Карьер, пустырь, привет

Сам себе телевизор. Александр Курбатов. Фото Антона Евсеева

Александр Иванович Курбатов (Демин) (р. 1967) – поэт, математик, краевед. Родился в Оренбурге. Жил в Набережных Челнах, с 1982 года живет в Москве. Окончил механико-математический факультет Московского государственного университета им. М.В. Ломоносова. Преподает математику студентам и школьникам. Был участником арт-объединения «ОсумБез» (Товарищество мастеров искусств «Осумасшедшевшие безумцы»). Выпустил четыре книжки в самиздате. Автор книг «Про Шуру Руденко…» (2010, «Красный матрос»), «Случай в Морзине» (2018, Издательство Виктора Гоппе). Организовывал поэтические акции «Чтение самолетам», «Поэтические кабинки», «Поэзия и трезвость» и др. Победитель Московского поэтического слэма (2010, 2016, 2017). Всероссийского поэтического слэма в Красноярске (2017), участник Всемирного поэтического слэма в Париже (2018). Экскурсовод-любитель.

Два года назад мы беседовали с Александром Курбатовым как с поэтом, участником поэтических слэмов (см. «НГ-EL» от 28.06.18), участником «ОсумБеза», но не смогли охватить еще одну сферу его культурной деятельности. Это краеведческие походы, которые он организует более 10 лет. Мы решили исправить этот недочет. Поводом стала прошедшая недавно в Зверевском центре современного искусства выставка «Бешеное краеведение. Москва и ее окрестности глазами участников курбатовских походов» (автор идеи и организатор – поэт и критик Мария Мельникова). Для нее отобрали лучшие фото походов, предметы, найденные участниками. Чудесным шоу на открытии стала лекция, проведенная Александром Курбатовым, Марией Мельниковой и биологом, бердвотчером, автором книги «Птицы большого города» Антоном Евсеевым. С Александром КУРБАТОВЫМ побеседовала Елена СЕМЕНОВА.

– Начнем с того, что первый раз ты участвовала в походе в мае 2011 года. Это был поход по железнодорожной ветке от платформы Белокаменная внутрь Лосиного острова. У меня все ходы записаны – как раз по случаю выставки «Бешеное краеведение» начали создавать и заполнять каталог походов: дата, участники, маршрут, истории.

А началось все в июне 2009 года. Примерно с февраля того же года у меня качественно поменялся характер работы – работа стала разъездная. Тем самым она приблизилась к тому, что можно назвать «идеальная работа». Ну, во всяком случае, для меня идеальная. Приходилось забираться в такие укромные уголки Москвы, в такие неизведанные места, что ежедневно испытывал особый кайф – радость научного или географического открытия в доступной мне форме. И вот в конце концов мне стало как-то стыдно пользоваться всем этим великолепием в одиночку, и я решил с людьми поделиться.

Краеведческий поход из Измайлова в Лосиный остров. Обсуждение маршрута. Фото Светланы Хромовой

Второй источник – походы анархокраеведов. О них я узнал из книжки «Game over», где описывалась всякая молодежная веселуха 90-х: движение «За анонимное и Бесплатное искусство» (сокращенно ЗАИБИ), Баррикада на улице Герцена, концерты в промзонах, заброшках и недостроях – и среди всего этого анархокраеведческие походы, «повышающие связность Москвы», – когда люди собирались и ломились по прямой, преодолевая все препятствия, например, из Чертанова в Орехово-Борисово или из Алтуфьева в Измайлово. В описаниях это выглядело очень вдохновляюще. Но опять же к 2009 году активная московская фаза анархокраеведения была уже в прошлом. Сообщество не исчезло, но интересы переместились в Подмосковье и более дальние места: поиск лесных узкоколеек, мертвых депо и заброшенных фабрик, водные походы по системам старых каналов.

Что касается составных частей, то от походов Коли Калашникова у нас непременный элемент импровизации, готовность отклониться и свернуть в непонятное любопытное ответвление, от анархокраеведов – любовь к пересеченной местности, местам, не предназначенным для пешего перемещения, и вообще к преодолению всяких преград, а от ледовых походов – стремление сдружить всех участников, спаивание коллектива, так сказать.

– Твои «экскурсии» – это не те обычные экскурсии, где экскурсоводы останавливаются у объекта и нудно читают лекцию. Ты даешь возможность самим участникам стать первооткрывателями. Это, по сути, свободная творческая лаборатория, где отправной точкой может быть все что угодно – дом, пейзаж, деталь, предмет. А как ты сам излагаешь концепцию этих походов?

– Сразу хочу встать на защиту традиционных экскурсоводов. Большинство из них люди увлеченные, творческие, знающие и рассказывают не нудно, наоборот, после их рассказов люди начинают видеть привычные городские места совсем по-другому. Но формат классической экскурсии «экскурсовод и слушатели» сам по себе ограничивает, превращает больше в потребителей информации. У нас этого ограничения нет. Собственно, нет четкого разделения на экскурсовода и экскурсантов. Понятно, что десять человек своими двадцатью глазами смогут заметить больше, чем один своими двумя. Часто бывает так, что места похода являются для кого-то из участников знакомыми, памятными, «своими», и он на время автоматически превращается в экскурсовода. Еще почти каждый раз получается, что встречаем что-то незапланированное, неожиданное, непонятное. И это дает толчок уже к послепоходным исследованиям, изысканиям в литературе, которые потом приводят к новым походам.

Александр Курбатов в любимой стихии. Поход "Полуостров ЗИЛ" 2014 года. Фото Максима Кузнецова

– Словосочетания «бешеное краеведение» и «бешеный краевед» уже стали в нашем кругу мемами. Ты любишь заводить людей во всякие жутковатые места, чтобы потом долго оттуда выбираться. И мы знаем, что это не шутки. А был ли действительно жуткий поход, когда участники испугались?

– «Бешеный краевед» – впервые появилось в стихотворении Евгения Лесина, написанном в походе на гигантский пустырь за библиотекой МГУ между проспектом Вернадского и районом Раменки:

Зачем? Какого лешего?

Карьер, пустырь, привет.

Куда ведешь нас, бешеный,

Курбатов-краевед?

По части жутковатых мест – «жутковатый» для меня один из синонимов прекрасного, некоторая степень восхищения. И долгое выбирание почти всегда сознательное. Просто в какой-то момент люди ловят это состояние, когда не хочется поход заканчивать. А так-то Москва устроена к людям достаточно дружелюбно. Почти из любого места можно быстро выбраться к относительной цивилизации (мы, правда, почти не ходили в обширные малообитаемые территории Новой Москвы, которые протянулись до границ с Калужской областью, надеемся это упущение исправить).

Единственный случай вынужденного долгого выбирания был совсем недавно – в походе из Измайлово в Лосиный остров. Когда мы, завершив программу похода, выбрались через забор национального парка «Лосиный остров» к МКАДу, то обнаружили, что до ближайшей остановки общественного транспорта в любую сторону около пяти километров и что такси на МКАД вызвать нельзя, а проезжающие мимо не останавливаются. И мы честно топали в темноте пять километров по обочине МКАДа. Последним шел поэт Андрей Чемоданов, опираясь на палку и ругаясь на проезжающие машины, кочки, собственные больные ноги и непредусмотрительных идиотов-краеведов.

Реальной жути в стиле американских молодежных хорроров у нас в походах не случалось. Случаев общей испуганности тоже не припомню. Иногда возникает ощущение, что мы углубляемся в «чьи-то» места, где можем потревожить людей, которых лучше не тревожить. Тогда мы перестаем углубляться и поворачиваем обратно. Один из таких моментов оказался зафиксирован в романе Дмитрия Данилова «Горизонтальное положение»:

Проникновение в глубь кажущейся заброшенной территории, все сооружения которой имеют адрес Пакгаузное шоссе, 1а. Заросли деревьев, бывшие рабочие казармы. Раньше здесь жили рабочие локомотивного депо Лихоборы и других служб одноименной железнодорожной станции.

Можно войти в казарму. Почему бы и не войти в казарму. Да, надо войти в казарму и посмотреть, что там.

Довольно чистая комната, голая, но работающая лампочка под потолком, пустой чистый стол, пара стульев, некое подобие серванта с многочисленными пластиковыми бутылками, наполненными водой, разнокалиберными чашками и стаканами.

Предложение посидеть здесь, за этим столом.

Нет, нет. Нет, нет, нет, не надо здесь сидеть, не надо, пошли, пошли, нет, нет, нет.

Продвижение в глубь территории, имеющей общий адрес Пакгаузное шоссе, 1а. Заброшенная дорога между свисающими деревьями, пологий поворот. На заброшенной дороге стоит черный сверкающий «Мерседес» с включенными фарами. Остановиться и пойти назад было бы, наверное, неправильно. Вокруг, за деревьями, какие-то приземистые строения дикого вида. Продвижение дальше, вглубь. На небольшой площадке рядом с заброшенной дорогой стоит автомобиль ВАЗ-21093, двери его открыты.

Девочка и корабль. Поход Полуостров ЗИЛ 2014 года. Фото Максима Кузнецова

– Какие реальные люди (писатели, путешественники, краеведы) либо литературные персонажи вдохновляли/вдохновляют тебя?

– Про анархокраеведов, про Николая Калашникова я уже говорил. Хочу добавить, что Николай Калашников (сын поэта Геннадия Калашникова) вдохновлял не только своими походами, но и исследованиями: «Москва в советских мультфильмах 50–60-х годов», «Места съемок фильма «Операция Ы», «Малоэтажные сталинские ансамбли Москвы».

Евгений Лесин вдохновлял всеми своими московскими и тушинскими стихотворениями, а также личной поддержкой: на начальном этапе (где-то до 2012 года) типичный коллективный поход составляли мы вдвоем – я и Евгений Лесин (минимальное количество участников, при котором поход может считаться коллективным), несколько раз третьим был Игорь Яркевич.

Из современных исследователей Москвы могу еще назвать Дениса Ромодина, Михаила Коробко, Татьяну Воронцову. Их материалы часто служили зацепкой, давали идеи для походов. В некоторых их экскурсиях удалось поучаствовать самому.

Помню, как Денис Ромодин летом 2012 года устраивал цикл бесплатных экскурсий для всех желающих. Каждый следующий раз желающих оказывалось все больше и больше. На последнюю экскурсию по району Фили пришло человек триста. Сначала эта толпа заполнила все пространство перрона по одной стороне станции метро «Фили», а потом перемещалась по дворам в районе Большой Филевской и Новозаводской улиц. В каждом из дворов Денис забирался на какое-нибудь возвышение типа детской горки и оттуда, как Ленин с броневика, рассказывал об истории окружающих мест. Выглядело очень вдохновляюще.

С Михаилом Коробко мне повезло попасть на экскурсии в усадьбу Узкое и в усадьбу Воронцово, а совсем недавно – по окрестностям Ростокинского акведука. Ну, и кучу всякого ценного и интересного я находил в его исследованиях по истории московских усадеб, по истории районов Преображенское, Кузьминки, Ясенево, Бутово. А еще в процессе чтения этих работ я осознал качественное отличие краеведения любительского и научно-исторического – по уровню подробности, точности, обоснованности выводов.

Побывав на нескольких экскурсиях Татьяны Воронцовой, я заметил, как выявляется фрактальная пространственно-временная структура Москвы: можно легко целый час рассказывать о какой-нибудь исторической московской местности, можно также весь час рассказывать об отдельно взятой улочке, можно остановиться возле дома и час рассказывать об этом доме и всяком, с ним связанном, можно еще увеличить уровень подробности, сосредоточиться на деталях фасада этого дома и час рассказывать о ней, – и это прекрасно!

Из литературных источников походного вдохновения (в примерно хронологическом порядке):

2000 год. Книги Асара Эппеля.

2001–2003 годы. Произведения Андрея Левкина.

«Московские» рассказы из книги «Цыганский роман», книга «Голем, русская версия», где сконструирована вымышленная московская улица со всеми топографическими подробностями и все действие на этой улице происходит. Повесть «Мозгва» с фиксацией реальности зимы-весны 2002 года: повесть как бы заблаговременно историческая – вот захочется когда-нибудь в будущем человеку понять (или вспомнить), как все происходило в 2002 году, прочитает он повесть «Мозгва» и что-то такое почувствует.

Поэт Света Литвак принимает уличную ванну. Поход вокруг Курского вокзала. 2014. Фото Максима Кузнецова

Ранние произведения, зачастую и озаглавленные названиями московских мест: «Нагорная», «Сокол», «Метро «Чертановская», «Павелецкий вокзал», «Капотня. Верхние поля. Северный полюс». Но это совпадение названий обманчиво, места, в этих текстах действующие, может, и реальны, но в некоторой параллельной реальности. Текст «Дом на севере Москвы» подействовал на меня вообще гипнотическим образом. Я уже собирался бежать и искать этот дом и тут дочитал заключительные слова: «…так он зловещ и прекрасен, этот несуществующий дом во Владыкино, там, где пересекаются Савеловская и Окружная железные дороги».

В произведениях «Черный и зеленый» и «Дом десять», наоборот, осязаемо реальная Москва, которую вроде бы и сам можешь помнить, но не получается вспомнить с такой степенью погружения самому. А когда читаешь, то пробивает – да, точно так оно все и было, так оно все и выглядело.

2013 год. Книга Михаила Квадратова «Гномья яма».

После прочтения этой книги я заново (уже в третий раз) полюбил район около Бауманской, где работаю с некоторыми перерывами (то есть бываю почти каждый день) с 1995 года. В книге дана фантастическая предыстория этих мест (Немецкой слободы), которая приводит к теперешней реальности с не меньшей логичностью, чем история общепринятая. И уже по-другому начинаешь смотреть на знакомые, многократно прохоженные и виденные места, на стыки асфальта с фундаментами домов, начинаешь подозревать живущих там, в земле и толще камня, гномов. Неожиданное подтверждение гномьей гипотезы было получено зимой 2020 года в ночном походе, приуроченном к палиндромическому моменту времени: 02.02 20.02.2020. Мы остановились сфотографироваться возле низенькой полукруглой двери в подвал, Андрей Чемоданов качнулся назад, попытался спиной опереться на дверь, но дверь подалась внутрь, и он провалился. Оказалось, что скобы, на которых висел замок, легко отделяются от створок двери. Вслед за Чемодановым мы тоже оказались в подвале. Светили фонариками телефонов. Там все было покрыто толстым слоем пыли, никаких следов недавнего присутствия людей, потолки низкие – в полный рост не разогнуться. В дальнем конце подвала обнаружили холмик из птичьих костей и перьев. Может, конечно, это все кошки. Но, может, и гномы.

Повесть о жизни в квартале пятиэтажек между «Профсоюзной» и «Новыми Черемушками», теперь уже частично снесенном. Мы по этой книге даже сделали поход, воспользовавшись кратким приездом Натальи Крупениной из Риги в Москву.

Были у нас два похода, когда Данила Давыдов водил по своим родным местам – Красносельской и Сокольникам.

Еще недавно был поход «Юго-Запад глазами школьника, прогуливающего уроки», где Герман Лукомников водил нас и рассказывал, как он тут жил, как ходил в школу, как прогуливал уроки, как впервые в подвальчике «Театра на Юго-Западе» услышал чтение стихов Александром Еременко. Замечательно, что в этот поход по приглашению Германа пришел его школьный учитель физики Александр Юльевич Волохов. А в конце похода на холмике возле выхода из метро «Юго-Западная» Герман читал стихи (этот холм Герман называл местом своей славы и позора, но секрет этого названия нам не раскрыл).

А еще были стихотворения Мирослава Маратовича Немирова с четким указанием даты и места написания, иногда с минимальными комментариями, тоже вдохновлявшими на поиски этих мест.

В общем, я понял, что меня надо останавливать, потому что про литературные источники походов я могу говорить очень долго. Могу даже рассказать альтернативную историю возникновения самой идеи походов.

Поход Парк Кузьминки. Музей индустриальной культуры. Фото Антона Евсеева

Воображать это было очень увлекательно, но каких-то практических действий по реализации проекта я так и не предпринял. Наверное, зря. Постепенно свыкся с мыслью о собственной ограниченности, с тем, что какой-то глобальной литературной карты я не составлю. Согласился на вариант персональной карты «моей литературы» у меня в голове.

Со временем вся эта накопленная литературно-географическая информация стала распирать меня, начала требовать какого-то выхода. Нарастало желание этим всем поделиться – но не в виде литературного произведения (тут я чувствовал свое бессилие), а в виде реального коллективного перемещения, реального попадания в места, которые описанию не поддаются. Хотелось, чтобы другие тоже почувствовали, как же это хорошо.

Я дозрел до идеи коллективных походов и понемногу начал претворять ее в жизнь. Постепенно росло количество участников, мы осваивали все новые маршруты и территории. Качественный скачок произошел весной 2014 года после похода «Вокруг Курского вокзала». С этого момента походы стали регулярными, стали втягивать в себя новых энтузиастов. На каком-то этапе мы осознали, что наши походы теперь уже сами нуждаются в систематическом описании. Надо как-то сшить единое полотно из фотографий, карт, воспоминаний-отчетов, сделанных отдельными участниками.

Какая-то работа в этом направлении происходила, но медленно. Не хватает сил, времени. Часто не успеваю завершить летопись предыдущего похода, а уже наступает следующий. Обещаю себе в будущем вернуться и «доописать недоописанное». Но чаще эти обещания не сбываются. И вот спасибо Марии Мельниковой за ее идею с выставкой и за реализацию этой идеи. Эта выставка (а также Машино мягкое, но настойчивое подпинывание) нас всех активизировала, дала новое дыхание. Посмотрим, насколько его хватит.

– Дозволенное и запретное. Меня интересует эта тема. Вдохновившись вашей выставкой, я залезла на территорию детского садика, где находится интересный объект советского ландшафтного дизайна «Купальня со слонами». Проникнуть туда не составляло труда, однако, очутившись по ту сторону забора, я ощутила некий сакральный момент: я там, где нельзя, это – запретное. А когда тетечка-сторож выпустила меня обратно через калитку, было ощущение, будто меня из сказки вышвырнуло в обыденность. Можно ли сказать, что в твоих походах элемент «запретного» является в некотором роде системообразующим?

– Мы, кстати, собирались попасть в детский сад со слонами во время апрельского «снежного» похода, но немного не хватило сил до него дойти.

Что касается запретности – она редко бывает осознанной. Мы не пытаемся проникать на какие-то охраняемые или режимные объекты. Чаще мы обнаруживаем, что оказались на запретной территории, уже потом, после встречи с охраной или возмущенными неравнодушными гражданами. А так идем – видим в заборе дыру, туда ведет тропинка или дорожка. Раз люди ее протоптали, значит, что-то там есть интересное. Чаще всего охранники в таких местах относятся с пониманием и просто провожают до ворот, иногда даже дают время походить и пофотографировать – их можно понять: скучно так вот сидеть охранять непонятно что, а тут хоть какое-то разнообразие.

Только один раз нам попался нервный охранник – в усадьбе «Узкое», куда мы тоже пробрались через дырку в заборе. На территории, кроме нас, также гуляло довольно много людей: по одному, по двое, небольшими группами, осматривали строения усадьбы, просто отдыхали в тишине. Когда нас обнаружил охранник, он почему-то стал требовать, чтоб мы покинули территорию тем же путем, как вошли. Видимо, хотел узнать, где в заборе дефект. Но мы на хитрость не поддались, сказали, что уже не помним, как сюда попали, и предлагали ему вместе искать путь по нашим следам. В конце концов охранник плюнул и выпустил нас через проходную. Усадьба до сих пор числится санаторием Академии наук. Но главный усадебный дом выглядел совсем необитаемым. И, по-моему, на территорию не пускают по единственной причине – боятся показать степень облезлости и разрухи.

– Можно ли считать, что твои походы – это уход от обыденной реальности в иные миры, своего рода эскапизм?

– Наверное, да. И, видимо, по этой причине сейчас они не прекращаются, а становятся даже более частыми. Но я думаю, что главный секрет этого переключения из «непоходного» состояния в «походное» – это даже не места, в которые мы попадаем, а сами люди, сами участники походов.

В походах каждый раскрывается с какой-то особенной своей стороны, проявляется. И мне очень нравится, что каждый вносит что-то свое. Максим Кузнецов организует ежегодно день рождения Альфонса Романовича Варгаса де Бедемара – возле стенда в лесу Тимирязевской академии, а в последнее время еще и водит группы желающих на спектакли студенческих театров.

Антон Евсеев был проводником в двух замечательных походах – на Курьяновский берег и на Щукинский полуостров, сам придумал и организовал поход по исчезнувшей Бескудниковской железнодорожной ветке и поход по местам книги Юрия Коваля «Пять похищенных монахов». А еще заразил нескольких людей (Машу Мельникову, Чемоданова и некоторых других) бердвочерством – страстью к выслеживанию и фотографированию птиц.

Олег Иванов и Ольга Оськина проводили в нескольких наших походах акции музея «15 минут» – 15-минутный показ работ художников в самых неожиданных и неподходящих для этого местах Москвы.

Светлана Хромова кроме участия в наших походах устраивает свои – какие-то особенные, камерные и теплые: колдовскую акцию по возвращению памятника сырку «Дружба», поход к Эйфелевой башне в Ясенево с поеданием устриц и танцами под аккордеон на берегу Соловьиного пруда, вылазки к памятнику целующимся улиткам в Куркино и в квартал Муми-троллей в Новой Москве.

Ольга Тананко придумала поход в бутафорский город – декорации средневекового европейского города, построенные для съемок фильма «Записки экспедитора тайной канцелярии» в районе станции Фирсановка. Иргиз Темирханов водил в поход по городу Пушкино. Так что постепенно мы выбираемся и за пределы Москвы.

– Уже давно в обиход вошло слово «сталкер». Сталкерами называют людей, которые любят лазить по заброшкам в поисках интересного. Это, по сути, уже целая эстетика, особый мир: это такие, я бы сказала, современные археологи. Я знаю, что и твои походы включают элемент сталкерства. Расскажи про какой-нибудь сталкерский поход, в котором удалось обнаружить что-то невероятное.

– Собственно, один из походов у нас проходил по местам съемок некоторых сцен фильма «Сталкер», породившего, ну, или сконцентрировавшего всю эту эстетику.

Мы забрались на свалку на задах психиатрической больницы имени Кащенко. На месте этой свалки раньше был пруд-шламоотстойник, куда по толстенной подземной трубе поступала зола и прочие продукты сжигания топлива с ТЭЦ-20 в районе метро «Ленинский проспект». Потом ТЭЦ перевели с угля на мазут, а потом на газ, отстойники стали не нужны, и пруд засыпали. Но во время съемок «Сталкера» пруд еще был и создавал вместе с трубами ТЭЦ пейзаж необходимой мрачности и безнадежности. И заключительные кадры, когда Кайдановский несет на плечах дочку, снимались как раз на берегу этого пруда.

Еще один по-настоящему сталкерский объект мы обнаружили недалеко от этих мест. В период ковидного карантина, когда далеко от дома выбираться было затруднительно, мы с дочкой Катей обнаружили, что совсем рядом с нами есть неизвестное озеро. Озеро образовалось при попытке строительства многоярусной подземной автостоянки. Не учли, что рядом протекает река Чура, спрятанная под землю. И вода Чуры стала просачиваться в котлован, постепенно затопила его и недостроенные бетонные сооружения. Так образовалось Чурское озеро. Об этом озере мало кто знал, потому что оно находилось за забором территории 64-й больницы и было отделено от посторонних взглядов валом земли и выросшим на этом валу лесом. За долгое время существования озера оно частично разъело опоры бетонных конструкций и сделало эти конструкции частью природы. Постепенно озеро обжили птицы, появились лягушки и другая водная живность. Бетонные поверхности осваивали граффитисты и представители других молодежных субкультур. В общем, получилась почти идеальная «зона». И первый послекарантинный поход в июне 2020 года мы совершили как раз на это озеро.

К сожалению, тем же летом до озера добрались – его осушили, а остатки недостроенных сооружений раздробили и вывезли. Возможно, собирались там все-таки что-то построить. Но до сих пор так и не построили. Котловина постепенно зарастает. Возле края понемногу скапливается вода. Через несколько лет, если не тревожить, там опять образуется «зона».

Еще я хотел рассказать про то, как мы забрались в бывшее общежитие бывшего Института красной профессуры. Но понял, что не могу описать это словами. Нужно было снимать фильм.