За судьбой нужно постоять в очереди

Песня – это паспорт нации. Борис Кустодиев. Иллюстрация к рассказу «Певцы» И.С. Тургенева. 1908. Для хрестоматии А.Я. Острогорского «Живое слово». Институт русской литературы (Пушкинский дом) Российской академии наук, СПб

Если человек богато одарен в сфере изящных искусств, то у него получается все – и стихи, и романы, и песни (а мы знаем, что слово у поэта зачастую рождается вместе с мелодией). А если все это еще подкреплено большим жизненным опытом, то получается весьма интересная история с изюминками и перчинками смыслов. С Алексеем ВИТАКОВЫМ побеседовала Алла МЕДНИКОВА.

– Александр Иольевич, это я нашла в ваших рассказах о Коми:

Если ты складываешь слова, значит –

Ты – куст, который зацветет осенью.

Но урожай с тебя снимут только зимой,

Когда ты будешь уже мертв.

– Я родился в Республике Коми. Когда мне исполнилось два года, наша семья переехала в Рыбинск, но я продолжал каждое лето приезжать на Север к своей бабушке по матери – это самая граница Архангельской области и Коми. Очень любил лес, сельскую библиотеку и одиночество. Да, пожалуй, и сейчас очень люблю эти три вещи. Еще страшно любил слушать рассказы рыбаков, охотников и лесосплавщиков. Север – это пространство мифов, мифологем, легенд и сказок. А еще, конечно, удивительных песен – «Но лишь зырянка песню запоет, пожня разнотравьем зацветет». Хотя, если говорить о климате, то зимы, безусловно, больше: «Я вырос в тех краях, где мало света. Где тьма порой рождается из тьмы. Из снега – снег. Где маленькое лето, как дырка на подоле у зимы».

– Когда нам с сыном досталась книжка ваших стихов, ночь кончилась. Мы рвали книгу друг у друга из рук. Читали по очереди. Молча и вслух.

Я родился под северным солнцем.

В шестьдесят позабытом году.

Положили меня на оконце –

Отводить от деревни беду.

К утру сын выдохнул: «Это шаман…»

В Сети информации о вас очень много. А кем вы себя считаете: поэтом, прозаиком или автором песен?

– Очень давно, лет так шести-семи отроду, я услышал в одной из радиопередач балладу Роберта Стивенсона «Вересковый мед». И страшно захотел стать лиро-эпическим поэтом. Я тогда не понимал, конечно, что такое лиро-эпический, но запомнил это выражение. Прихожу к отцу и говорю: «Папа, я понял, кем я буду!» «Кем же, сынок?» – спрашивает отец. «Лиро-эпическим поэтом!» Отца аж передернуло. Помню его ошалелые глаза. «Ну-ну, сочини что-нибудь», – протянул он. И я прочитал что-то типа: «Ягодка малинка на кустах растет. Ярким, алым цветом радует народ!». «М-да, сынок. Ну что ж, слово «народ» есть, значит, лиро-эпическим будешь!»

А в подростковом возрасте я захотел стать большим писателем, засел за создание толстого романа о пиратах и параллельно стал заниматься боксом, чтобы совсем быть похожим на Роберта Льюиса Стивенсона. Но неожиданно влюбился в девушку, которая посещала литературный кружок. Ну, естественно, куда она – туда и я. Представьте себе лицо рыбинского подростка после боксерской тренировки на занятиях литературного кружка! Мастер, как только меня увидел, взял с полки томик Пушкина и сказал, чтобы я переписал его от корки до корки, дескать, у нас так принято. Наверно, он таким образом надеялся от меня избавиться, но получилось ровно наоборот – я влюбился в литературу.

Я себя считаю, конечно, стихотворцем. А уж поэт или нет – должно сказать время. Для меня поэт – это звание. Но, как многие сочинители, я люблю музыку, поскольку то и другое родилось из одной стихии. Свои стихи я начал исполнять под гитару еще в середине 80-х. В то время напечататься, если помните, было непросто, особенно человеку из провинции, а песня – это прямой и самый короткий путь к аудитории. Так и затянуло.

– А как вы понимаете слово «русский»?

– В нашем северном поселке, где я каждое лето гостил у бабушки, проживали представители разных национальностей. Мы даже как-то с моей двоюродной сестрой попытались сосчитать их. И получилось, что на 2 тысячи жителей леспромхоза приходится 18 национальностей. Были коми, русские, молдаване, украинцы, эстонцы, немцы, татары… Вообще Север удивительно интернационален. Но все они были русскими с множеством национальных черт. Например, эстонец Роберт Иванович (Йозефович) держал «козлух» и делал удивительный сыр по прибалтийской традиции; молдаванин Яков славился тем, что был лихим коневодом. Во время сплава леса самым ответственным и двужильным считался русский мужик. Кухня тоже была самая разнообразная – от приветливых шанег и рыбных пирогов до ароматного борща с запотевшими ломтиками сала. Разные слова и диалекты волшебным образом смешивались, превращаясь в очень красивый, образный, яркий и ясный язык. У нас не говорили «работать», а говорили «робить» и в то же время «пошел на работу», «пришел с работы». Говорили не «нахмуренный», а «набундюченный». И все это был русский язык. И все мы считали себя русскими, и в паспорт никто не заглядывал. Люди объединялись в одну большую семью в первую очередь потому, что в условиях Севера в одиночку не выживешь. Это не хуторок построить где-то на Черноземье, где палку воткни – телега вырастет. Там мешок картошки вырастить непросто. А наставить сена на корову – это настоящее испытание, поскольку никаких заливных лугов и необъятных полей там нет, а есть таежные делянки с мошкой и комарами, крутые пабереги да пожни, образовавшиеся на месте былых поселений. Траву нужно было не просто скосить, просушить и сметать в зароды, а еще потом как-то вывезти. Поэтому сенокос – это дело коллективное.

– Для меня очевидно: ваше пение – это продолжение традиций. Теперь понятно, что разных традиций. А когда у вас началась серьезная проза?

– Скажем так, было несколько подходов. Первый был еще в отрочестве. Затем лет так в 30. Я в то время жил в Смоленске и очень увлекся средневековой историей этого города. Получилось несколько небольших рассказов. Но время было непростое – 90-е. Я работал на производстве, кормил семью, а проза требует максимального сосредоточения. А у тебя – маленький ребенок, пустой холодильник и зарплата – одно название. В общем, пришлось отложить до лучших времен. Но в середине нулевых жизнь несколько наладилась, и я написал первый большой роман «Домой не возвращайся», который был издан в крупном издательстве. Сразу за ним повесть «Меркурий» – о событиях XIII века, произошедших на смоленской земле. Смоленск, кстати, был первым русским городом, одержавшим победу над монголами. Сам воевода Меркурий за эту победу причислен к лику святых. А потом уже вышли романы «Набег», «Посох волхва», «По прозвищу белка», «Проклятие красной стены», «Ярость белого волка», «Гнев пустынной кобры».

– Всего восемь?

– Всего девять. Был еще роман «Вали все на Меркурия», из которого я взял исторические куски, доработал и сделал отдельную повесть.

– Я так понимаю, что вся ваша проза так или иначе связана с историей Смоленска?

– Да. История одного города – как история большой Руси.

– А почему стихи о Севере, а проза о Смоленске?

– В самом начале нашего разговора я сказал, что Север – это территория мифов. Когда я пишу о средневековом Смоленске, я использую этот прием. То есть беру миф за некую основу и пытаюсь раскрыть причины его возникновения. Как, например, в романе «Ярость белого волка». У смолян есть миф о том, как некий «белый волк» вырывал горла польским коням. И поляки из-за этого всегда проигрывали смоленской «вылазной рати». Действие романа происходит в 1609 году, когда польский король Сигизмунд Август осадил Смоленск. Поляки не поверили в существование призрака в белой волчьей шкуре и позвали одного краковского палача, чтобы он профессионально раскрыл это дело. Полиции в то время еще не существовало, и все следственные мероприятия производили палачи. Они же занимались дознанием. Они же приводили приговор в исполнение. Существовали целые кланы палачей. Современное восприятие людей этой профессии очень узкое – пытки, эшафоты, людоедские лица. Но в то время палачи помимо основных своих занятий рвали зубы, делали аборты, вправляли и сращивали кости. Вот, собственно, роман о том, как палач Якуб Мцена по прозвищу Легкий Ворон ищет истинного убийцу дорогих кавалерийских коней.

– Я читала этот роман. Лихо закрученный сюжет, обилие батальных сцен, но еще очень много былинно-песенного полотна.

– Я очень люблю соединять в одном пространстве прозу, песню и поэзию. Песня – это паспорт нации. А философ Джамбаттист Вико сказал: «Певец приходит к племенам и делает из них нацию». Речь, конечно, не идет о современных эстрадных исполнителях. В старину певец – это и сочинитель собственных текстов, и философ, и наставник, и воин.

– Вот так мы постепенно перешли к наставничеству. Вы организовали множество фестивалей авторской песни и поэзии, среди них такие знаковые, как «Покровский собор» и «Осиянное слово». Но еще и «Большой Донбасс». Есть ли у вас ученики? Какой ваш самый любимый проект?

– Форум «Осиянное слово» появился в 2004 году специально для студентов непрофильных вузов.

– Для физиков-лириков?

– Совершенно верно. Я очень люблю технарей, мне нравится их склад ума. И если говорить об именах в литературе, то можно перечислить очень много известных писателей с техническим образованием. Литературе, я считаю, необходим четкий структурированный ум. Идеально, когда первое образование будущий писатель получает техническое, а потом, по зову судьбы, филологическое. Так вот, на «Осиянке» за 15 лет побывало несколько тысяч будущих писателей. И многие из них стали лидерами современного пространства смыслов. Есть ли у меня ученики? Литературный воздух очень тонок и не имеет в себе конкретных институций. Человек сам должен определить, чей он ученик. Да, очень часто люди забывают того, кто первый их научил тем или иным приемам, звуку, где находить средства. Но разве это так важно в конце концов. Строка – всего лишь сублимация незримой энергии. А саму энергию автор берет не от мастера.

– Прозвучало слово «судьба»…

– Безусловно. Судьба – это главный источник творческой энергии. А за ней надо постоять в очереди, надо ее заслужить. Известны примеры, когда автор занимается вращением письменного стола, то есть высиживает какие-то слова, пуская на переплавку чужие творческие идеи. Но в них мало энергии. Это все равно, что курить и принимать душ одновременно – хочешь получить наркотический эффект от вдохновения и тут же попадаешь под потоки чужих мыслей.

В этом смысле фестиваль «Большой Донбасс» является звучащим пространством судеб. Наша команда получила грант от Президентского фонда культурных инициатив на проведение и реализацию этого проекта. По понятным причинам вместо изначально запланированного Донецка фестиваль был проведен в Краснодарском крае на курорте «Казачий берег». Приехали поэты и авторы песен не только всего Донбасса, а – не побоюсь этого слова – всей России. До сих пор в памяти звучат строки и мелодии, пропитанные болью и страданием.

– Ваш самый значимый проект?

– «Покровский собор». Этот фестиваль проходит в Гостином Дворе. В общей сложности мы получили уже более 5 тысяч заявок на участие в творческом конкурсе. Как от авторов песен, так и от поэтов. Специально для фестиваля сооружается высокотехнологичная сцена с видеомониторами и звуковым оборудованием. Прекрасный зал, который вмещает несколько тысяч зрителей. Прямая трансляция ведется начиная с приветствия президента Российской Федерации. Помимо выступления финалистов конкурса зрителей также ждет выступление почетных гостей и членов жюри. Одним словом, мероприятие очень масштабное, если не сказать – грандиозное.

– Почему вы свою дочь Злату называете присказкой?

– Потому что ей еще всего два года. Когда вырастет – станет сказкой. Настоящей, большой сказкой в чьей-то жизни.