Юлия Виноградова
Ольга Славникова предостерегает своих учеников от того, чтобы ловить хайп, быстро писать по горячим следам. Фото предоставлено пресс-службой Creative Writing School
Ольга Славникова – лауреат множества премий, а помимо этого – ведущая авторской мастерской прозы в Creative Writing School. О ее будущей книге, критиках-киллерах, эскапизме любовных романов и уязвимости творческого человека с Ольгой СЛАВНИКОВОЙ поговорила Юлия ВИНОГРАДОВА.
– Ольга Александровна, над чем вы как писатель сейчас работаете?
– У меня в работе большой футурологический роман, который я пишу уже несколько лет. Изначально его события должны были происходить в 2050 году, но мне пришлось подвинуть время действия вперед и многое в тексте переработать. Текущая ситуация, меняющаяся каждая день, неблагоприятна для авторов, которые пишут о будущем. Жизнь постоянно дает новые вводные, и делать сейчас такой роман – все равно что перебегать по льдинам широкую реку. Прыгаешь, продвигаешься, ищешь равновесие, а тут новая полынья, новая трещина. Однако я не оставляю надежды закончить книгу, хотя и стала писать медленнее – сегодня сама повседневность требует больших усилий.
Кроме того, я работаю над рассказами и планирую издать сборник, куда войдут как новые, так и старые вещи. Писать короткую прозу несколько проще – это истории о жизни и людях, в них нет глобального конфликта.
– Насколько рассказы востребованный жанр?
– Рассказы печатают журналы, сетевые ресурсы, выходят сборники. Но насколько это качественные тексты – вот в чем вопрос. Боюсь, что сейчас актуальная тема рассказа важнее, чем уровень исполнения. Читатель нацелен на определенные темы – это не обязательно то, что называют «повесточка», он хочет понять, что происходит с нами и вокруг нас. Своих учеников в школе я предостерегаю от того, чтобы, так сказать, ловить хайп, быстро писать по горячим следам. В лучшем случае это могут быть дневники, нон-фикшен, но ни в коем случае не надо пытаться превратить свои эмоции в рассказ или роман. События должны отстояться. Тогда задачей автора будет не доказать свою точку зрения на происходящее, а написать художественный текст.
– Как зарождаются идеи больших текстов?
– Замысел может появиться буквально из чего угодно – из диалога, случайно увиденной детали, состояния атмосферы. Иногда бывает такой выразительный дождь, что вокруг него сами формируются события. Роман, над которым я сейчас работаю, родился из размышлений о слепом скульпторе. Какова его картина мира? Я поняла, что это очень лейтмотивная, значимая тема. Стала размышлять дальше: как человек переживает старость, как общество относится к старикам? Можно сказать, что и пенсионная реформа меня немного подтолкнула к этим вопросам.
На многих курсах по писательскому мастерству учат, что прежде чем писать, нужно сформулировать идею произведения, но я против этого метода. Ведь тогда в лучшем случае получается нечто похожее на лонглайн для сценария. В прозе такой подход не работает: текст сам себя пишет, и пока он не будет закончен, нельзя понять, о чем он. Текст начинается либо с главного героя, когда он как живой встает перед автором, либо с конфликта, эмоциональной сцены. А что до идеи… Специально искать ее – значит не доверять своему дару, своей интуиции. Не доверяешь – они и не работают.
– Думаете ли вы о читателе, когда пишете?
– Не думаю. Я уверена, что если мне интересно то, о чем я пишу, обязательно найдутся люди, которым это тоже будет интересно и важно. Однако если автор неопытный, то о читателе приходится позаботиться чисто технически. Бывает, что автор забывает проинформировать читателя о важных обстоятельствах сюжета или биографии персонажа. Когда вы пишете прозу, особенно роман, вы ведете читателя от незнания к знанию. С каждым эпизодом его знание о происходящем и о персонажах расширяется, при этом расширяется и информированность самих персонажей о событиях сюжета. Это два параллельных процесса, за которыми надо следить. Если начинающий автор этого не делает, то в тексте получается невнятица, не работают образные ряды, пропадает достоверность – самое важное, что помогает установить контакт с читателем.
Отдельно скажу про непрофессиональных бета-ридеров – я прошу своих учеников к ним не обращаться. В лучшем случае такой читатель из числа знакомых просто похвалит текст, но скорее всего собьет автора, предъявив вкусовые претензии, которых быть не должно. Еще хуже, если бета-ридер тоже пишет, зависть – страшная вещь. Роман – это одиночная кругосветка. Надо дотерпеть, дождаться момента, когда будет поставлена последняя точка.
– А стоит ли думать автору о критике?
– На моих мастерских на эту тему есть специальное занятие. Мы сканируем критика – разбираем отрицательную рецензию и выявляем мотивы ее автора. Есть такой тип: критик-киллер. Он пишет не для того, чтобы осведомить читателей о качестве книги, а чтобы самоутвердиться. Ему кажется, что он блещет остроумием, а на самом деле ради красного словца не жалеет автора и здравый смысл, использует манипулятивные техники. Начинающему автору все равно будет больно, но понимание, что такая рецензия не отражает достоинства и недостатки его книги, поможет правильно отнестись к критике.
– Что сейчас в целом происходит с критикой?
– Аналитической критики осталось мало, только в толстых журналах, которые переживают не лучшие времена. Популярные сейчас книжные блоги представляют в основном рекомендательные сервисы, в которых мало самого автора, не хватает размышлений, сопоставлений, выявления трендов, ассоциативных рядов. Быть критиком – это отдельный, редкий талант. К тому же это совсем не денежная история, нам, например, не хватает премий для критиков с хорошим премиальным фондом. Я не знаю, как будет развиваться эта ветвь литературы дальше, здесь очень нужны энтузиасты.
– Вы однажды сказали, что когда на занятия приходят слушатели, они не знают прежде всего себя, и на мастерской вы занимаетесь самоопределением.
– Да, каждому начинающему автору надо понять, к какой литературной традиции он тянется, что на самом деле может и чего хочет. Есть такое известное правило: к какой полке в книжном магазине ты подходишь, там и будет стоять твоя книга. Однако это работает не всегда. Взять хотя бы меня саму. Я люблю читать детективы. Но когда в период жуткого безденежья мне предложили договор на детектив, который мог бы меня тогда выручить, я честно начала писать криминальный сюжет, но потом сама собой пошла моя проза. Никуда от себя не денешься. Ученик хочет писать фэнтези, а на самом деле у него пойдет социальная фантастика. Или автор думает про психологическую прозу, а выясняется, что ему ближе работа над биографиями. Человек сам себя не знает. И что же делать? Попробовать подражать любимому писателю. Когда я спрашиваю учеников об их предпочтениях, они называют авторов очень разных и стилистически, и по типу художественного мышления – в одном наборе могут быть Улицкая и Кафка. Только на практике можно понять, что ты собой представляешь. Если об этом не думать, а учиться исключительно технике письма, то выйдет неплохой сценарист, но прозаика не получится.
– Для многих людей сегодня занятие письмом может стать терапией.
– Есть такой запрос у читателей и тренд у писателей – исследовать свои травмы. Но если прицельно заниматься только травмами, проза будет напоминать иллюстрацию к учебнику психотерапии. Наука предлагает пригодные для многих методики, но всякая книга – это индивидуальный опыт. Иногда автор прорывает ограничения и выходит на свою настоящую, глубинную боль. А иногда нет, и тогда возникает опасность, что подлинного текста не получится, ведь проза – гораздо больше, чем терапия. Если человек добирается до того, ради чего стоит писать роман, то речь идет не столько о травме, сколько о самом персонаже.
– А ради чего стоит писать роман?
– Когда еще в 1990-е поэта Виталия Кальпиди спросили, кому нужна поэзия, он ответил: мне. И был абсолютно прав. Роман стоит писать для того, чтобы осуществить заложенное в тебе природой. Не так легко проигнорировать свои способности. Если не реализовывать себя в том, что тебе дано, будут страдать другие сферы жизни, само существование станет тусклым. Даже сегодня, когда мы совершенно дезориентированы и не понимаем, что происходит, можно вспомнить слова Достоевского: под пером разовьется.
– Может ли литература стать формой эскапизма?
– Есть такие виды литературы, которые действительно могут быть эскапизмом, например любовные романы. Но если пишешь книгу с надеждой сделать ее фактом большой литературы, то, уходя от жизни, по большому кругу к ней же и возвращаешься. Это не эскапизм, а особая форма медитации, которая помогает лучше понять себя и мир.
– В каких отношениях писателю стоит находиться со своими героями – испытывать к ним какие-то чувства или, наоборот, стараться оставаться на нейтральной позиции всезнающего демиурга?
– Отстранение – невозможная позиция. Хотя у сложного персонажа много прототипов, именно автор – главный прототип протагониста, он отдает герою свою жизнь, эмоции, опыт, впечатления. Потом герой начинает жить самостоятельно и может оказаться не таким уж хорошим парнем, так же как антагонист, наоборот, может стать автору мил. По мере развития романа условно положительный и условно отрицательный герои перестают быть такими однозначными, и любишь ты их одинаково.
– Расскажите про успехи ваших выпускников.
– Самый громкий на сегодня успех – Вера Богданова, у которой вышли два романа. Опубликован роман «Люди, которых нет» Маши Чинихиной, сейчас готовится к выходу второй ее роман. Рассматривается историческая эпопея Наташи Илишкиной, у нее же ранее под псевдонимом вышла книга «Бабушка в сети». Романы пишутся годами, и в скором времени я жду большой урожай книг моих выпускников прошлых лет. Работает над интересным текстом Константин Кожухин – это гибрид исторического романа и магического реализма. Заканчивает большой и сложный роман о русско-украинских отношениях Евгений Топчеев. Любопытную книгу об игре в покер пишет Роман Яковенко. Надя Алексеева работает над трагической историей об инвалидах Отечественной. У Ани Баснер идет проект о петербургском мифе в сегодняшнем дне. Лариса Маламуд пишет роман о поздней любви. Я возлагаю большие надежды на этих авторов и жду выхода их книг. Кроме того, мои выпускники печатают рассказы в толстых журналах и сборниках.
– Можно ли выделить общие для начинающих авторов страхи?
– Во-первых, страх перед самим процессом письма, перед чистой страницей. Он есть и у опытных авторов – каждый раз начиная новую вещь, испытываешь оторопь. С этим страхом помогают справиться специальные техники. Во-вторых, страх того, что твой текст никому не будет нужен. Но если это надо вам, уже стоит это делать. Право писать никто вам не даст, его можно только взять. В-третьих, страх перед неуспехом: я потрачу годы, вложусь в свой труд, а ничего не получится. Но если первая книга не имеет успеха, это не значит, что она не будет иметь его впоследствии. В-четвертых, наоборот, страх успеха: меня расхвалят, а вдруг я недостоин, я самозванец. Однако никто не может вас назначить писателем и поставить на высокую ступень в профессии. В-пятых, страх, что не поймут и обидятся родные, ведь писатель отвлекает ресурсы от семьи. Много еще страхов…
– Получается, что творческий человек очень уязвим…
– Конечно, уязвим. Прежде всего экономически. Ни прозаик, ни поэт не могут сегодня монетизировать свое творчество. Кто-то ведет литературные проекты, кто-то преподает, но на книгах зарабатывать невозможно. Вторая уязвимость – социальная: многое оборачивается против читателя и писателя, начать хотя бы с подорожания книг. Опять-таки уязвимость внутренняя. Мы очень зависим от того, что называют вдохновением – пишется или не пишется. И если долго не пишется – это большое испытание. Дальше уязвимость перед критикой, литературным сообществом. Тебя могут сознательно не замечать, особенно в наше время, когда все так политизировано и все разделены по принципу «свой–чужой». Опять же уязвимость в семье. Мне повезло: мой муж, поэт Виталий Пуханов, меня поддерживает и многое берет на себя по хозяйству, оставляя мне место для прозы. Но ведь бывает и по-другому. Не говоря уже о том, что можно задуматься о своем романе и перейти дорогу на красный свет…
Но, с другой стороны, писатель и защищен: у него есть такая сфера, такие миры, которые неуязвимы для свинцовых мерзостей жизни. Как читателя защищает хорошая книга, так и писателя защищает его работа. Какие бы болезненные события ни происходили – все это сырье для прозы, все это однажды станет текстом.
комментарии(0)