Бумажный театр

Чайка из Венеции сродни чеховской: может стать символом появления нового театра. Фото Влада Васюхина

Среди книг Влада Васюхина есть даже «Знаменитые блюда Советского Союза», но сейчас больше всего ему нравится писать пьесы. О кухне драматурга, о том, как пробиваются на сцену сочинения современных авторов, о читаклях как отдельном театральном формате и желании выпустить сборник, посвященный знаменитой Таганке, с Владом ВАСЮХИНЫМ побеседовала Марианна ВЛАСОВА.

– Влад, у вас выходили книги в разных жанрах: поэзия, публицистика, беллетристика, драматургия, а какой из них считаете для себя главным?

– Как известно, все жанры хороши, кроме скучного! Сегодня наибольшее удовольствие, даже наслаждение и упоение мне доставляет работа над пьесами. Как говорил Оскар Уайльд, «люблю театр, он гораздо реальнее жизни!».

– А стихи?

– Стихи последние года два почти не пишу. Хотя и выступаю иногда на авторских вечерах, читаю старое и всякий раз вздрагиваю, когда слышу: «У нас в гостях – поэт…» Помните, еще Бродский говорил, что называть себя поэтом – это все равно что называть себя хорошим человеком? Вот и мне неловко представляться поэтом, тем более, как написала в статье о Венеции в русской поэзии одна литературовед, я – «поэт второго ряда». Правда, через запятую она поставила рядом с моей фамилией Софью Парнок и Сергея Шервинского. Неплохая компания! Конечно, я отношусь к подобному распределению мест с иронией. Но мне нравится представляться драматургом. Притом что ни одна из моих пьес пока не поставлена.

– Но они же написаны и ждут своего часа.

– Да, или взлета, или забвения. Пьесы опубликованы, их можно при желании прочитать, как читали мы в школе «Ревизора» или «Грозу». Это напоминает «бумажную архитектуру»: прекрасные здания нарисованы, однако по каким-то причинам не построены. Зато стоят убогие «хрущобы». Я утешаю себя тем, что не только архитекторам, а, к примеру, современным композиторам куда как труднее: кому-то из них вообще нужен симфонический оркестр, и музыка уж точно пишется не для чтения глазами, и нотную грамоту знают гораздо меньше людей, чем буквы.

– Нескромный вопрос: а на что вы тогда живете и, судя по вашим соцсетям, живете неплохо – путешествуете, коллекционируете живопись, занимаетесь спортом, посещаете театры, выставки, рестораны?

– Соцсети – это ярмарка тщеславия, где мы транслируем только видимый миру смех, свою крутизну. Во всяком случае, я никогда не буду всерьез рассказывать там о небытовых проблемах, о душевных переживаниях и сомнениях. Не хочу прибедняться: живу я действительно насыщенно и нескучно – порой, как Онегина, «три дома на вечер зовут». Основные деньги зарабатываю, как говорил Виктор Гюго, «торгуя пером»: веду гастрономический Telegram-канал «Меню», но больше – в качестве копирайтера, сочиняя на заказ всевозможные рекламные тексты.

– Как Маяковский во времена нэпа?

– Почти. Иногда и это рутинное занятие, к которому я отношусь со здоровым цинизмом, приносит удовольствие. К примеру, когда началась пандемия, я по какому-то госзаказу охотно придумал несколько стишков для «Азбуки карантина». Такие, к примеру: «Дорогие сестры, дорогие братья, / временно отменим все рукопожатья! / Одолеем вирус, победим чуму – / и я вас расцелую, я вас обниму!» Или вот: «Гулять сейчас – опасная нелепость! / Забудь про дальние и ближние края. / Твой дом – твоя крепость, / мой дом – крепость моя!» Ну и так далее – о пользе витаминов, о вреде переедания во время самоизоляции... Еще немного я зарабатываю сегодня журналистикой – пишу для двух СМИ о театральных премьерах, однако этим занимаюсь не из-за гонорара или тщеславия, а исключительно чтобы бесплатно ходить на пресс-показы. Театры нынче очень дороги, а некоторые и дефицитны! Я не претендую на лавры театроведа или критика, это именно театральная журналистика, близкая к блогерству, она востребована гораздо больше, чем километровые глубокомысленные умозаключения про создание образа и трактовку пьесы. Знаю, что к моим рекомендациям театралы прислушиваются, что ценят эти заметки за легкий слог и юмор. А вот театральные деятели, даже самые вменяемые и незабронзовевшие, которые якобы «никаких рецензий не читают», болезненно воспринимают любую иронию или критику в свой адрес. Поэтому есть театры, где я – нежелательный гость. Ну и не проблема: захочу туда пойти – куплю билет.

– Так они же дорогие!

– Понты дороже денег! Мне не нужен первый ряд партера, могу и на балконе посидеть с биноклем или на откидном стуле. С меня корона не упадет. Но зато всегда напишу честно, если спектакль окажется скучным до зевоты.

– Работа театральным обозревателем препятствует постановке ваших собственных пьес?

– Не хотел бы так думать, хотя иные мои мудрые театральные приятели не раз говорили: «Завязывай с критикой! Переходи на комплименты!» Конечно, однажды так и поступлю. Стоит напомнить, что многие драматурги начинали как журналисты – от Бернарда Шоу до Людмилы Петрушевской. Нет, я уверен: если сочиню вдруг действительно блестящую, сногсшибательную пьесу, то, скажем, для Евгения Александровича Писарева не станет препятствием к ее постановке тот факт, что когда-то я не очень лестно отозвался о двух его спектаклях по Булгакову. Но вообще театральный мир устроен странно и сложно, жестко и нелогично. С одной стороны, все театры твердят, что «ищут новые пьесы», устраивают какие-то бесконечные лаборатории и артхабы, объявляют конкурсы пьес. А на самом деле ничего они толком не ищут, а с найденным не знают, что делать! Сейчас острый дефицит не драматургов – нас как собак нерезаных, а режиссеров. Именно они диктуют, что ставить, а каждый нормальный режиссер хочет иметь в своем портфолио классику, пусть даже до неузнаваемости им переделанную. Николай Коляда как-то заметил, что качество пьесы не влияет на ее постановку. Я постоянно убеждаюсь в правоте его слов. И речь вовсе не о простодушных и вульгарных комедиях положений, с которыми антрепризы устраивают чес по провинции. Иногда и в столичных академических театрах можно увидеть зрелища, где пьеса – самое слабое звено, и возникает законный вопрос: ну и какого черта вы ее выбрали?!

– Влад, у вас же большой опыт работы в рекламных и пиар-агентствах, есть победы на международных фестивалях, среди написанных вами книг – выходивший двумя изданиями сборник интервью с рекламистами «Креативная кухня». Все эти знания и навыки помогают в продвижении собственных текстов или «сапожник без сапог»?

– Прочитав десятки, даже сотни мемуаров, я убедился, что любая писательская или актерская биография – это игра судьбы и случая. Скажем, плодовитый Анатолий Софронов в советские времена был очень популярным автором, а где его пьесы теперь, кто их ставит?.. Если честно, мне скучно и неловко заниматься самопродвижением. Нет, я понимаю, что под лежачий камень вода не течет, и, разумеется, какие-то шаги, прыжки и ужимки делал и делаю – отправляю свои пьесы на драматургические конкурсы, где они стабильно входят в длинные и короткие списки, а то и становятся лауреатами, что-то при случае подсовываю знакомым режиссерам, продюсерам и артистам, размещаю пьесы в интернете и время от времени устраиваю их публичные читки… В конце концов, даю вот это интервью! Но все это надо делать гораздо интенсивнее, чаще, настойчивее, чтобы твоя фамилия звучала из каждого утюга. И для серьезного пиара нужен скандал!

– А к специально обученным людям не пытались обратиться?

– У нас, к сожалению, нет или почти нет литературных агентов. Несколько лет назад, когда я более-менее всерьез занялся драматургией, меня познакомили с одной милой дамой, кстати, родной сестрой известного режиссера, она сразу предупредила, что в лучшем случае ее литературному агентству удается продать театрам две пьесы в год... Расскажу вам случай из жизни: недавно один драматург – не я! – раздобыл список всех российских профессиональных театров, оказалось, что их больше четырехсот, не поленился и в каждый отправил по почте свою пьесу. Знаете, сколько ответов он получил? Два! И оба – отказ. Хорошая статистика?! Отправлять сегодня в театр пьесу – это как писать «на деревню дедушке». Заведующие литературной частью там, где они еще сохранились, по сути стали пресс-секретарями или пиарщиками. У нас нет влиятельных завлитов, таких как Дина Морисовна Шварц из старого БДТ, открывшая драматурга Александра Володина. А постановка современного текста – это почти всегда риск, хотя, с другой стороны, это должно быть миссией любого серьезного театра, его обязанностью перед современниками и потомками. Если бы Малый театр в свое время не ставил Островского, а Художественный – Чехова, Горького и Булгакова, если бы Марк Захаров не заказывал пьесы Григорию Горину, мировой театр не имел бы сейчас многих ставших классическими сочинений... Я прочитал тут как-то в интервью худрука одного московского театра: «А мне больше нравятся современные зарубежные драматурги, чем наши. Их ребята пишут круче!» Встретив его, я сказал: «Знаете, их ребята и ставят круче, однако они вам по понятной причине составить конкуренцию не могут!» Мне порой кажется, что иные зарубежные авторы ставятся у нас лишь потому, что они – иностранцы. Но только не подумайте, что я жалуюсь! Иногда лучше, чтобы пьесу не поставили вовсе, чем поставили плохо.

– Вы упомянули про публичные читки пьес. Сейчас они стали довольно популярны. Ваши пьесы «Беглец», «Финисаж», «Звезда», «Павлова» и другие были представлены публике именно так. В чем преимущества и недостатки этого формата?

– Да, появилось даже специальное слово – читакль, и это считается полноценным театральным форматом. Недостаток только один: как правило, это одноразовая акция. А удовольствие от читки и зрители, и артисты часто получают даже больше, чем от полноценного спектакля. У читаклей бывает легкое дыхание, импровизационность, отход от шаблонов. Они сделаны «на скорую нитку», и в этой небрежности есть жизнь и нерв. Мне повезло: мои пьесы читали прекрасные артисты.

– Критик Нина Дунаева отмечала: «Драматурга Влада Васюхина можно смело характеризовать как автора, обладающего абсолютно точным мироощущением, чувством того времени, о котором он берется писать». Как удается этого добиться?

– Да нет никаких секретов и тайн. Годы в журналистике научили меня искать и проверять факты, работать с материалом, погружаться в эпоху. Особенно если пишу байопик, как в случае с пьесой об Айседоре Дункан или с другим текстом – про Тонино Гуэрру. Если надо, иду в архивы, в библиотеки и, разумеется, к специалистам. Когда писал «Беглеца», это пьеса про молодого советского артиста балета, который в 1974 году размышляет, сбежать ли ему во время зарубежных гастролей или нет, я специально ездил в Большой театр, и педагог-репетитор, а в прошлом танцовщик Валерий Логунов рассказывал, как обычно проходят классы и репетиции, что говорят наставники подопечным, несколько его реплик я включил в пьесу. Когда сочинял «Финисаж», где главный герой – знаменитый фотограф, то, конечно, общался со знакомыми мастерами фото, а после текст читал, к примеру, известнейший фотохудожник Георгий Пинхасов. Его одобрение было мне важно.

– Любимый вопрос каждого интервьюера: над чем вы работаете сейчас?

– Планов громадье, но что из задуманного осуществится – не знаю. И не уверен: надо ли какие-то эскизы и замыслы доводить до конца? К примеру, я собрал все свои тексты, написанные в разные годы, о Театре на Таганке, которому скоро исполнится 60 лет и где у меня есть несколько друзей, и планирую выпустить их отдельной книгой. Конечно, хочу издать сборник пьес. У меня написано два десятка детских стихов, их тоже хорошо бы отправить в типографию. Есть несколько рассказов, которые надо отослать в толстые журналы, хотя я и не верю в успех «самотека». Ну и, конечно, начато несколько пьес. Одну из них я обещал Анастасии Светловой, другую – Вере Бабичевой, третью – Евгении Лютой. Это замечательные актрисы, которые не раз участвовали в моих читаклях. Ну а самое главное – мою пьесу «Без Есенина» вроде бы приняли к постановке в одном московском театре, я говорил с режиссером и уже предвкушаю работу с командой... Так что мой бумажный театр может скоро стать настоящим!