Белый одуванчик как воздушная схема жизни

Когда ядро созревает, оно раскалывается и разлетается на тысячи вселенных. Александра Николаенко. Иллюстрация к книге «Некрологика» (2018)

Девочкой Дина Бурачевская мечтала работать на подъемном кране. «Сиди себе – ничего не делай – только кнопки нажимай! И все сверху видно – далеко-далеко...» Возможно, то было предчувствием призвания: видеть «далеко-далеко» – до небесных звезд, у которых «божественный свет», и до глубины души, фиксируя осмысленное в стихах. Скоро в издательстве «Малыш. АСТ 0+» выйдет новая книга поэта под предварительным названием «Царь Горы». Пока ее рисует художник. А для подготовленного к печати сборника для взрослых «Линия» издателя предстоит найти. С поэтом Диной БУРАЧЕВСКОЙ беседует Елена КОНСТАНТИНОВА.

 – Дина, признаться, наша переписка до интервью разрушила его первоначальный план. Теперь первый вопрос другой: скорее всего это стихотворение появилось у вас совсем не случайно?

Вопрос соловью:

– Не позволите взять

Мне у вас интервью?

Он ответил:

– Я лучше

Вам песню спою!

Она так и звучит:

Интервью! Интервью...

– Да, оно мне самой очень нравится, что бывает не часто. Смысл стиша вполне понятен: если хотите лучше узнать конкретного творческого человека, изучайте его творчество. Считаю, что лично у меня, Дины Бурачевской, ничего интересного в биографии, кроме моих стихов и дизайнов (на основе готовых картинок из интернета разрабатываю художественные композиции для обложек кожаных паспортов, карточек москвича, кошельков и ежедневников) и коллажей, которые создаю, особо нет. Через мои стихи можно вычитать практически всё и о моем характере, и о недостатках, и об особенностях психики, и о широте души... И много чего еще.

Написала этот стиш, как и многие другие, на одном дыхании. Услышав вдруг в слове «интервью» песню соловья, решила это обыграть. Дальше дело техники. Глубокое погружение в тему, кипение мозга (была бы идея, от чего зажечься), и на свет вылупляется поэтическая миниатюра, которая на первый взгляд кажется милой игрушкой, а на самом деле там спрятаны целые галактики смыслов. Я люблю лепить такие конфеты...

– Опять же до интервью вы сказали: «Сейчас очень редко печатаюсь как детский поэт. Уже семь лет пишу только взрослые стихи». Причина?

– Бытует мнение, что хорошие детские стихи писать намного сложнее, чем хорошие взрослые. Это правда. Просто уровень ответственности вообще другой. Там больше фильтров, больше требуется природного чутья, который часто называют талантом или гениальностью. Но я эти слова не люблю. Они слишком обесценились. Их присваивают себе все кому не лень... Да, чутье и, наверное, интуиция – они вернее. И – дар перевоплощения, умение поставить себя на место любого другого человека и увидеть мир его глазами.

А взрослые стихи легче даются сформированным зрелым личностям, видящим мир из своей индивидуальной подзорной трубы. Чем труба качественнее и дороже, тем картинка четче и бьет на самые дальние расстояния.

Так вот, у меня этой индивидуальной трубы не было очень долго. Что это – задержка в развитии или я боялась взрослеть?.. Это к тому, что я начала очень поздно взрослеть. До 45 лет у меня не встречалось ни одного стихотворения о любви и размышлений о жизни. И вообще я боялась писать взрослые стихи. Гораздо ближе и естественнее представлялась вечная игра в слова и смыслы, ирония и стеб и полная растворенность в моих героях. Но, видимо, природу не обманешь. Мне посчастливилось дожить до взрослости. Увлекла взрослая тематика, особенно любовь.

Боюсь, что детские стихи теперь будут появляться намного реже. Хотя, когда иногда издательства делают заказы на детские серии книг («Пестрый квадрат», «Моя первая книга с объемными картинками»), справляюсь с ними неплохо.

– Наверное, у вас на выступлениях немало «каверз» от детей, когда только и оставалось, что развести руками, случалось немало?

– Действительно, курьезных историй, связанных с моими стихами, достаточно много. Бывают периоды, когда я активно выступаю перед детьми. Моя любимая аудитория – младшие школьники. Хотя есть что почитать и в детском садике, и в средних и старших классах. Однажды девочка лет 10–11 встает и спрашивает: «А когда вы родились?» Честно отвечаю: «22 сентября 1967 года». И тогда она торжественно произносит: «А когда вы погибнете?..» Я не могла отшутиться, просто рассмеялась, но потом поняла, что настоящий поэт должен погибнуть на дуэли, как Пушкин, повеситься, как Есенин, или застрелиться, как Маяковский... Так вот, эта девочка считала меня настоящим поэтом...

Или такой случай. Одна девочка выиграла какой-то очень престижный конкурс юных поэтов, присвоив себе мой стиш. Разгорелся страшный скандал, маленькую обманщицу и ее родителей резко осудили, а моя мама отругала меня за то, что я сломала ребенку карьеру.

Еще один. Когда я похвасталась моей маме, что мне заплатили в московской элитной школе огромный гонорар за выступление – конвертик, а внутри 50 тысяч! – она всю ночь не спала, а наутро позвонила и велела вернуть деньги бедным детям. Не верила, что я могу столько стоить. Для нее я вечная девочка...

– По вашим словам, прежде чем пошли «в народ», вы играли, и довольно долго, «в лежащий камень». Что вас заставило «переломить» себя – с нулевых публиковаться в периодике для детей, в 2011-м «предъявить» книгу-дебют «Салют из тысячи огней»?

– Я поздно осознала, что гораздо больше одарена не в музыке, не в танцах, не в живописи, чем много занималась, а именно в поэзии. Тут многое совпало. После того как в 2003 году появилась моя первая публикация в «Мурзилке» (но, по правде говоря, самая первая с моим стихотворением – в газете «Вечерняя Рязань» в 1989-м), я почувствовала, как это приятно и просто быть детским поэтом. И плотину прорвало. Стихи вылетали из моей головы. Было много удачных, были и провалы, но, к счастью, хорошие от плохих отличить легко.

Я вдруг поняла, что именно это занятие принесет мне долгожданный душевный комфорт и повысит самооценку. В то время я находилась в глубочайшей депрессии. Мне даже дали вторую группу инвалидности, настолько было мало надежд на выздоровление. Я годами молчала, не разговаривала. Почти разучилась строить фразы. Пришлось заново всему учиться. Но через стихи дело пошло быстрее. На сегодня у меня более 300 публикаций в российской и зарубежной периодике. Никогда не забуду, как в одной из хрестоматий мое имя стояло по соседству с Пушкиным и Некрасовым. Начались активные выступления перед детьми, поездки по фестивалям, гастроли...

– Опирались ли вы на свой детский опыт, выводя совершенно разных героев, в том числе – «Разноцветное солнце»?

Надо мной – поток цветной,

Как мечта заветная!

Проезжало надо мной

Солнце разноцветное!

И, задев меня лучом,

Раннею весною

Напевало ни о чём

Солнце расписное!

Так теперь пою и я

Песни вам цветные:

Си, До, Ре, Ми, Фа, Соль, Ля –

Солнца позывные!

– В профессиональной среде, в узком кругу достойных авторов и критиков, темы, касающиеся поэтической кухни – а их целый океан, – считаются запретными. Потому что это таинство. Потому что это работа подсознания, лезть туда опасно, можно заблудиться и утонуть в противоречиях. Тем не менее попытаюсь ответить. Конечно же, всё, что пишу, – это про себя и для себя. Конечно же, помню себя с раннего детства, откуда все мы родом. Источники вдохновения – вещи совершенно очевидные. Однако происхождение хороших детских стихов – непостижимая тайна и загадка. И непонятно, чего здесь больше – правил или исключений...

– Поставив точку на карьере не только композитора (хотя окончили, если не ошибаюсь, именно отделение «Теория музыки»), но и преподавателя фортепиано, вы, вероятно, музицируете дома...

– Да, в 1988 году я окончила музыкальное училище. С двойкой в дипломе по сольфеджио и с пятеркой по фортепьяно. Это были годы огромного напряжения, я сделала очень качественный рывок – при моих скромных данных каждая четверка и пятерка давались очень тяжело. Но благодаря многочасовым занятиям по фортепьяно получила любимую профессию на многие годы. Немало сочиняла музыки, кстати тоже детской. К сожалению, среди преподавателей оказались те, кто вместо того чтобы поддержать меня, всеми силами доказывали, что я бездарность в музыке. Поверив им, охладела к сочинениям. Давала частные уроки фортепиано. Только частные, потому что не терплю над собой никакого начальства.

Конечно, детальное изучение музыкальной формы, строгие правила гармонии и теории, анализ полифонии сказались на качестве моих стихов. У меня все это переплетается. Более того, занятие за инструментом, развитие координации рук способствует и хорошему владению поэтическими линиями, образами. Словом, я рада, что удалось хотя и с большим трудом поступить и учиться в этом училище. Весьма хорошая закалка.

– Строкой «Из прошлой жизни виденье...» вы закольцовываете стихотворение «Царевна» из книги «Дура» (2016), которую посвятили памяти мужа Игоря Блинушова. А что бы вы хотели навечно удержать в памяти из детства, юности?

– Наверное, ощущение бесконечности времени, которое бывает только в детстве. В детстве нет утра, дня, вечера. В детстве события поважнее. Оно меряется не временем, а яркими вспышками, которые складываются в воспоминания. В детстве жизнь кажется бесконечной, а значит, ее можно тратить на игры, фантазии и гуляние по крыше...

– Где легче проговориться: в детских или взрослых стихах? Нередко поэт невольно открывает в них то, что предпочел бы скрыть от посторонних и даже от себя...

– Проговориться не боюсь. Не боюсь быть нелепой, смешной, неправильной. Ведь даже когда человек заблуждается и говорит чушь, его можно понять и оправдать. Он просто находится на определенной стадии развития и завтра, например, может сделать колоссальный рывок и всех удивить своей глубиной и мудростью.

А где легче проговориться, не знаю. Ведь в поэзии все честно должно быть изначально. Если ты не искренен, то стиха просто не выйдет, а значит, в том, что в итоге получается, – сплошные проговорки.

– В ваших строках, подчас в пределах одного небольшого стихотворения сочетается, казалось бы, несочетаемое: творческая раскованность, щемящая искренность, трепетность, трезвость и глубина чувств...

– Ничего специально не планирую в стихе. Действую как бы в темноте, на ощупь. В этом и есть манящая сила творчества – никогда не знаешь, что в итоге получится. Это и есть основной секрет той самой «кухни», о которой так не хочу рассуждать. Это очень интимная сфера, когда сам себе боишься в чем-то признаться и сам для себя остаешься загадкой.

Это – тайна и всегда, когда появляется хороший стишок, неожиданная радость... Ну а если не усложнять, то все – в умении слышать и манипулировать русским языком. Он очень богат двойными смыслами, всевозможными аллитерациями, синонимами, завораживающими звуками гласных. Если даже следовать одному очень важному и сложному правилу – отточенной совершенной рифме, – то уже это волшебство. В точной рифме есть гипнотическая сила, любая мысль, произнесенная в рифму, обретает абсолютный смысл и силу правды. Это самая прочная и проверенная иллюзия. Только на этом умении можно творить чудеса...

– Без иронии – мягкой («С детства глупые мартышки/ Не заглядывали в книжки –/ Ни смешные и ни грустные –/ Ведь они совсем не вкусные!»), жесткой («По ушам текло, а в мозг не попало!», «Чтоб спасти от трёпа нацию –/ Нужно сделать трепанацию!!!») для вас по-прежнему стихи не стихи. Это своего рода защитная реакция?

– Вы правильно подметили. Целый раздел в моем творчестве – это ироническая поэзия. Очень ценю тонкую иронию во всех видах творчества. Люблю читать литературу, где много юмора, иронии, блестящей парящей легкости. Моя настольная книга – «Москва – Петушки» Венички Ерофеева. Ильф и Петров, Зощенко, Жванецкий – мои любимые писатели. Мечтаю создать свои Петушки, но, боюсь, не потяну. Какая вещь!.. Когда-то я даже была спонсором любительского документального фильма о Веничке. Лежит на кассете, пока не осыпался – надо оцифровать...

– Смотрите ли вы на свои стихи глазами читателя сразу, переведя их с компьютера на бумагу, или же потом, в книге? Насколько и в какой момент отстраняетесь от написанного?

– Да, могу сравнить это с художником, который часто отходит подальше от картины, чтобы ощутить ее объем и реальное воздействие. Сразу начинаю вслух читать то, что напишу. Так стихи легче закончить.

– Ваш круг общения широкий и разнородный. Нет ли у вас ощущения, что у нас разучились слушать и слышать друг друга? Какая-то взаимная ледяная отчужденность и будто повальная глухота. Ведь в какой-то степени и о том же ваше недавнее стихотворение:

Вы слышите, люди?!

Вы слышите, дети?!

Вы слышите – я

Существую на свете!

Мне страшно подумать,

Что кто это пишет,

Того никогда и никто

Не услышит!!!

А я продираюсь

Сквозь молчи лесные!

А я выбираю

Пути запасные!

Я строю великий

Канал обводной,

Чтоб только не быть

В этом мире одной!!!

А что я скажу,

Когда вы встрепенетесь?!

А что я скажу,

Когда вы обернетесь?!

Все то, что сказать

Я вам с детства хочу:

............................

Но я промолчу...

– Разучились слушать, разобщенность… Да нет, я бы не сказала так про мои стихи. У меня есть публика, пусть и не такая многочисленная. Она рассредоточена по интернету, и я чувствую, что мои стихи многих трогают и привлекают. Если бы у меня был грамотный и успешный продюсер, я имела бы гораздо больший доступ к читателю, но за популярностью не гонюсь. Мне достаточно того, что меня как автора высоко ценит Константин Райкин и его окружение. И еще много известных поэтов и критиков мои поклонники, не говоря про широкий круг друзей и близких. А когда я даю концерты перед детьми, это всегда визги восторга. Еще какой контакт!!! Вешаются на меня, обнимают, все покупают мои книжки со стихами... И со взрослыми тоже всегда хороший контакт на выступлениях... Так что я не обделена вниманием.

– Для вас, лауреата далеко не одной литературной премии, читательский успех – это тем не менее из области погони за миражами?

– Расскажу маленькую историю, приключившуюся десять лет назад. Часто летом я отдыхаю с палаткой на берегу лесного озера в Рязанской области. Там целый городок туристов. Есть старые знакомые, но много новых «пришельцев». Как-то иду мимо одной из таких незнакомых молодежных компаний и «слышу» запах шашлыка. Подошла и говорю: «Ребята, у вас тут пахнет вкусно! Можно подышу шашлычным воздухом рядом с вами, а за это прочту вам свой стишок?» – «Давайте, присаживайтесь, читайте ваш стишок». Читаю «Гимн пельменю», из самых своих любимых. Закончила. Пауза. И тут один из этих семи красивеньких студентиков произносит: «Но вы же пропустили самый крутой куплет!» И все хором читают его. Я в недоумении! Не верю собственным ушам (мой муж тоже не поверил моему рассказу, пока лично не убедился, что не вру)! Оказалось, что они этот «Гимн...» читают каждый раз наизусть, перед тем как поесть пельмени, и мечтают познакомиться с автором... Тогда я поняла, что мои стихи уже живут своей жизнью, а к званиям я равнодушна, многие даже не помню и дипломы не храню...

– Вернемся к вашим детским стихам. Вот – «Пуговка»:

И совсем не по орбите

Шар земной плывет вокруг –

Он качается на нити,

Словно пуговка от брюк.

Нитка тоньше паутинки

Землю держит до поры –

Люди, лошади, ботинки

Улетят в тартарары!

Ураганы, вихри, смерчи

Не дают покоя нам…

Пришивайте же покрепче

Ваши пуговки к штанам!

Разве оно не для любого возраста? И «Несла меня мама...»:

Несла меня мама

И громко бранила,

И в речку случайно

Меня уронила!

А речка широкою

Сделалась вскоре,

И вынесла речка

В открытое море!

Я сделалась грубой,

Я сделалась храброй,

Прорезались зубы,

И выросли жабры.

От пойманной пищи

Расширились скулы,

Я сделалась хищной,

Я стала акулой!

С тех пор я купаюсь

В покое и лени.

Меня уважают

Киты и тюлени,

Но манит меня

И все время манило

В то место, где мама

Меня уронила…

– Выходит, прочертить уверенно линию между стихами для «тех» и для «этих» невозможно, но и бессмысленно?

– Да, вы правильно заметили. У меня получаются универсальные стихи. Они и для взрослых, и для детей. Это скорее достоинство, чем недостаток. Это мнение критиков. Ведь охватывает почти все категории читателей. Можно считать это одним из элементов моего фирменного стиля, если так можно выразиться.

– Правда ли, что ваш любимый цветок – воздушный белый одуванчик?

– Белый одуванчик совершенен. Это символ вселенной. Когда ядро созревает, оно раскалывается и разлетается на тысячи вселенных. Это воздушная схема жизни. Одновременно зыбкая и живучая. А еще, надо чтоб твой друг закрыл глаза и открыл рот. И под предлогом сюрприза сунуть ему в рот белый одуванчик. Он будет долго отплевываться и зачем-то обзывать меня нехорошими словами...