Съедят на двоих вкуснейший бретонский блин и рассмеются…

Воображение – все равно что побег, как выход в открытое море. Фото Марианны Власовой

О новой книге Мари Шартр «Пусть будет гроза» читайте рецензию в одном из ближайших номеров «НГ-EL». Об эскапизме и силе воображения, больших и малых мирах, детских и взрослых книгах Мари ШАРТР рассказала Вере БРОЙДЕ.

– Мари, есть люди, у которых получается жонглировать мячами и в то же время ехать на скейтборде. Есть и такие, кто умеет печь блины, подбрасывая их на сковородке. Другие пишут повести. А некоторые дружат – и в этом их талант. Насколько редкий, как вам кажется, талант? И правда ли, что он «замешан» в том, как будут поступать и Ратсо из «Грозы…», и маленький Тино из «Камушка в кармане», и может быть, другие персонажи, когда отправятся в ту жизнь, которую вы им не прописали?

– Ратсо обладает упорством, он никогда не сдается и тверд в своих убеждениях. Он верит в дружбу, верит в жизнь, в то, что старания не бывают напрасными. Жаль, что эта вера не всем и не всегда помогает. Я, например, не уверена в том, что она неизменно помогала даже ему: слишком уж много несчастий обрушилось на Ратсо, слишком много горя выпало на долю одного человека. Но он справился, потому что у него есть и другие таланты. Я думаю, что Ратсо умеет общаться, он способен без особых усилий находить нужные слова, которые проникают в самое сердце.

Что касается Тино, то его главная сила, его дар заключаются в воображении. Воображение – все равно что побег. Это как выход в открытое море: куда-то за пределы привычного мира. А когда ты живешь, как Тино, на маленьком острове, оно просто необходимо. Нужно уметь мечтать, вырываться из обыденности, и Тино это умеет.

– Об этом острове спел песню Клод Бессон, его почтил вниманием де Голль, и если присмотреться, то отыскать его на карте – малюсенький такой, похожий на плевок, – пожалуй что удастся. Каким он был для вас, когда вы только-только об этом самом острове узнали? Какими вы его увидели глазами: того, кто, как Тино, тут ощущал себя ужасно одиноким, оставленным навеки, как в тюрьме, кто, как и он, не выбрал бы его, чтоб день за днем расти, стремительно взрослеть и медленно стареть, или глазами маленькой Антонии, приехавшей оттуда – из Мира Очень Шумного, чтоб слышать крики чаек, порывы ветра, море, носиться по тропинкам, расставив руки в стороны?

– У меня особое отношение к Иль-де-Сен, потому что там живет мой отец. Не могу сказать, что это остров моего детства – я открыла его для себя в тридцатилетнем возрасте. Иль-де-Сен символизирует для меня вновь обретенную семейную связь, Иль-де-Сен – это мой отец. Чаще всего я приезжаю на остров летом. Это время отпуска, солнца, отдыха, общения, приятного уединения и безмятежности. Так что я – скорее смесь Тино и Антонии. Потому что очень редко бывала на Иль-де-Сен зимой… Иначе у меня было бы совершенно другое о нем впечатление. Жить там зимой очень трудно – нужно действительно любить одиночество.

– Тино живет на острове, отрезанном от мира. Индеец Ратсо вырос в резервации. А Мозес, ставший инвалидом, себя считает стариком, который шаркая бредет, не замечаемый никем, и чувствует себя последним из людей. Когда и почему вы приняли решение, что будете писать про связь большого с малым, про их вражду и зависть, про чувство принадлежности и чувство отчужденности, про детские иллюзии и жажду стать героем, про мир вокруг и рядом?

– Со дня выхода «Синевы Розы» – моего первого романа для юношества, изданного пятнадцать лет назад, меня всегда больше интересовали персонажи, которым трудно найти свое место в жизни, которые боятся жить, говорить открыто, доверять другим. У них богатый внутренний мир, но для внешнего мира они наглухо закрыты. Поэтому, когда я сочиняю какую-то историю, мне хочется столкнуть их с другими персонажами – похожими или совершенно от них отличными; мне нужно, чтобы между ними возник обмен, и тогда каждый будет учиться у другого. Именно это произошло у Тино с Антонией, у Мозеса с Ратсо. Я верю, что у всех нас где-то есть друзья, но мы необязательно их знаем. Мне нравится думать, что нас связывает невидимая нить. Может быть, мы все-таки узнаем друг друга… Только это случится внезапно, совершенно неожиданно.

– Пятнадцать лет назад был издан удивительный роман, который написал индеец племени спокан. Роман о мальчике-подростке – простом «индейце на полставки», который ездил целый год из резервации, где жил, в такой «далекий и хороший», вполне обычный «белый» город, где находилась его школа. Роман пронзительно живой – и страшный, и смешной, и очень-очень грустный. Возможно, вы знакомы с ним? И если да, то был бы Ратсо – таким, каким предстал у вас, – без этой книги Алекси о жизни в резервации, с ее жестоким пьянством, с ее кромешной бедностью, с ее особым смыслом, с ее душевной болью, традициями, горем и древней красотой?

– Это замечательный вопрос, ведь именно история Шермана Алекси «Первый, кто заплачет, проигрывает» стала для меня в свое время настоящим ориентиром. Влияние его книги на меня как на читателя и как на писателя действительно огромно. Потому что, знаете, мне страшно нравится вот это сочетание смешного и серьезного: его нежность, его тонкость. Я так хотела, чтобы эти нюансы ощущались и в моей истории. Надеюсь, мне это удалось… Я очень люблю книги, в которых соблюдается такого рода баланс: истории, в которых много смешного, но при этом они не смешные – их просто невозможно назвать смешными, ведь они полны трагизма, однако и трагедиями их невозможно назвать, потому что, читая их, вы все-таки смеетесь. Веселое и грустное в них сменяют друг друга от страницы к странице. Или даже от строчки к строчке… Есть еще один американский автор, который делает это великолепно, и он тоже вызывает у меня восхищение: Гэри Д. Шмидт с его книгой «Пока нормально». Не знаю, переведен ли роман на русский, но я его очень вам рекомендую.

– Вопрос о том, что думают другие, когда украдкой смотрят на тебя, и как ты из-за этих взглядов становишься таким, каким они хотят тебя увидеть, – решается, наверное, все время, с тех пор как в детстве встанет перед кем-то. Не так ли вышло с Мозесом, которого из-за того несчастья почти что все боялись и жалели? Не в том ли – пусть отчасти – причина злости Ратсо, его сестры кончина? Смогли ли вы найти ответ – или, быть может, его нет?

– Мои герои опасаются, что их будут воспринимать через те трагедии, которые они пережили. Они не хотят, чтобы эти трагедии стали их главной характеристикой, содержанием их личности. Поэтому они ищут убежище внутри самих себя. Порой мы делаем все, чтобы спрятать наше несчастье от посторонних глаз. Но, к счастью, в жизни находятся люди, обладающие даром понимать и облекать в слова то, что не хочется или не получается называть. А слова ведь иногда просто должны прозвучать... Вот и Мозес в конце концов рассказывает Ратсо о том, что за несчастный случай с ним произошел и почему он теперь живет с чувством вины. Именно Ратсо помогает ему выразить это чувство, из-за которого он сам переполнен гневом. Понимание и признание – вот что заставляет их двигаться вперед. Мои персонажи учатся идти по жизни.

– Ни мама, ни отец, хотя и любят Мозеса, заботятся как могут о сыне с костылем, стараются беречь, пытаются помочь – но нет, не понимают, не чувствуют его. По крайней мере так, как чувствуете вы. Притом что, по идее, они же ведь должны: как психоаналитики, чей навык, чье призвание, чей выбор в жизни, страсть – выслушивать других, вытаскивать из них обиду или боль, подсказывать дорогу, поддерживать потом. Какую цель вы ставили, вводя психоанализ, который оказался для каждого провальным?

– В самом деле, я мало что знаю о психоанализе, но мне хотелось создать некоторую неоднозначность, противоречие. Задача родителей Мозеса – заставить людей говорить, подтолкнуть их к откровенности. При этом они не могут наладить контакт с собственным сыном. Такая ситуация показалась мне интересной. Получается, пострадали все члены семьи. После трагедии кто-то замкнулся в себе, кто-то притворялся, будто ничего не случилось, а кто-то пытался поговорить, предпринимал усилия, но ничего не добился и обозлился. Каждый по-своему реагирует на происходящее. Я хотела показать эту странную палитру людских реакций.

– Заметив, как подруга скучает по кому-то, герой Марии Парр из «Вратаря и моря» спросил себя однажды: а можно ли, вообще-то, скучать по человеку, которого в реальности не видел никогда? Возможно, что вопрос, который он поставил, вы и себе когда-то задавали? Тоска по неизвестным, ушедшим навсегда, по близким, но далеким – что нам дает она?

– Я не читала роман Марии Парр, но эта цитата… Она прекрасна. И очень мне близка. Я согласна с героем книги: мы ощущаем недостаток чего-то, мы не знаем точно, чего именно, но когда происходит судьбоносная встреча, в эту минуту что-то проявляет себя и наполняет нас чем-то…чем-то непостижимо важным.

– У мальчика Тино из «Камушка в кармане» хранилось целых семь тетрадей, где, как научный наблюдатель, он строго вел учет за всем, что видел рядом и вообще: учет за синим морем, за валунами на песке, за ярко желтыми цветами, еще за звездами, конечно, за солнцем красным в вышине. За чем вы в детстве наблюдали? Чему вели учет? И если да, то был ли в этом прок?

– Мне кажется, когда я была ребенком, я не обращала большого внимания на окружающий мир: природу, небо, деревья. Просто потому, что всегда была погружена в книги. Так что я больше видела буквы, слова, иллюстрации. Впрочем, это позволяло мне создавать свои собственные образы и только для себя. Это был мой мир, и он был огромен, потому что книги бесконечны. Под обложкой скрыто пространство для путешествий, мечтаний и надежд.

– Представьте, что однажды вдруг встретятся случайно два ваших персонажа – из «Камушка в кармане» и «Грозы…»: ну, может быть, столкнутся в дьюти-фри, или на палубе большого корабля, плывущего из Франции туда, или из Штатов – вот сюда. Что они скажут друг о друге? Что выйдет из такого столкновения?

– Я полагаю, что вначале они будут долго присматриваться друг к другу и осторожничать. Будут робеть. А потом, возможно, съедят на двоих вкуснейший бретонский блин и рассмеются, заметив между делом, что жизнь все-таки отличная штука, если ее немного подсластить!

– Кто, кроме Стига Дагермана, стихи которого звучат, пока гроза еще не наступила, вас вдохновляет, покоряет, восхищает?

– Мне нравятся рассказы Реймонда Карвера. Писать так точно, с такой прекрасной экономией слов… Это мастер. Меня захватывает литературная вселенная американской писательницы Лоры Касишке, которая способна создавать непревзойденные образы и атмосферу. А в данный момент я открываю для себя прозу английского писателя Макса Портера и стихи французской поэтессы Лоры Васкес, которые по-своему экспериментируют со словом. Читать их – значит осознавать, что все возможно и все бесконечно, и что все есть поэзия.