Артистов, кучеров и… критиков не трогать!

Когда-то и римляне не были варварами… Генрих Семирадский. Римская оргия блестящих времен цезаризма. 1872. Русский музей

Недавно вышедший сборник Игоря Михайлова «Не Книга Имен» не содержит, казалось бы, никаких подводных камней, если не считать таковыми финальное эссе о графоманах. «Вспомним, чему нас учит в аналогичной ситуации классика. Вот начало знаменитого рассказа Антоши Чехонте «Правила для начинающих авторов»: «Всякого только что родившегося младенца следует старательно омыть и, давши ему отдохнуть от первых впечатлений, сильно высечь со словами: «Не пиши! Не пиши! Не будь писателем!» Для того чтобы прояснить ситуацию с графоманами, а также о том, зачем автор взялся за перо, с Игорем МИХАЙЛОВЫМ побеседовала Наталья РУБАНОВА.

– Игорь, в эссе «Убиение писателя», вошедшем в вашу новую «Не Книгу Имен», вы пишете: «Существенный прирост поголовья отечественного писателя произошел в конце 1920-х – начале 1930-х годов». А как вам прирост оного поголовья в начале нашего горестного века? И как тут не вспомнить Пушкина с сакраментальным северным оленем и бабкой Степанидой…

– Я думаю, если заменить непарламентское выражение на «пишет», то Пушкин вполне осовременил бы литературную ситуацию. Левша у Лескова блоху подковывал, а впоследствии ее правнучка села за мемуары. Либо правнучка Степаниды выступила в роли литературного раба шибко подкованной в интеллектуальном плане литературной вши! Как говаривал Уайльд: «Каждый может написать трехтомный роман. Все, что для этого нужно, – совершенно не знать ни жизни, ни литературы...» У Верлена есть такое обезоруживающее стихотворение «Томление»: «Я – Рим, империя на рубеже падения,/ Что, видя варваров громадных у ворот,/ Небрежный акростих рассеянно плетет/ И в стилос золотой – закат струит томленье…» Очевидно, варвары все же завоевали Рим. Но кто сказал, что когда-то и римляне не были варварами? Всему цивилизованному, в том числе виноделию, их научили этруски… Вот вы ведете мастер-классы по литмастерству. А я прошлым летом в литрезиденции, в Тульской области, рассказывал на добровольных началах резидентам о Толстом. Советовал всем читать его повесть «Дьявол»! Не исключено, что враг человечества советует своему воинству читать роман Толстого «Война и мир»… с тем чтобы понять, что же на самом деле у нас происходит.

– Восстановима ли в наши литературно-питекантропские времена репутация писателя? Писатель – это же почти человек, словечко должно б звучать гордо... И нужно ли говорить об этом – или «только своему психиатру»? Авторов вкупе с графоманами – тысячи, писателей же надо искать днем с фонарем.

– Все это мне напоминает стихи Марютки из гениального рассказа Бориса Лавренева «Сорок первый»: «Ленин герой наш пролетарский,/ Поставим статуй твой на площаде./ Ты низвергнул дворец тот царский/ И стал ногою на труде». А вот как пишут сейчас: «Остановившись в переливании козьего молока, я смотрела на него до тех пор, пока он не подошел к спиленному платану...» Достать чернил (или парабеллум) и плакать... Что касается писателей и графоманов, то все как-то смешалось, как в доме у Стивы Облонского. Поголовье авторов при падении тиражей неустанно увеличивается, количество писательских союзов тож. А писатель в Москве – такой любопытный зверек: живет в своей норке, думая, что вся вселенная вращается вокруг него, а он тут «солнце». В то же время за стенкой живет точно такой же зверек, точно так же пишет стихи, пьет водку и считает, что центр вселенной именно он. И тот, и другой выпускают тонны книжек и удостаиваются множества широко известных в узких кругах лонг-энд-шорт-листов и дипломчиков, медалек и безденежных «литпремий». Все эти многочисленные вселенные не пересекаются. Для удобства разные писательские союзы даже премии выдумывают себе свои (в идеале у каждого писателя должен быть свой отдельно взятый союз писателей), чтобы не встречаться лоб в лоб с теми, кого они не знают и никогда не узнают. Писатели и умирают в отдельно взятой вселенной, и, наверное, даже в загробном мире их пути не пересекаются. И это правильно. «Пусть всегда будет солнце! Пусть всегда буду я!»

– Оставим тщеславных бездарей в покое и перейдем к вашей новинке. Итак, по какому принципу компоновались эссе о писателях в «Не Книге Имен»? Сборка очень свободная, спонтанная, несколько хаотичная, есть эссе как о классиках, так и о современниках… Заканчивается томик «одой» графомании и отсылкой к Чехову, советовавшему, как известно, каждого рожденного младенца омыть и тут же высечь с известным наказом. Расскажите о своем замысле – и почему вы взялись за подобную эссеистику.

– Как сказал Вознесенский: «Не написал – случилось так...» Мне кажется, что каждый пишущий, как бы это ни звучало безответственно, должен соизмерять свои потуги и потужки с тем, что до него были Василий Пушкин, Достоевский, Пришвин, Паустовский, Малышкин, Лавренев, Мелвилл, Верлен, Чехов, Набоков, Аверченко, Алексей Толстой, Блок, Цветаева, Максим Горький, Геннадий Шпаликов и многие другие классики. И современники! В биографии каждого хорошего писателя – как, впрочем, и нехорошего – заложен ключ к успеху. И главная составляющая данного успеха, помимо таланта, – это сложный, извилистый путь скитаний. Признание не сваливается с потолка. И самое, пожалуй, печальное для начинающих: его величество признание нельзя купить за деньги или получить, как депутатский мандат. Это всегда или жизненная драма и неустроенность, трагическое время, которое пытается сделать из писателя фарш; если хотите, страдание. Если перефразировать Владимира Семеновича, нынешние решили как-то проскочить этот этап. Проскочить-то можно, но писателя, или творца, тогда не получится. Вот беда! Зачем я взялся за эссе? Эссе – это продолжение прозы, только другим способом. Освоение иного художественного пространства. Кроме того, по сугубо прагматическим соображениям. Если меня не читают, то хотя бы в соседстве с Блоком, Набоковым и прочими прочтут!

– То есть продолжение банкета следует? Нам ждать «Не Книгу Имен – 2», или как она будет называться, история умалчивает?

– Это пока страшный секрет, в который вовлечен мой хороший приятель, фотограф Максим Земнов. Знаю только одно: будет книга портретов в буквальном смысле слова! Помимо прочего в этой книге будет много инсинуаций и злобной критики!

– Ваш литжурнал «Вторник» совсем юн: после того как вы покинули «Юность», где проработали много лет, как формируете редпортфель своего нового издания? Пардон, но, проглядывая номера, я нередко вижу наряду с талантливыми текстами и тексты довольно среднего уровня… Вы слишком мягкий редактор, вероятно, а в литературе мягкость крайне вредна. Итак, какие критерии отбора, читаете ли самотек?

– На первоначальном этапе было достаточно много самотека. Но после того как журнал немного узнали, привыкли к нему, стали присылать рукописи такие уже известные авторы, как Алексей Витаков, Сергей Арутюнов, Евгений Каминский, Саша Кругосветов, Любовь Новикова, Лев Яковлев, Андрей Кротков, Геннадий Евграфов, Александр Балтин, Константин Кедров, Михаил Пак, Евгений Попов, Михаил Моргулис, Андрей Галамага, Георгий Пряхин, Наталья Елизарова, Инна Кабыш, Игорь Попов, писатели из Америки, Украины, Германии, Казахстана. И вот тогда я стал более придирчивым. Кстати, в конце 2021 года журнал «Вторник» был награжден медалью Достоевского. Самотек отходит на второй план. Журнал со временем будет еще более разнообразным и интересным.

– В нынешней исторической ситуации некоторые литераторы перестают писать, навешивая на себя идиотичный комплекс вины, которой нет. Что вы можете им сказать, и надо ли?

– Без вина и вины – какой же писатель? Писатель должен, просто обязан выгрызать себя «проклятыми» вопросами, самый главный из которых: зачем я пишу? Для кого? Самое главное – найти ответ на этот вопрос. Самое интересное, что у каждого времени свои рецепты и ответы. У Пришвина был такой: «Натуральное богатство русского языка и речи так велико, что, не мудрствуя лукаво, сердцем слушая время, в тесном общении с простым человеком и с томиком Пушкина в кармане можно сделаться отличным писателем...» Вот попробуй, предложи кому-нибудь на мастер-классе такой способ: тебя просто съедят без хлеба! Хотя я подписался бы под каждым словом Михаила Михайловича. Особенно под вот этим: «сердцем слушая время»! Мне кажется, слушать время надо не в Москве. Не возле больших и богатых премий и крупных холдингов. А подальше. Или, как тот же Розанов советовал Пришвину: подальше от издательств. Запечатлеть «Шум времени» подобно Мандельштаму – вот, наверное, задача писателя. Вот когда пишущий поймет, что он пишет не для издательства и премии, и, весьма возможно, станет новым Пришвиным или Мандельштамом. Или не станет. Но зато попробует!

– Ну и на посошок. Что у нас с критикой, что с рецензентами, какая муха укусила столь многих и лечится ли профзаболевание? Снобизм, местечковость и клановость «свой/чужой» как диагноз.

– Что касается критиков, то если раньше критик был чуть ли не госслужащий, с местом работы и хорошим окладом, то сейчас это некий конкистадор, наемник, готовый за деньги на все.

– Это не так. Не все продается и покупается. Кстати, никогда не писала од графоманам, хотя предлагали отличные гонорары – чем автор бездарней, тем выше ставка. Тщеславие – болезнь, и лечить ее надо у психотерапевта или душеведа, не так ли?

– Я бы не стал их осуждать за это, ведь совесть на хлеб не намажешь. И если верно, что когда-то адмирал Колчак высказался: «Артистов, кучеров и проституток не трогать – они одинаково нужны любой власти», то я бы добавил к этому списку и критиков!