушим. Удивительно, насколько она попала в образы книги, услышала ритм. Спектакль смотрится как настоящая притча. Но возвращаюсь к вопросу. Можем ли мы сказать, что Кеннет Грэм – детский писатель, а Чарльз Диккенс – автор книг young adult? Да, наверное, но это несправедливо сузит их диапазон. А в слове «прозаик» акцент стоит на тексте, на его художественной ценности, а не на адресате.

– С чего началась ваша писательская карьера?

– Мои «потешные полки» – это книжки, которые выходили, когда мне было лет 10, потом, наверное, 15. Это баловство. И даже учеба в Литературном институте – еще не начало. Собственно, «Кита» я и назвала бы своей первой книгой. Только не в писательской карьере, а в книжном путешествии.

– Какая тема в творчестве для вас является важной? Для кого-то это любовь, смерть, поиск смысла жизни, например. Что выделяется из вашего экзистенциального потока и почему?

– Все, что вы перечислили (и в этом никто не отличается оригинальностью, потому что в любом тексте, если он хоть чего-то стоит, будут затрагиваться эти вопросы). Отмечу, наверное, что для меня важной является тема «пути». Как в прямом понимании – «дорога, путешествие, перемещение», так и в том смысле, какой вкладывали в это даосы. Меня настолько захватывает представление о взаимодействии человека и пространства, сформированное в контексте дао-цзяо (учении о пути), что я решила попробовать силы в изучении китайского языка. Никаких иллюзий у меня по этому поводу нет, но само прикосновение к древней традиции – и графической, и звуковой – мало с чем сравнимая радость.

Сейчас все больше взрослых читают книги, адресованные детям.  Фото из архива Алины Кушим

– Потому, наверное, что я и сама путешественник-любитель. Но праздные путешествия не по мне, всегда хочется какой-то трансформации на пути от точки А к точке, да к любой другой точке на карте. Об этом мои книги – об изменении в пути.

– Какой из героев вам наиболее близок и почему? Какие качества или черты характера любимы?

– Я бы не стала называть наиболее близких своих героев или как-то иначе ранжировать их. Но в нашей сегодняшней беседе я упомяну мамору, который отправляется на ките в поисках своего острова. У него, безусловно, есть черты, знакомые и мне, и многим другим. И прежде всего – это леность. От пушкинского сурового «мы ленивы и нелюбопытны» как раз-таки любопытство и спасает мамору. Как спасло в свое время и меня. Я вижу, что многие узнают себя в этом герое. Думаю, он дарит надежду на то, что даже если ты не самый успешный, не самый модный, не самый умный и вообще не отличник, это еще не значит, что ты не найдешь свой остров и не станешь его главным хранителем. В этом году книге десять лет, и, мне кажется, надежда, которую дает мамору, стала своеобразным топливом, на котором держится эта история.

– «Представитель жанра «философская сказка» – откуда появилось это определение относительно вашего творчества? И что именно подразумевается под жанром? В чем его особенности?

– Признаться, я не отслеживаю такие моменты. Но раз подобное определение появилось, я не возражаю. Значит, кто-то когда-то усмотрел в моих текстах намек на философское осмысление того или иного вопроса. Я люблю философию. За моей спиной не один университетский курс по этой дисциплине. Но это такая бездна – сколько ни отправляй в нее своих сил и времени, все равно не услышишь, как твои старания добираются до дна и там пускают ростки, поднимаясь выше и выше. Такого нет. Есть только жажда нового узнавания и новых попыток выйти за границы собственного понятийного аппарата. А если говорить о философской сказке, то здесь мне представляется, что речь идет о тексте, в котором затрагиваются онтологические вопросы. Скажем, ведь есть разница между вопросами «что такое свобода?» и «любит ли меня Петя/Саша/Таня?». Хотя границы сейчас столь размыты и любую Таню можно возвести в ранг философской категории.

– Есть ли из изданных книг те, что вы считаете неудачными? А может, в них хочется что-то изменить? Не возникает ли желание вернуться к тем или иным героям вновь?

– Я очень предвзятый читатель. Очень много правлю всегда. И скоро появится одна из таких переделанных историй. Но это пока секрет.

– Когда вышел ваш стихотворный сборник «Восемь минут», о нем положительно откликались Андрей Грицман, Юрий Кублановский, Алексей Цветков. Как сейчас обстоят дела с поэзией?

– Я по-прежнему преданный читатель поэзии и большой ее поклонник. Что, как мне кажется, не менее ценно, чем писать собственные стихи. Любителей стихов, которые сами при этом их не сочиняют, крайне мало. Однако я не могу назвать себя совсем уж обезрифменным человеком. Какое-то время назад в Белграде у меня вышла книга стихов для детей. Что же о так называемых «взрослых» поэтических текстах, то иногда, бывает, напишу что-то – но больше для себя, для души. Не все нужно выставлять напоказ. В последнее время внимание уделяю переводным стихам, нахожу в этом занятии и радость, и пользу: ведь это здорово делиться с другими тем, что тебе самому понравилось, показалось интересным. В журнале «Пироскаф» у меня выходили переводы стихов Томаса Эрнеста Хьюма, во «Флагах» не так давно опубликованы переводы из современной датской поэзии. И еще позволила себе дерзость в новом переводе «Снежной королевы» Ханса-Кристиана Андерсена – рассказы цветов (из эпизода с садом колдуньи) обратила (как обращают в религию) в стихи. К таким экспериментам можно по-разному относиться, но я убеждена, что пока писателя переводят, пока его мысли звучат – в виде прозы, стихов, театральных реплик, музыки или живописных образов, он может не волноваться, что его забыли. Кому-то и все равно было бы, но не Андерсену. Он желал славы, и даже посмертной. Поэтому чем больше переводов его сказок – новых и разных, – тем лучше.

– У вас часто появляются статьи и эссе в различных изданиях. Недавнее эссе в «Знамени» посвящено художнику, представителю ар-брюта Леониду Пурыгину. Как в вашей жизни возникают такие герои, как он? И почему выбирается формат эссе, а не книг, например?

– Как Леня Пурыгин возник в моей жизни, как раз в эссе и написано. Оно без вымыслов и прикрас в этом смысле. А формат эссе мне близок, это ведь такая поэзия в прозе, концентрация главного. Возможно, однажды я соберу книгу эссе.

– У вас есть две книги-биографии о композиторе и художнике. По какому принципу выбирались герои? О чем было важно сказать в каждой из биографий?

– Из этих книг для меня самая важная на данный момент, пожалуй, про Толстого. Это отдельная большая тема в моей жизни. Мои предки были толстовцами, и потому история Льва Николаевича, его учение, быт и мировоззрение крестьян-толстовцев для меня значат чуть больше, чем просто для ценителей его творчества. В нашей семье жива память о вере в его учение. С этим, впрочем, связано и много забавных историй. Надеюсь, однажды поделюсь ими.

– Вы переводите с английского, итальянского, французского, датского, сербского языков? Вы – полиглот? Переводите с оригиналов или с подстрочников?

– Только с оригиналов. Мечтаю скоро пополнить языковую копилку. Иностранные языки – это мое хобби и любовь всей жизни. Не представляю существование только в одной языковой системе координат.

– Знаю, что вы работаете сейчас над новой книгой, понимаю, что это серьезный творческий процесс и рано говорить о конкретике. Но давайте приоткроем завесу хотя бы немного – про что будет история или для кого?

– Про то, над чем я работаю, рассказывать не люблю. Но скажу, что скоро выйдет моя новая большая повесть «Сны Бонго». И, как всегда, она обращена к людям любого возраста и любых представлений о бытии.