Анна Закревская
Девизом поэт взял слова царя Давида. Николай Загорский. Давид играет на гуслях перед Саулом. 1873. Русский музей
Есть немало устойчивых поэтических форм – частушки, хокку, лимерики, рубаи. В XXI веке изобрели еще так называемые «пирожки». И редко кто увлекается сейчас благородной архитектонической формой сонета, прославленной Шекспиром. С поэтом-сонетистом Алексеем ТИХОНОВЫМ побеседовала Анна ЗАКРЕВСКАЯ.
– Алексей, вы один из немногих современных авторов, пишущих не просто сонеты, но целые венки сонетов. Как вы к этому пришли?
– Так вышло в моей жизни, что профессию я выбирал исходя из желания реализовать свои творческие навыки. По образованию я дефектолог. Это, как по мне, весьма творческая профессия. Будучи студентом, я нередко выступал со стихами и песнями на праздниках в нашем корпусе гуманитарных факультетов МПГУ, где и учился. А на пятом курсе университета так вообще решил организовать собственный творческий вечер. Тогда же, в 2014 году, на Маросейке очень удачно открылось одно антикафе, где эту затею и удалось воплотить. С этой точки, пожалуй, и начался мой серьезный поэтический путь. Но непосредственно со стихосложением меня познакомил мой папа, показав мне – пятиклашке, как можно вообще сочинять стихи. Если бы не написанный вместе с ним стих про осень, то впоследствии я вряд ли сам взялся бы за стихи.
– Что вас вдохновляет? Творчество других авторов, люди, события, времена и места…
– Лет в четырнадцать я вдохновился стихами Белянина. И так это творчество Андрея Олеговича меня зацепило тогда, что вот по сей день пишу. Ну, или, скажем, лет шесть-семь назад благодаря штудиям Сергея Калугина я увлекся сонетной формой. Впрочем, тут комментарии, наверное, до определенной степени уже излишни. Сейчас вдохновения как чего-то эфирного нет. Стихосложение стало ремеслом, работой. А причин для работы может быть масса: погода за окном или, например, птички поют, водичка теплая из крана бежит или особо вкусный кофеек попался. Мало ли причин? И начитанность до определенной степени вместе с наслушанностью помогают, конечно.
– На какие темы вы никогда не стали бы писать? Или таких тем нет?
– Профессия педагога обязывает некоторых тем, форм и выражений не касаться. И слава богу, что так. Писать или не писать о чем-либо – это вопрос целесообразности и выбора инструментария. Для автора, быть может, все и позволительно, но не все полезно.
– Корона сонетов – это масштабная работа в рамках, заданных формой. Что вдохновило вас на этот марафон и что помогает его продолжать?
– На мысль взяться за корону сонетов меня навел Дмитрий Юрьевич Цесельчук. «Венок венков» – так он его назвал. Сейчас он почетный председатель Союза литераторов России, а тогда при вступлении в союз я представил ему как председателю свой неоконченный второй венок сонетов.
И в 2017 году зимой мне весьма кстати пришла мысль написать что-нибудь помасштабнее. Король и шут, свита и слуги, вельможи и простой люд, условное средневековье, вмещающее в себя всю палитру человеческих отношений – это ли не тема для короны сонетов?
На сегодняшний день, слава богу, две трети трудов позади. И это работа не столько над текстом, сколько над собой. Сонеты короны волей-неволей изобилуют некоторой эклектикой, разными отсылками и в какой-то степени более или менее известными сюжетами. Историческими и не очень. А впереди ждут еще четыре венка. Один я планирую сделать своеобразной пьеской, например.
Вообще я считаю, что поэт должен иной раз уходить в затвор, творить в одиночестве, желательно в тишине. В какой-то степени для поэта, как мне кажется, это более естественное занятие, чем стяжание лавров на свою голову. Для меня таковым затвором является работа над короной сонетов про короля и шута.
– Случалось ли вашим стихотворениям обретать иллюстрации? Был ли это заказ или сюрприз?
– Бывало. Чаще, конечно, я сам выступал инициатором того, что хочу видеть на тот или иной текст иллюстрацию. Помню, как для проекта с мелодекламацией на музыку прекрасного Сергея Табачникова мне нарисовали целый мультфильм! Но бывали, конечно, и приятные сюрпризы. Для моей первой книги иллюстрации выполнил замечательный художник Евгений Никифоров. Это был совершенный сюрприз для меня, поскольку виденье и выбор текстов целиком и полностью исходили от него. Кстати, нечто подобное случилось совсем недавно. Есть такая художница Анастасия Иванушкина, лидер и идейный вдохновитель проекта «Крылатые истории», автором которого я время от времени бываю. По мотивам моих сонетов про короля и шута и жителей того безымянного королевства она создала технически очень сложную, кропотливую и необыкновенную иллюстрацию в виде витражей, окошек, где изображены и шут, сидящий у ног короля, и суровый палач, и придворные, занятые сочинительством сплетен. Не обошла она стороной и пейзажи этого королевства. А уж попадание в образы и костюмы вне всяких похвал! Это ли не сюрприз? Это ли не прекрасная награда для автора? Меня лично это вдохновляет.
– Есть ли в сонетах отсылки к реальным историческим событиям или сюжеты стремятся к архетипической абстракции?
– И то и другое. Я нарочито не называю местности и имена персонажей, поскольку образы зачастую собирательные. Вот есть шут. Есть король. Вельможи где-то рядом. Какие они? На кого похожи? Это уже зона сотворчества читателя, на мой взгляд. Хотя отсылки к реальным историческим личностям есть. Для образа шута, например, я что-то заимствовал у Шико и Балакирева. Есть в нем элементы шекспировского шутовства, которое отсылает к тому же Шико. Есть реминисценции на царя Давида, например. Местности я также стараюсь не называть. Королевство, где происходят описываемые события, достаточно эклектичное. Есть черты и России, и средневековой Европы. Есть условный Север с его суровыми завоевателями. Есть Восток с его поэтами и мудрецами. Есть юг с Платоном, которого иной раз цитирует палач, и вином, которое еще Александр Сергеевич Пушкин окрестил «горечью Фалерна». Кстати, к его пьесе «Пир во время чумы» отсылка также имеется, поскольку один из венков писался во время пандемии. Даже есть отсылки к «Большой элегии Джону Донну» ввиду моей большой любви к творчеству Иосифа Александровича Бродского. Так что отсылок для любознательного читателя, я думаю, хватит с избытком.
– Представим некое относительно далекое будущее. Поэзия все еще существует там как отдельный вид искусства или выжила лишь в коллаборации с визуальным сопровождением и перформансом?
– Положим, для времен Петрарки и Данте наше время – это до некоторой степени далекое будущее. Поэзия сегодня живет и в целом худо-бедно здравствует. Если это недостаточно далеко, то можем взять Х век до нашей эры, времена царя Давида. Тогда писали псалмы. Читали вообще и исполняли под аккомпанемент музыкальных инструментов. Что это, если не поэзия? И сегодня, как и три тысячи лет назад, она, поэзия, никуда не делась. Живет и сама по себе, и в рамках отдельных междисциплинарных направлений. А история, как мы знаем, штука довольно цикличная. И поэзия при всех прочих обстоятельствах достаточно живуча.
– Если бы у вас был герб и щит, что на них было бы изображено и написано?
– Думаю, что хотел бы видеть на гербе змею и голубя. Последний, конечно, не типичен для геральдики, но думаю, это не столь критично, не так ли? Щит же представляется по классике треугольным, в духе средневекового экю, разделенным крестообразно на четыре поля. Два черных и два синих. А на полях этак диагонально друг к другу расположилось бы как раз по два голубя и по две змеи. В обрамлении же – просто виноградные лозы. И все. Без всяких шлемов, щитодержателей и прочего. А в качестве девиза хотелось бы взять слова псалмопевца, царя Давида: «Всякое дыхание да хвалит Господа».
– О чем я не спросила, а вам хотелось бы рассказать?
– Ну, раз уж у нас речь о короне сонетов, то поведаю пару моментов, связанных с нею в частности и с творчеством в целом. Будучи педагогом, я редко отказываю себе в удовольствии вынудить читателя поупражняться в поиске тех или иных реминисценций и аллюзий в сюжете, а также в столь любимой мною работе со словарем. К примеру, в работе с текстом я с большой долей вероятности, скажем, вместо слов «изумруд» и «рубин» предпочту «смарагд» и «лал». Знаю, что многие мои коллеги по творческому цеху относятся к этому, мягко скажем, с большим скепсисом, но меня больше всего заботит не наличие или отсутствие того или иного слова, не принятие или согласие с табу на глагольные рифмы, например. Наиболее важной мне видится до некоторой степени осмысленность при работе с текстом.
Не могу сказать, что моя корона сонетов про короля и шута – это «от и до» образчик осмысленности. Конечно же, нет. Все не столь хорошо и, безусловно, есть к чему стремиться. И пусть что-то из того, что я делаю, в какой-то мере не канонично. Предположу, что с точки зрения, скажем, преподавателя Литинститута там все не канон, но должно ли меня это останавливать? Едва ли. И если однажды кто-то, прочитав сей многолетний труд, вдруг отыщет в одном из венков короны, скажем, скрытый – назовем его «шестнадцатый» – сонет, то выходит, что все было не зря.
комментарии(0)