Я – потомок Рязанских воев

Ни за одно стихотворение не стыдно ни перед Богом, ни перед людьми. Фото из архива Андрея Шацкова

Андрей Владиславович Шацков (р. 1952) – поэт, главный редактор альманаха «День поэзии – ХХI век». Родился в Москве. Окончил Московский инженерно-строительный институт. Работал по специальности, занимался журналистикой, служил в Министерстве культуры РФ. Автор 14 поэтических книг, в числе которых «Триптих», «Не предавай меня, моя река», «Звезда декабриста», «Реквием по юности», «Осенняя женщина» и книги прозы «Осенины на краю света». Кавалер ордена Преподобного Сергия Радонежского РПЦ. Лауреат Премии правительства Российской Федерации 2013 года в области культуры и многих литературных премий.

В этом году Андрею ШАЦКОВУ (см. эссе о нем здесь) исполняется 70 лет. По случаю юбилея с ним побеседовал главный редактор журнала «Невечерний свет» и Информационного портала Хохлев.ру Владимир ХОХЛЕВ.

– Андрей Владиславович, расскажите, пожалуйста, как написалось ваше первое стихотворение?

– Ох, давно это было! Дело в том, что я довольно рано (по меркам ХХ века) научился читать – в три с половиной года. В первом классе написал о своем соседе-двоечнике «Коля входит в первый класс –/ Начинается рассказ…». Потом это стихо (стихотворением его не поворачивается назвать язык) напечатали в школьной стенгазете. А мы с Колькой подрались.

Азам стихосложения меня учила бабушка по материнской линии – Зоя Владимировна Павловская (урожденная Руднева), успевшая отучиться три года в Смольном институте благородных девиц. Бабушка тайком водила меня в церковь, где по титлам на иконах учила таинству всех 42 букв древнеславянского алфавита. В семь лет я знал наизусть пушкинскую «Полтаву».

Если говорить о первом серьезном стихотворении, то я написал его в четырнадцать лет. Это даже не стихотворение, а поэма «Сын Руси» о Невской битве Александра Невского. Начиналась она так:

Под сенью елей сумрак и прохлада,

Тропу, как снег, иголки замели…

Запели бы. Да нету что-то склада

У ратников из северной земли…

Пусть сейчас «взрослые» поэты похвалятся, если могут, такой темой и такими строками.

– Что в поэтическом плане удалось и что пока не удалось осуществить? Есть ли глобальные творческие задумки?

– Я очень поздно пришел в большую литературу. Имея первое архитектурно-строительное образование (второе – философское), много мотался по стройкам (а на стройках в «лихие» 90-е порою даже постреливали), писал в стол и, по сути, оставался вещью в себе. Но все изменилось, когда в 1997 году решился вступить в Союз писателей и встретил там своего нового друга – на всю оставшуюся жизнь, любимого поэта Владимира Ивановича Фирсова. Он ввел меня в литературные круги, как ввел его когда-то Александр Трифонович Твардовский. Только Фирсову в момент «ввода» было семнадцать лет. А мне – сорок пять. Почувствуйте разницу. Но, имея такого друга за плечами и написанный почти за полвека материал, я стал другим человеком: все мгновенно изменилось. Я стал востребован (если о «востребованности» поэта можно говорить в наше время). Получил орден «Св. прп. Сергия Радонежского» за цикл «На поле Куликовом» из рук Патриарха всея Руси Алексия II, стал референтом нашего замечательного министра культуры России Александра Сергеевича Соколова, возродил, находясь в стенах министерства, наш старейший альманах «День поэзии», став его главным редактором. И не перестал его выпускать даже после ухода из министерства в 2008 году. А уже в 2013 году мой труд отметили Премией правительства России в области культуры. В прошлом году альманаху исполнилось 65 лет, и из них 15 последних эту ношу несу я вместе со своими друзьями.

Всего у меня уже 14 поэтических книг и ни одной книги прозы, кроме любимой «Осенины на краю света», где замкнутое «в круг» прозаическое описание церковнославянских праздников перемешано стихами с говорящими названиями: «Рождественское», «Сретение», «Великий пост», «На Троицу» и т.д.

К глобальным задумкам относятся продолжение выпуска нашего «вневременного» альманаха и организация историко-литературной премии «Куликово поле» вместе с моими друзьями – директором музея Владимиром Гриценко, руководителем музейного комплекса «Моховое» Олегом Вронским и директором литературного музея-заповедника им. Ф.И. Тютчева «Овстуг» Оксаной Шейкиной. Теперь, во многом благодаря моей книге «Лебеди Тютчева», музеи накрепко подружились, объединенные фигурой родоначальника рода Тютчевых – Захария, сыгравшего огромную роль в огненных событиях 1380 года, когда Захарий находился на посольской службе великого князя Московского Дмитрия Донского.

В общем, все в моей жизни удалось, если бы не ранняя кончина любимого сына Димитрия, моей гордости, надежды, моего сероглазого.

– Ваше любимое поэтическое место России. Что с ним связано?

– Я в основном живу в подмосковной Рузе, старинном городе, полном неспешного достоинства, проистекающего из глубины веков. Это единственный город Подмосковья, к которому не подведена железная дорога. Здесь травы выше, небо ближе, воздух чище, реки глубже, как в детстве. Здесь пролегает моя творческая составляющая. Я уверен, что здесь родился мой далекий предок, ушедший во главе конной сотни князя Боброка на Куликово поле и сложивший там голову. Поверьте, мне это снилось много раз, а «засадный полк» Боброка формировался в окрестностях Рузы в селе Аннино и состоял из его волынцев и ружан, или, если правильно, то – рузаков.

Здесь даль широка. А река глубока.

Над Рузой не властны года и века!

Спит время.

Здесь воинов хрипло приветствует рог,

И княжеский стяг поднимает Боброк,

Встав в стремя…

Наш замечательный Лев Аннинский однажды написал о моей книге «Первозимье»: «Он и родную Рузу, затерянную в Подмосковье, воспринимает чисто поэтически: рузский – значит русский!

…Над посадом – туман. Над туманом – синь небес. Это Русь – судьба и доля. Жизнь наша и смерть…».

И напоследок мне-таки хочется привести еще одно выражение, услышанное недавно от побывавшего в гостях друга: «Жить в малом городе это… – литературно».

– Ваша основная тема – Русь, Куликово поле, победы русского оружия – сейчас актуальна как никогда. Ваши предки служили Отечеству?

– Я – потомок Рязанских воев.

Плоть от плоти, сквозь тьму веков.

Вот рязанцы, звеня тетивою,

Отражают набег степняков.

Вот на колья сгоревшего тына

За туменом идет тумен…

Мой прапращур меньшого сына

Спрятал в лес от лихих перемен…

Спасибо, что заставили вспомнить эти почти забытые строки юношеского стихотворения.

Со стороны мамы – дворянские служилые роды Рудневых и Павловских, самый известный из представителей которых – Всеволод Федорович Руднев («Врагу не сдактся наш гордый «Варяг»!), а дедушка Владимир Семенович Павловский даже описан в «Белой гвардии» Михаила Булгакова, под своей фамилией. Со стороны отца – почти забытый солдат, первый председатель реввоенсовета Астрахани Егор Шацков. Далее, мой героический дед – буденновец Шацков Андрей Георгиевич, дослужившийся до звания генерал-майора, командира 61-й Никопольской гвардейской стрелковой дивизии, бравшей Берлин и Прагу, друг маршала Жукова. Отец – стрелок-радист легендарных Ил-2. И даже мой рано ушедший сын был главным тренером ВСЕХ детско-юношеских команд ЦСКА. Победителем по зову бурлящей в нем крови предков.

Однажды мой любимый учитель, Валентин Дмитриевич Берестов, который бережно пестовал меня с восемнадцатилетнего возраста, написал на своей книге «Зимние звезды», перед тем как торжественно мне вручить: «Доброму молодцу Андрею Шацкову, бью челом о его шелом!» Он был на редкость прозорлив и никогда не просил меня «сменить тему».

– Какое участие в вашем авторском становлении принял поэт Владимир Фирсов?

– Если честно, то никакого. Я «достался» ему готовым, в прямом и переносном смысле, когда тревожно сидел в нижнем буфете ЦДЛ и ждал результатов приема в Союз писателей России. Об этом я уже рассказывал.

Однажды Фирсов привел меня в журнал «Наш современник», при одном упоминании о котором я в ту пору то краснел, то бледнел от непозволительной робости. Нахохленный главный редактор издания ‒ Станислав Юрьевич Куняев довольно едко спросил моего старшего товарища: «Что, Володя, очередного своего ученика пристраивать привёл?» – на что темпераментный Фирсов аж привскочил: «Это мой друг, и учить мне его нечему…» После этого две литературные «глыбы» остались что-то обсудить, разбросав по столу листы моей рукописи, а я выскочил в небольшую приемную, где столкнулся с бородатым, румянолицым и внимательноглазым ровесником, который негромко спросил: «Стихи принесли? Ну, удачи вам!» – и широко и дружелюбно улыбнулся. Это был Александр Казинцев…

Владимира Ивановича Фирсова мы за его смелый и решительный характер почтительно именовали Командармом. Но вместе с тем он оставался в душе тончайшим лириком, вся поэтическая любовь которого была обращена на службу Отечеству. Воспитанник Александра Твардовского, задушевный друг Михаила Шолохова и Юрия Гагарина – он сам казался мне воплощенной частицей этой Отчизны. Кто не знает его щемящих душу строк!

…Все проходит.

Остается – Родина,

То, что не изменит никогда.

Сам я познакомился со строками Фирсова в очень далеком 1976 году, когда по стране гремела слава эпохального романа-эпопеи Анатолия Иванова «Вечный зов». В нем были стихи, замечательно вписавшиеся в полотно произведения. Неужели, подумал я, Иванов так же гениален в стихотворчестве, как и в прозе? Но нет, в романе была ссылка, что стихи принадлежат перу Владимира Фирсова.

– Какое свое стихотворение вы считаете программным? Почему?

– Стихотворений у меня относительно немного, около трехсот. И ни за одно из них не стыдно ни перед Богом, ни перед людьми. Естественно, я сам их различаю. Самым первым программным стихотворением стало «В День Летнего Андрея», написанное как раз 17 июля 1992 года. (Это что же – тридцать лет ему, получается?).

…Опять в День Летнего Андрея

Затеплю Троице свечу.

Но никого не отогрею

И никому не заплачу.

Кому платить. Какою мерой

Былому мерена цена?

Не поступлюсь отцовской верой…

Неопалима купина!

Другое хрестоматийное, звучащее на всех поэтических вечерах – «Плач по российским поэтам».

…А душа – зегзицей со стены,

Мысью с древа – грянется на травы...

Мы еще вернемся с той войны,

Где стихи – горящий край державы!

И пройдем по россыпи листов

Пасквилей, доносов и наветов.

И не хватит Родине крестов –

Как наград посмертных для поэтов!

Концовки стихов необыкновенно важны. Вот моя главная творческая концовка к стихотворению «Возвращение к себе»:

…И там, где заплотом судьбинный предстал перевал,

Его одолев, между кручами и облаками,

Я мнртвые губы бессмертной страны целовал…

И вспомнился дом… И заплакалось горько по маме!

До сих пор не свыкнусь с главной бедою в своей жизни – потерей любимого сына.

Стихотворение-реквием «Ночная сторОжа»:

…Были одним подобьем,

Как две слезы с лица.

Стал он моим надгробьем –

Смертным грехом отца.

Души летят, как кряквы,

На ледяном ветру…

Нет в этом мире правды!

Нет и в ином миру!!!

И, наконец, совсем новое стихотворение «Снеговей», которое можете воспринимать, как завещание:

…А над Рузой плывут облака

и густые туманы,

И на восемь сторон

шлет лучи Вифлеема звезда.

И с холма над рекою

увидятся дальние страны –

Те, в которых бывать

не придется уже никогда.

И потянут в былое, назад

родовые вериги,

Словно гирьки от ходиков,

вставших когда-то, Бог весть.

И покроются призрачной пылью

забытые книги,

Те, что я не успел написать,

или просто – прочесть.

Я знаю, что у вас припасен вопрос типа «Как менялись ваши взгляды на поэзию по мере взросления, становления? Какой период вам кажется самым плодотворным?» Вот ответ на него. В течение жизни я почти не изменился. Родина – мама – любимая женщина – сын – история. Вот, пожалуй, и всё.

– Какая песня на ваши стихи вам нравится больше всего?

– Песен на мои стихи – очень мало, потому что не было такого случая, чтобы мне дали послушать музыку, а потом сказали: «Подгони-ка под нее текст». Не было. А стихи мои – непростые, и мелодист должен обладать недюжинным мастерством, чтобы воплотить их в мелодии. Короче, если считать по бардовскому счету, то это песня Виктора Попова «Стояла осень в Л (л) лебедях!» – ставшая моей визитной карточкой при выступлении в пятисотместном зале любимого санатория «Дорохово». (Кстати, сочинил ее лет 30 назад, но до сих пор сакральным остается для всех: в «Лебедях» или в «лебедях»?).

А что касается серьезной музыки, то это, несомненно, «Марш «Варяга» («Орудия, к бою!») моего покойного друга – композитора Юрия Алябова. Он был знаток старинной военной музыки, поэтому это действительно марш, написанный поэтом. Девичья фамилия бабушки (Руднева) такая же, как и у капитана легендарного крейсера. У этой песни пока не очень счастливая судьба. Диск с нею взял в свой последний трагический полет главный военный дирижер России Валерий Халилов, чтобы внимательно прослушать, но увы. Теперь я отдал ее молодому восходящему таланту Артёму Яшину. Может быть, она станет его талисманом. А вообще я не поэт-песенник, принципиально.

– Вы вице-президент Литературного фонда «Дорога жизни», возглавляемого поэтом Дмитрием Мизгулиным. Что вы делаете на этом посту?

– Дмитрий Александрович Мизгулин воистину уникален. «Человек талантливый талантлив во всех областях» – это почти что народное выражение, на самом деле принадлежащее немецкому романисту Лиону Фейхтвангеру, в полной мере применимо к Дмитрию. Успешный в прошлом банкир, государственный муж и вместе с тем большой поэт и меценат, поддерживающий все лучшее в культуре. После знакомства пришлось постараться направить его творческую и общественную энергию в литературное русло, и вот альманах «День поэзии – XXI век» получил надежного спонсора. Дмитрий Александрович оказывает безвозмездную помощь в подписке многим ведущим журналам России, в том числе «Невечернему свету»; он организует и поддерживает литературные премии «На встречу дня!» имени Бориса Корнилова в Санкт-Петербурге, «Югра» – в Ханты-Мансийске, «Великий праздник молодости чудной» в Овстуге, всероссийскую Лесковскую премию «Очарованный странник», Международную премию переводчиков «Словес связующая нить». Проводит активные совместные мероприятия с МСЛФ «Золотой Витязь» и ассоциацией «Лермонтовское наследие». Музей имени его любимого поэта Федора Тютчева под Брянском получает мощную поддержку фонда «Дорога жизни». Надеюсь, что и музей «Куликово поле» тоже войдет в круг наших общих культурных интересов. Мы пытаемся, как можем, поддержать отечественную литературу, круг служителей Эвтерпы и Клио, а также цитадели хранения «великого русского слова» – литературные музеи и библиотеки России. Литературный фонд «Дорога жизни» разработал и утвердил общественный высший литературный орден «Русская звезда» им. Ф.И. Тютчева.

– Как вы готовитесь встретить свой юбилей?

– Юбилей, конечно, не очень приятный. И сколько бы вы, дорогой Владимир, не говорили мне, что люди, живущие творчеством, всегда выглядят моложе своего возраста, это не меняет сути дела. Я надеюсь провести его в кругу своих близких друзей, среди книг, в одной из любимых библиотек Москвы или Питера. А можно отметить и два раза, ибо день Андрея Первозванного наступает через 13 дней после моего дня рождения. Значит, по святцам меня назвали правильно. К читателям и почитателям я лучше обращусь со страниц прессы, если им это будет интересно.

Но первым делом я попрошу присутствующих подняться и почтить минутой молчания моих дорогих друзей-товарищей, с которыми я прожил свою прекрасную и яростную литературную жизнь. Называю их в порядке ухода в мир иной: Валентин Берестов, Владимир Фирсов, Лев Аннинский, Валерий Дударев, Леонид Колганов, Александр Казинцев, Сергей Мнацаканян, Владимир Бояринов, Владимир Костров. «Нас осталось мало – мы да наша боль!..»