Богатство любого человека – его опыт в воспоминаниях

Художнику интересны простые, уличные люди. Работа Маурицио Кателлана. Фото Марианны Власовой

Книга, фокусируя лучшее, созданное поэтом, представляет его жизнь этапами – в большей мере, нежели обыденность с пестрыми ворохами событий и впечатлений: пусть материалы для книги в основном и дают они… У Василия Мурзина вышла книга «Жиза», продолжающая рассказ поэта о себе, об онтологическом ветре, продувающем бытие, о том, как стих, вибрируя напряжением, может забросить в неведомые просторы, с высот которых иначе воспринимается земная повесть. Книги Мурзина, предшествующие этой, назывались «Обнуление» и «Остров»; о них писали СМИ, стихи публиковались в периодических изданиях… И вот – третий кристалл: многогранный, подразумевающий сумму собственных ощущений, чья неповторимость во многом определяет подлинность поэтического действа-мистерии; кристалл, чьи грани, причудливо перемножаясь собою, создают интеллектуально-эстетический орнамент, по которому – возможно – грядущие поколения и будут воспринимать гуманитарные настроения сегодняшнего дня. О поэзии, книгах и о всякой всячине, связанной с этим событием, с Василием МУРЗИНЫМ побеседовал Александр БАЛТИН.

– Василий Сергеевич, расскажите о новой книге стихов. В чем ее принципиальное отличие от «Острова» и «Обнуления»?

– К моменту выхода в свет книги «Жиза» я пришел уже другим человеком, автором. За эти примерно два с половиной года совсем немного осталось от мировосприятия, отношения к литературным процессам предыдущего этапа. А моя жизнь, в том числе в литературе, состоит из больших и малых этапов, периодов. Со своими переворотами, революциями, принципиальными решениями. Писать активно стал довольно поздно, в большую литературу ворвался молниеносно чуть позже. Рационально этот процесс не объясним. Получается, со мной этого не должно было произойти. Вопреки. Своевременная эволюция взглядов на собственную жизнь позволила взобраться на пути к Олимпу. Книга «Жиза» это подтверждает. Другое стихосложение, сюжет, название книги, даже стиль оформления форзаца… Мне стало понятным, что условно, а что действительно важно. Важно донести дух времени, сказать понятным языком свои мысли сейчас, а желательно и оставить для дальнейших времен. Условна орфография, синтаксис и пунктуация. Это работа редакторов, если они посчитают нужным, то для возможной публикации в учебных пособиях (почти шутка!) пусть работают над этим. Условна обложка и название книги, аннотация, предисловие и рецензии, премии и иллюстрации.

– В прошлом году вы были награждены Блоковской медалью. Каким образом Блок вошел в вашу поэзию? Ваша поэтика отлична от блоковской, скорее вы балансируете на грани модернизма и постмодернизма, а Блок – это высокая классика?

– Блоковская медаль, как ряд других моих наград, – результат того, что литературное сообщество в разных своих самоорганизациях что-то в моих текстах нашло, как что-то можно найти в современных продуктах питания (шутка!). Медаль уникальна тем, что вручена она Московской городской организацией Союза писателей России в 2022 году председателем Владимиром Бояриновым. Позднее он покинул нас. А дело его продолжается, живет. Никогда не сравнивал свою поэзию с блоковской. Блок для меня – во многом поэма «Двенадцать». В прочтении Сергея Юрского и из фильма «Зеленый фургон» 1983 года. Это школьный учебник тоже. Мы все живем своим временем, поэтому Блок для меня так интерпретируется. Он представитель удивительного, загадочного времени слома эр, который только предстоит разгадать. Всё остальное – штампы.

– Как у вас рождаются стихи? Всё начинается со звукового шума, с каких-то неопределенных, похожих на абстрактную живопись, цветов, с конкретного образа? С воспоминаний, может быть? Или здесь важна сумма ряда подобных элементов?

– Всегда был педантичным грамотным человеком. По привычке скрупулезно работаю над всем, что связано с литературной деятельностью. Творчество в его зарождении в разуме невозможно объяснить и запланировать. Это страсть, вдохновение, последствия сильнейших потрясений. Только немногие способны отобразить это и донести, как огонь Прометея. Сергей Михалков говорил, что если ты поэт, то должен уметь пожертвовать сном, встать и записать возникший текст. Богатство любого человека – его опыт в воспоминаниях. Об интересных людях, совсем, как правило, простых, уличных. Суммировать, соединить, как искусственный элемент в современной химии, невозможно. Только художники создают новое произведение. Не всё человечество. Каждый создает блага по своему предназначению. Или, к сожалению, не создает. Последнее очень современно. Одинаковых людей быть не может.

– У вас достаточно солидный список публикаций, а что значит для вас публикация стихов в то время, когда литературные издания превратились, по сути, в кружки по интересам?

– Кружки по интересам никогда не станут большой литературой и наоборот. Я начинал с нуля, и публикации были, в том числе и в любительских изданиях. Я благодарен им за это. Но в определенный момент они отпали, как модули у взлетающей в космос ракеты. Есть разовые акции присутствия большого мастера среди публикаций любителей – в основном это для мотивации, вдохновения. Всем все равно не достичь таких высот.

– Ритмика ваших стихотворений весьма необычна: иногда кажется, стих начинается подчеркнуто рвано, работая своеобразными зигзагами слов, потом, по мере развития текста, выстраивается и определяется целостность, законченность…

– На ритмику моих текстов влияет постоянное стремление объять необъятное, нечто космическое, а также жажда отображения многих событий, ведь многие из них синхронны. В этом я – Зураб Церетели. Но в определенный момент стих нужно просто-напросто закончить, поэтому мои стихи напоминают поэмы. Это неудобно – не всегда есть возможность опубликовать целиком, а частями я не люблю.

– Поэт и критик Анастасия Ермакова назвала вас мастером, который создает запоминающиеся образы. Как это можно проиллюстрировать?

– Создавать запоминающиеся образы мне помогает природная наблюдательность и память на людские типажи. Их ой как много на каждом шагу. Стоит только приглядеться, пообщаться даже. В кино ходить не надо. Но, увы, это теперь массово теряется.

– Максим Замшев назвал вас интернациональным поэтом. Почему?

– Интернационализм в творчестве исходит из всепланетного охвата отображаемой жизни. Только Земля и Космос. Другие пространства еще не освоены.

– Расскажите о своем поэтическом пути в его прозаическом аспекте – кто-то помогал печататься? Или – само сложилось как сложилось…

– Путь в литературу начинал как хороший читатель с детства. Читать любил. Но еще любил книги как таковые. Обложки, иллюстрации, заглавные буквы. Энциклопедии в суперобложках. Всё это в сочетании с русской и советской литературой не полюбить невозможно. Труд никто не отменял и усидчивость, упорство, дотошность до фанатизма. Далеко не всем нравятся такие мои качества. Но идеальных людей нет. В школе, особенно в старших классах, когда книги по программе становились весомее, старался прочитать именно всю книгу. Хотя уже тогда появлялись сокращенные варианты, так называемые шпаргалки. «Катал» огромные сочинения с цитатами и эпиграфами. Это отсылка к вышесказанному о гигантомании. После школы чтение стало вне всяческих программ. А чуть позже в редкие минуты свободного времени случались посещения культурных мероприятий. Удавалось запечатлеть, отпечатать в памяти тех творцов нашего времени, которых уже и нет. В определенный момент я просто перешагнул, как Алиса в Зазеркалье, по ту сторону процесса. Все дальнейшее в данном случае было как бы вопреки, иррационально. По расчетам общества технократического обывательства я должен был не думать об этом, а всецело заниматься другим. Но где-то глубоко у меня была мечта. Она, пройдя этапы больших и малых жизненных испытаний, осуществилась. Скажите мне, что будут книги на полках, статьи критиков, журналы, газеты, люди, которых я и многие тогда хорошо знали, интернет – не поверил бы. Жизненная позиция, произведения, творчество Владимира Вишневского для меня сыграли большую роль. Иногда нужно заполнить содержимым некоторые объекты литературы… Есть такое понятие – массовка. Великий артист остался в воспоминаниях, а массовка улетучилась…

– Важны ли для вас другие виды искусства? Получаете ли вы что-то, подпитываясь от прозы, живописи, архитектуры, театра, кино? Каковы пристрастия в этих областях?

– Во-первых, все виды искусства неотделимы друг от друга. Во-вторых, богатое наследие является фундаментом для развития современного искусства. По-другому не бывает. Для того чтобы создать несколько авангардных строк, которые уйдут в века, нужно годами просидеть в пыли книгохранилищ классической литературы.

– Тщательно ли работаете над стихом? Или они рождаются спонтанно, приходят из неизвестной запредельности, заставляя записывать сразу, единым потоком?

– Привык во всем работать тщательно. Иногда это занимает немало времени. Сейчас это недопустимая роскошь. Часто окружающие полагают, что дело в лености. Это касается работы над уже полученным материалом стиха, который возникает из безграничного особого мира. Для меня это мир взаимодействия воспоминаний и по-разному спрессованного времени. Как у Андрея Тарковского. Также задействуется абсурд.

– Пестрый калейдоскоп времен года возникает обособленно в ваших произведениях. Какое время года наиболее близко вам? Что «провоцирует» на максимальные объемы творчества? Византийски пестрая осень? Роскошные шары лета? Может быть, зима с новогодними предвкушениями и умиротворенностью бело-синих пейзажей?

– Разницы во вдохновении от времени года лично я не вижу. Это циклы с колоссальной загадкой жизни. В средней полосе это особенно ярко представлено, чем и пользуюсь. Рекомендую.

– Какие издания вам наиболее близки? Где предпочитаете печататься? В журналах? Газетах? Или наиболее интересно представлять стихи в книжном варианте?

– На данный момент ничего существеннее толстых журналов не изобретено. Поэтому цели публикаций направлены на них, хоть они и выживают необъяснимым образом, влача жалкое и убогое существование.

– Есть ли у вас принципы составления собственных книг? Используете ли нечто от архитектуры, продумывая последовательность стихотворений?

– Составлением книг в последнее время не увлекаюсь. Что-то такое было с первыми книгами. Читатель сам определит, в конце его любимое стихотворение или в начале. Сам так читаю любимые книги.

– Каковы ваши взаимоотношения с прозой? Делаете ли в ней что-то? Или, может быть, собираетесь?

– Проза не менее важна, чем поэзия. Именно прозаики самые большие популяризаторы русской литературы. Интересны рассказы. Настало как-то для меня время погружения в Чехова. Есть рассказ «Поезд в коммунизм», который опубликован и имеет высокие оценки конкурсов.

– Как в вашем мировосприятии соотносятся две эти ипостаси словесных искусств – проза и поэзия? Кто выше? Закономерен ли такой вопрос?

– Проза и поэзия неотделимы. Граница условна. Это лишь теоретическая часть литературы. Особенно в наш век, когда столько создается пограничных произведений.

– Есть ли у вас планы? Или все происходит спонтанным процессом и вы не знаете, что будете писать через час?

– Если я расскажу все планы, то это вызовет в лучшем случае бурный смех у окружающих. Результаты есть. Есть профессиональные публикации и читатели. Есть даже некоторое ожидание от дальнейших моих действий в литературе. Впереди обязательно будет материализация планов, насколько хватит сил и даже чуть больше. А как иначе?