Квантовую механику обожал как женщину

Андрей Бычков часто иллюстрирует свои книги картинами отца – художника Станислава Бычкова.   Станислав Бычков. Мыслитель. 1962

В этом году Андрей Бычков отметил 70-летие, а недавно выпустил книгу «Антропологическое письмо. Курс лекций и семинаров с выпускниками Московской Школы Нового Кино и Литературных курсов им. А.П. и М.А. Чеховых, Москва, студия doku_meta, 2021–2022 гг.» (ее фрагмент печатался в «НГ-EL» от 30.03.24, рецензию на «Антропологическое письмо» см. здесь). О новом издании – и не только – с Андреем БЫЧКОВЫМ побеседовала Ольга РЫЧКОВА.

– Андрей Станиславович, как началась ваша педагогическая история? Вы давно стремились преподавать или в этом есть некий элемент случайности?

– Я, наверное, все же не педагог. Я писатель, практик, пишу прозу, эссе. Вот и решил поделиться своим опытом, как пчела, собравшая слишком много меду, если перефразировать известное выражение Ницше. Но кое-какой опыт преподавания был все же и раньше, до курса антропологического письма. Я вел психотерапевтические группы. Преподавал и физику поступающим в вуз.

– Лет двадцать назад на форуме молодых писателей в Липках один редактор толстого журнала высказался об этих самых молодых писателях: «Топи котят, пока слепые». Тогда меня как участницу форума это возмутило и покоробило, но с годами пришло осознание его педагогической мудрости. Каково ваше литературно-педагогическое кредо?

– Нет, я никого не топлю, скорее спасаю. Приобщиться к искусству – это в каком-то смысле спасение. Потому что спасти нас может только воображение. Писательство – высшая форма субъективности, хотя речь во многом идет об иллюзиях. На моих занятиях адепты учатся доверять себе, своему голосу, своей точке зрения. А стать или не стать писателем – это, в конце концов, и не так важно. Важно понять, что чтение и письмо освобождают. Чем сильнее вы это осознаете, тем больше у вас шансов и реализоваться в литературе профессионально.

– В предисловии вы подчеркиваете: «Писатель, как говорил Пруст, это прежде всего ви́дение, а не стиль. Нужно научиться доверять своим ощущениям, поскольку художественная истина скрыта именно в них, а не в той или иной теории искусства или идеологии. Эта книга о том, как писать, но она может быть интересна и просто читателям. В лекционной части книги рассказывается о двенадцати писателях и анализируются их избранные произведения. Я рассказываю о Гоголе, Достоевском, Толстом, Чехове, Андрееве, Белом, Набокове, Кафке, Джойсе, Прусте, Беккете и Арто. Эти авторы, на мой взгляд, сформировали то, что можно бы назвать канонической писательской матрицей, по крайней мере для тех, кто, перефразируя Рембо, хочет быть настоящим писателем и работает, чтобы им стать. Конечно, этот список можно было бы расширить и продолжить или кое-что заменить». Кем бы вы его расширили, будь такая возможность? И возможность наверняка появится, если ваш курс продолжится. Ведь эта книга – не окончательный, а промежуточный итог?

– Я бы хотел для начала немного сказать о том, что я называю канонической матрицей. Основная рабочая парадигма этой книги – парадигма размыкания. Этой фундаментальной операции уделяется много внимания у Кьеркегора, у других мыслителей, Хайдеггера например. Я начинаю с положений синергийной антропологии Сергея Хоружего. Дело в том, что «центр больше не держится», как это формулирует Томас Стернз Эллиот. Поэтому в новейшие времена мы определяем себя в большей степени по отношению к тому или иному предельному опыту. Согласно Хоружему, таких фундаментальных размыканий три. Или мы конституируем себя, свое понимание и ощущение жизни как бытие-к-смерти, или постоянно оглядываемся на бессознательное (фрейдовский человек), или все больше виртуализируемся и симулируем, что, конечно, свойственно современности. С этой точки зрения я рассматриваю творчество Толстого, Достоевского и Гоголя. Потом парадигма размыкания исследуется нами и на других, не столь фундаментальных уровнях. Я говорю, например, о фонологическом пределе, определяющем письмо Джойса или Андрея Белого. Или о визуальном, оптическом – как у Набокова. Говорим также и о размыкании сюжета и героя, ближайший пример – Беккет. Теперь, когда более или менее ясно, что я понимаю под размыканием, можно намекнуть и о том, как и в какую сторону можно расширять канонический список. Каждый новый писатель – это в каком-то смысле новое размыкание. Я останавливаюсь на Арто, это выход к неевропейским культурам. На второй ступени курса мы попробуем некие шаманские, трансовые практики, которые я изучал еще в гештальт-институте. Посмотрим, что они могут дать нам как адептам письма. Разумеется, вторая ступень курса будет только для тех, кто прошел первую, и в чьей психике я уверен.

– Вы лауреат премии «Независимой газеты» «Нонконформизм». Когда премия появилась, писатель Роман Сенчин упрекнул – далее цитирую заметку Сенчина в газете «Литературная Россия» за 2010 год – «главного, пожалуй, на сегодняшний день идеолога этого течения Михаила Бойко» в невнятной концепции нонконформизма. Что вы вкладываете в это понятие, поменялось ли с годами его значение?

– Прежде всего очень важно напомнить, что нонконформист – это всегда одиночка, отстаивающий свою личную свободу, свое мнение вопреки мнению большинства, свою независимость. Конечно, есть связь между свободой и необходимостью, и ничто не претендует на исключительность. Особенности этих отношений определяют своеобразие эпохи. Поэтому и то, что мы вкладываем в понятия свободы, а также и того, что мы называем нонконформизмом, меняются со временем. Современность, на мой взгляд, характеризуется чудовищной рационализацией. Нам предъявляются схемы успеха, схемы выживания и спасения. При этом неопределенность нашего положения в мире только нарастает. Но кто-то уже все решил за нас, как нужно действовать, что нужно исповедовать, каким правилам подчиняться. И, казалось бы, выхода из этой рационалистической ловушки нет. За алгоритмическим контролем, за цифровой рационализацией последует поражение и в экзистенциальных правах. И нонконформист, как и каждый свободомыслящий человек, должен быть к этому готов. Нонконформист должен быть готов к «уходу в лес». Этот уход можно понимать по-разному. Или как оставление мира с его никогда не разрешаемыми проблемами (миром всегда правили и будут править жестокие и лживые властолюбцы). И такой путь ухода по большей части выбирают люди святые, уединяясь в ашрамах и монастырях. Либо – решаясь на уход в лес и отстаивая свою честь, как в той исландской саге, о которой повествует Эрнст Юнгер в великом произведении, которое так и называется «Уход в лес» и которое я всем нонконформистам настоятельно рекомендую изучить. Сегодня мы уже живем в состоянии мировой катастрофы. Черные жестокие силы хотят переформатировать мир, запускают по всей земле эпидемии, разжигают ненависть и войны, стравливают народы. И, казалось бы, спасения нет. В рационально навязываемых нам теориях спасения действительно нет. Но если мы обладаем самостоятельностью мышления и способны подтверждать поступками свои представления о свободе, то в помощь нам открывают свое могущество великие духовные силы, и великие учителя человечества вдохновляют нас. В контексте современности я бы напомнил о нонконформистской позиции Льва Толстого, между прочим, для тех, кто забыл, автора «Войны и мира».

– У поэта и прозаика Вадима Месяца – как и вы, физика по образованию – главным воспоминанием об этой науке осталась только лошадь в Уфе, которая привозила по утрам продовольствие к корпусу университета с высоковольтной установкой. А ваши научные занятия, в частности кандидатская диссертация «Поверхностные гиперядерные состояния», оставили какой-то след в жизни и творчестве?

– Занятия наукой учат думать. А еще Пушкин требовал от писателя прежде всего мыслей. Физика – моя любимая наука, она учит мыслить образами. А квантовая механика, которой я непосредственно занимался и применял ее в своих научных изысканиях, на мой взгляд, фундаментальнейшая наука, поскольку аксиоматически исходит из принципа изначальной противоречивости мира и дополнительности всех его описаний. Квантовую механику я обожал, как обожают женщину, так же как, впрочем, и теорию относительности. Спал с ними, как с двумя любовницами, если позволить себе каламбур. Но если снова говорить серьезно, хоть и слегка метафорически, то мои исследования по физике странных частиц, я имею в виду лямбда и сигма гипероны, в каком-то смысле тоже ориентировали меня к нонконформистской позиции. Странные частицы никогда не полезут навязчиво в тот или иной коллектив, они предпочитают оставаться на границе.