Метафора для новой антропологии

Сущность и человеческого сообщества, и каждого человеческого индивидуума оказывается невероятно пластичной. Фото Игоря Сида

Недавно в Дар-эс-Саламе (Танзания) состоялась презентация проекта «Словаря культуры XXI века», включающего 218 статей об актуальных неологизмах от 114 авторов из 40 стран мира. В 2022 году первый том «Словаря культуры XXI века» «НГ-EL» объявил книгой-лауреатом в России в номинации «non-fiction». В ближайшее время в Москве запланирована серия тематических презентаций проекта. О литературном переводчике как образце Homo sapiens, о пузырях фильтров и об общей теории путешествий с Игорем СИДОМ побеседовала Марианна ВЛАСОВА.

– Игорь Олегович, а можно ли назвать самую важную статью первого тома словаря?

– Редакция заведомо отбирает для словаря те новые лексемы, которые представляются ей самыми важными или самыми перспективными. Но с изменением исторического контекста их значимость и релевантность меняются. В последние годы особое значение приобретает, как ни странно, термин литературо- и киноведческий «протектив». Если жанр детектива посвящен поиску ответа, разрешению фабульной загадки, то предложенный философом Михаилом Эпштейном протектив (от лат. protectio – «защита») – это жанр поиска спасения, усилий персонажей по самозащите и/или защите других персонажей либо даже всего человечества. И искусство здесь корреспондирует с жизнью напрямую.

В этом уже почти постапокалиптическом контексте сама наша работа над Словарем-XXI становится протективным сюжетом. Мы собираем в первую очередь те понятия и смыслы, которые помогают читателю рефлектировать причины и последствия собственных действий. Человек XXI века обязан научиться понимать свое место и роль внутри ускоряющегося исторического процесса, различать в этом процессе деструктивные тенденции. Уже в первом томе мы рассказываем о невероятно любопытных, но при этом страшно опасных новых – или старых, заново ставших актуальными – феноменах.

– Можно ли привести конкретные «страшные» неологизмы?

– Например, «эхо-камера». Это психосоциальный механизм взрывоопасного разделения общества на замкнутые информационные ячейки, в каждой из которых самопроизвольно формируются и нагнетаются негативные представления о других ячейках. Всякий раз, когда мы «баним» в соцсетях тех, чьи взгляды нас не устраивают, мы строим себе надежную глухую эхо-камеру.

Другой схожий по природе феномен – пузырь фильтров – эффект автоматического искажения информации о мире, неизбежно возникающий даже при самом вдумчивом и осторожном пользовании возможностями интернета. Потребность в «низших» – архаичная человеческая потребность в вертикальной ценностной иерархии общества, когда люди других этнических групп, религиозных конфессий и т.д. воспринимаются как заведомо менее ценные, менее достойные уважения и человечного отношения.

– А какой описанный в первом томе неологизм вы назвали бы самым гуманистическим?

– Абсолютно необходимым сегодня становится понятие «переводчиковедение», или «метафрастология». Это русская и греческая кальки английского термина Translator Studies, предложенного профессором из Финляндии Эндрю Честерманом. Новая дисциплина только выглядит узкоспециальной. На самом деле она призвана раскрыть миру огромную – и как мы полагаем, только возрастающую – роль литературных переводчиков. Ведь они соединяют своим творчеством разные народы, зачастую даже враждующие между собой. Под неким углом зрения литературный переводчик – это образец Homo sapiens, ведь он гармонично сочетает в себе интерес и любовь к чужой культуре – ксенофилию – с деятельной любовью к культуре собственной.

Необходима и прикладная метафрастология, включая, скажем, курсы художественного перевода в средней школе: не как профориентация, конечно, но как воспитание культурной эмпатии. Она послужит формированию нового человека, органичного ксенофила и гуманиста. И заметим, переводчик стремится привносить в свою культуру лучшее из других культур, инициируя тем самым и новые явления в литературе на родном языке. Так обеспечивается накопление в мировом культурном наследии всего самого ценного, а тем самым, как ни пафосно звучит, и духовное развитие человечества.

XXI век несет в себе поразительные инновации. Международная творческая лаборатория, созданная писателем и переводчиком Сергеем Морейно, экспериментирует с новыми культурными формами и феноменами, связанными с художественным переводом – переводческим театром, мистериями перевода, «геометрией текста» и т.п.

– В 2012 году вы как специалист по геопоэтике были приглашены Институтом «Русская антропологическая школа» к проведению первой конференции по антропологии путешествий. Но еще с конца нулевых годов вы писали о необходимости «новой антропологии».

– Термин «новая антропология» вполне старый. В России, например, его еще четверть века назад применял Сергей Хоружий. И трактуется различными авторами слишком по-разному, поэтому его следовало бы заменить. Проблема в том, что классическая антропология, с присущей ей концентрацией внимания скорее на свойствах человека, нежели на его качествах, «пробуксовывает» в прикладном плане. В контексте тотальной эскалации мировых конфликтов накопленные научные знания и теории, как ни удивительно, оказываются бессильны и просто не нужны. Антропологии, какой мы ее знаем, для выживания человечества совершенно недостаточно: в ней вообще не выработаны протективные функции.

Недостаточно изучен, скажем, феномен поляризации сообществ, связанный в том числе и с механизмом «эхо-камеры». Наблюдая, как легко расслаивается по мировоззренческим поводам даже самое мирное, казалось бы, сообщество – наше с вами, литературное, – можно предположить, насколько важным, решающим фактором радикализации взглядов и поведения людей является страх. Боязнь выпасть из своего комьюнити, оказаться между двух огней.

В каком-то ракурсе человеческое общество вообще напоминает стадо изначально и навсегда запуганных обезьян... Оказывается, к демонстрации самых «решительных» взглядов и даже к персональному подключению к массовому конфликту очень часто подталкивает не мужество, а страх. Это подтверждается, например, исследованиями бунтов в тюрьмах. Мужество, возможно, нужнее для дистанцирования от конфликта и включения взамен эмоций интеллектуальных механизмов. Тогда ты и оказываешься под огнем с двух сторон.

– Но разве Александр Пушкин не внушал нам – «живи один»?

– Только спокойствие и хладнокровный анализ ситуации. Собственно, сама работа над Словарем-XXI – это такая попытка замедлить темп и всмотреться, что происходит с миром. Современная антропология, как нам кажется, должна приобретать сегодня в том числе и такие формы.

Хорошо бы наконец задуматься над некоторыми «тезисами» или «постулатами», предложенными самой историей – или, если угодно, Богом. Речь о случаях, вплоть до почти хрестоматийных, исторического разделения единого народа на части с дальнейшим развитием их во все более разные с каждым десятилетием – в плане и ментальности, и идентичности, и экзистенциальности – соседние этносы. Между тем на биологическом и психофизиологическом уровне это, казалось бы, по-прежнему один и тот же народ… Сущность человеческого сообщества под названием «этнос», а с ним и каждого человеческого индивидуума оказывается невероятно пластичной – мягче любой глины и пластилина.

Этот факт ставит под сомнение саму возможность приписывать людям и этносам какие-то неотъемлемые свойства. А ведь именно на таких стереотипах держатся механизмы ксенофобии и ресентимента, становящиеся горючим для множества страшных конфликтов.

Например, влияние на человечество феномена спорта. Спорт личных достижений – это и экстремальная антропометрия, и «низовая антропология» – мы узнаем новое о физических возможностях своего вида, – и путь к дальнейшему совершенствованию вида. Одна из самых известных книг Вадима Руднева, научного редактора Словаря-XXI, – «Метафизика футбола»: антропология начала разбираться в природе и интенциях командных игр. Известна роль таких игр в воспитании агрессии (феномен «клубов болельщиков»), но опасность гораздо серьезнее. Культовый статус подобных зрелищ учит человека, даже далекого от спорта, «битве до победного конца». Не здесь ли одна из причин мировой тенденции к «бесконечной войне»?

Впрочем, природа конфликтов – это лишь одна из многих не решенных антропологией проблем...

– Хорошо, но где искать альтернативы классическим подходам?

– Новые возможности могут возникать, например, на стыках старых подходов, которые сами по себе могут выглядеть исчерпанными. Особо перспективным кажется метафорический подход, продолжающий идею «концептуальной метафоры» Джорджа Лакоффа. Прежде всего проекции человеческого на нечеловеческие компоненты окружающего мира и обнаружение нечеловеческого в самом человеке.

Так, геопоэтика проецирует человеческие свойства и качества на территорию и ландшафт – и наоборот. Общая теория путешествий вслед за специальной теорией путешествий Владимира Каганского раскрывает судьбу человека («жизненный путь») и художественный текст (книгу) как взаимные метафоры к феномену путешествия. «Философская ботаника» Мэтью Холла и «философия вегетативной жизни» Майкла Мардера нащупывают смыслы мировой флоры, принципиально избегая антропоцентрических концептов и ракурсов. Философия животных, представленная в России трудами Оксаны Тимофеевой, ищет новые подходы к мировой фауне. А есть еще «темная экология» Тимоти Мортона, и феноменология ужаса Дилана Тригга.

Стоило бы обратить внимание также на семантические особенности национальных языков. Казалось бы, только в русской лексике слова «великодушие» и «малодушие» являются метафорами размеров тела. Однако обратимся к английской литературе. Герой «Сентиментального путешествия» Лоуренса Стерна, великодушно преодолев раздражение, которое вызывал у него чужой образ, «почувствовал себя выросшим на целый дюйм благодаря примирению». Что это означает? Что мы узнаем нового о человеке, исследуя эту метафору? Нужно рисковать и копать дальше...

– Все-таки каким термином вы заменили бы «новую антропологию»?

– Центральная задача сейчас – возвращение к началу, к самым элементарным, но подчас забытым подходам к знанию о человеке. «Элементарная антропология»? Звучит емко, но несколько тривиально. Можно использовать сокращение «эль-антропология». Но какой должна быть эта «эль-антропология»? Вспоминается диалог персонажей блокбастера «От заката до рассвета» при виде вывески на провинциальном отеле:

«– Что там написано? – «Эль-Койот». Название на испанском. – А как оно переводится? – «Койот».