Непрекращающийся личный факультет

Читатель обязан меняться – иначе он как читатель не существует.  Пьер Огюст Ренуар. Клод Моне (читающий). 1873.  Национальная галерея искусств, Вашингтон, США

Есть история (рассказал ее кто-то из знакомых поэтов), которая звучит примерно так: захожу в клуб «Билингва», где должен пройти поэтический вечер, на первом этаже мимо меня как молния проносится некий человек, поднимаюсь на второй и мимо меня снова проносится он же, и у меня возникает вопрос – как этот товарищ может быть в двух местах одновременно? Собственно, этим человеком был Данил Файзов, который вот уже лет 15 известен как неутомимый скоростной культуртрегер – его знают не только во многих городах России, но и за рубежом. Однако в этот раз мы решили (и если честно, сам герой интервью этого пожелал) в беседе больше дать «крен» в сторону его поэтического творчества: в последние годы он стал писать гораздо активнее, вариативнее и глубже. С Данилом ФАЙЗОВЫМ побеседовала Елена СЕМЕНОВА.

– Данил, скажите, пожалуйста, кто самый близкий вам поэт, кого бы вы могли назвать учителем и почему? Может быть (и наверняка) у вас он не один.

– Ответить на этот вопрос невозможно – по крайней мере в моем случае. Существует множество авторов, чье творчество мне интересно, порой на уровне до одного стихотворения, и список получился бы огромным и заведомо неполным – кого-то ты непременно забудешь из тех, чье творчество играет для тебя какую-то роль. Скорее стоит говорить о том, что для меня важен вообще опыт неподцензурной поэзии второй половины XX века во всем диапазоне (кроме, возможно, совсем авангардных практик, крайне интересных, но не моих, вроде Ры Никоновой). Но поскольку это интервью и тут необходимо «мясо», а не общие слова, то адресую для начала к статье Михаила Айзенберга «Некоторые другие» – основные имена там названы (кроме имени самого Михаила Натановича). А из более поздних – это и Федор Сваровский, и Андрей Родионов, и Николай Звягинцев, и Дмитрий Веденяпин, и Станислав Львовский, и Максим Амелин, и Мария Галина, и Мария Степанова, и Александр Анашевич – опять же список, опять же неполный, поскольку уже не просто мясо получится, а прямо «шурпа».

– Вы учились на истфаке, но не окончили, поступили в Литинститут. Что заставило изменить специализацию?

– Скажем так, изменилась не специализация, а социализация – я оказался и живу уже большую часть жизни в Москве, но базовые навыки гуманитарного знания – это именно исторический факультет, к которому добавилось «квазифилологическое» образование (просто день творческих семинаров в Литинституте – вторник – естественным образом отнимает некоторое количество часов от классического филологического образования, это не хорошо и не плохо, такова специфика вуза). Вологодский истфак 1990-х – крутейший факультет, но для занятий литературой (поэзией) в тот период времени не подходивший совершенно, потому что представлений о контексте не было никаких и как следствие – возможностей для роста было чуть больше нуля. А к моменту середины третьего курса, «экватора», я связывал свое будущее именно с литературой (очень слабо представляя себе, что это такое). Но переход на вологодский же филфак… это было бы как раз только сменой специализации, но вряд ли привело бы к чему-то осмысленному, учитывая почвенническую направленность этого факультета в основном. Мне же в конце 1990-х, уже читавшему Камю, Кортасара и слушающему «АукцЫон» и Летова, – ну, не столь близки были Василий Белов и Николай Рубцов.

Настоящим же развитием стал приход в книжный мир «Проекта ОГИ», сначала продавцом, потом товароведом (человеком, на котором лежала ответственность за ассортимент магазинов, то есть за их лицо). И создание «Культурной инициативы» уже практически 20 лет назад. Такой непрекращающийся личный факультет, со своими сданными и несданными зачетами и экзаменами.

– Какое событие /события в жизни вы бы назвали знаковыми для своей поэзии? Случалось ли, что стихи изменяли жизнь?

– Несколько таких точек, разных по эмоциональным направлениям. Гибель отца, встреча с любимой женщиной (только что мы отметили десятилетие со дня свадьбы), рождение дочери Агаты, события 2012 года и далее (политическая реакция). Ну и непрекращающееся сегодня, включающее в себя события чуть ли не ежедневные, сливающиеся в одно.

– Если бы случилось делать сборник современных поэтов, кого бы вы туда включили и почему?

– Волюнтаристский сборник?! Всегда стоит вопрос задачи – что ты хочешь сказать миру. Составление сборника – это тоже высказывание. Сборников много, антологий много. Можно наплодить еще один, и что это даст? Продуктивным был выпуск издательством ОГИ нескольких антологий «Лучшие стихи» за конкретный год, где ежегодно менялся составитель. Вышло то ли три, то ли четыре антологии, но далее дело заглохло. Несколько удручало то, что составителями выступали представители одной, по сути, части спектра. Хотя свою работу они делали ответственно, и книги вышли достаточно широкими по охвату. Из более ранних опытов, конечно же, интересны были в 2004 году «Девять измерений», сейчас крайне любопытно проанализировать судьбу авторов, там опубликованных. Одни «замолчали», других разбросало в разные стороны настолько, что их сложно представить находящимися вместе в одном городе, даже если они и проживают в нем, а не разъехались. Вот написал – и подумал, что это реально интересно проанализировать. По рабочей же необходимости мы готовим антологию премии «Московский счет» к ее 20-летию, но тут выбор авторов от меня не зависит – кого поэтическое сообщество в разные годы выбирало, тех и приглашаем. Пока подборки существуют в виде виртуальной антологии на сайте «Культурная инициатива», постоянно пополняемой.

– Какое из направлений XX века вы бы назвали определяющим и ориентирующим для вашей поэтики?

– Слепое наследование одной линии (акмеизму, футуризму и т.д.) из школьной программы – путь в никуда. Знание закономерностей развития литературы предполагает варьирование художественных методов и практик, авторская индивидуальность – это всегда комбинация. К какому направлению принадлежит, например, Пауль Целан? Или Вислава Шимборская? Или тот же Михаил Айзенберг? Или Олег Чухонцев? То есть, конечно, можно в каждом конкретном случае назвать магистральную линию, но «чистой», беспримесной она вряд ли окажется.

– Работаете ли вы над своими текстами, меняете ли что-то в процессе? Были случаи, когда вы меняли уже что-то в книге, при работе с редактором?

– Да, конечно. Не скажу, что меняю что-то радикально, но редактору стараюсь сдавать уже готовый текст, в последних книгах правок при работе с редактором был уже минимум.

– Вы все время существуете в стиховом пространстве – слушаете стихи, читаете, постите в соцсетях, пишете. При учете мощного информационного поля нет ли ощущения перенасыщенности? Или стихи, наоборот, помогают бороться с хаосом, что-то расставить по местам?

– Второе. Было бы глупо говорить, что усталости не возникает, будто я какой-то маньяк и меня ничего, кроме поэзии, не интересует и я день и ночь пишу или читаю чужие стихи. Тех, кого люблю, – читаю регулярно. За другими слежу время от времени. Новые имена периодически открываются. Тех, кто неинтересен – тоже читаю, вполне возможно, что где-то был невнимателен, что-то пропустил, кто-то из авторов внезапно вышел на какой-то иной уровень и стал интересен, где-то мое отношение было предвзятым и напрасно, подобная ревизия периодически позволяет тоньше настраивать оптику. В качестве примера могу назвать Владимира Аристова – к его стихам я приходил достаточно долго, а сейчас считаю его значительным поэтом. Читатель обязан меняться – иначе он как читатель не существует, и, естественно, тот жизненный и читательский опыт предполагает периодическое переосмысление того, что уже было впитано.

– Ваши стихи, что помечены тегом #послехинина, «непрозрачны». Интертекстуальность, аллюзии, местами игра, местами как бы попытки «создать» новую мифологию. Ощущаете ли вы книгу «Хинин» этапом, переломом? Изменилось ли что-то в личном поэтическом дискурсе?

– Да ладно, что уж там «непрозрачного» (смайл)? Логика построения каждого текста вполне читается. По крайней мере при попытках автокомментариев на вечерах (трех за последнее время) были люди, как обладающие вполне высокой читательской квалификацией, благодарившие за них, так и те, кто высказывался в том смысле, что это лишнее, мешающее, поскольку основные слои считываются достаточно легко. Элементы игры – да, мне интересна инструментовка текста на разных уровнях (семантическом, фонетическом, эмоциональном и т.д). Однако я отдаю себе отчет в том, что есть много поэтов, делающих это значительно ярче меня, и не ввязываюсь в «догонялки» – поэзия немного не про это.

«Хинин», надеюсь, этап, но и продолжение «Именно того стихотворения…», предыдущей авторской книги, третьей (поскольку «Ежегодные верлибры имени Юрия Борисовича Орлицкого» как книга-проект стоят особняком). Некоторое время я не до конца понимал – будет ли то, что #послехинина, новой книгой, следующим этапом, или это та же самая книга, но в профиль, просто поспешил издать, а стихи те же… Сейчас кажется, что развитие есть, то есть направление то же, но в некоторых вещах новая книга, которая пишется именно сейчас, – это именно новая книга. По крайней мере существует движение в рамках индивидуальной поэтики, но окончательно можно будет понять в тот момент, когда она будет составлена и я прочту ее, взяв в руки сигнал.

– По традиции прошу поделиться одним из последних стихотворений, которое вы считаете важным.

– Пусть это будет вот такое стихотворение.

Песенка Тибула

вот шест стремительный как шарф

и мой суок со мною

вот шаг бессмысленный как жест

и мой суок со мной

я не был горд я не был толст

и мой суок со мною

она как всё не очень прост

она всегда со мной

из рюкзака достаньте хлеб

налейте нам вина

я выйду из дому со мной

она всегда одна

и мой суок со мной везде

в любой стране со мною

поет мне счастье и беду

и мой суок со мной

на каждый шаг на каждый шаг

она мой верный друг

она всегда мой верный шарф

когда я упаду

и мой суок со мной всегда

когда я упаду