Твердый честный аттический воин

«Республика ШКИД» – памятник молодости Пантелеева и его огромных нереализованных возможностей. Кадр из фильма «Республика ШКИД». 1966

Его называют одним из самых загадочных «непрочитанных писателей в исчезнувшей Атлантиде под названием «советская литература». Он – это Алексей Еремеев, один из авторов бессмертной повести «Республика ШКИД», которого читатель знает под псевдонимом Л. Пантелеев. «Пробиться к тайне его личности, к тому, что скрывалось за псевдонимом Л. Пантелеев, который сам он никогда не расшифровывал и очень сердился, когда его называли Леонидом, непросто», – убеждена Евгения Щеглова. По случаю 35-летия со дня смерти писателя о его жизни и творчестве с Евгенией ЩЕГЛОВОЙ побеседовала Елена СКОРОДУМОВА.

– Евгения Петровна, в воспоминаниях о своем учителе и друге Самуиле Маршаке у Алексея Ивановича прозвучала фраза: «Беды ходили за мной по пятам всю жизнь»…

– У него и вправду горестей хватало с избытком. С самого детства, когда после Октябрьского переворота обеспеченная семья будущего писателя лишилась всего. Глава ее, Иван Андрианович Еремеев, дворянин, офицер, с честью прошедший две войны – Русско-японскую и Первую мировую, сгинул в неизвестности вскоре после революции. Его жена, Александра Васильевна, осталась с тремя детьми, у них отобрали собственный дом на Фонтанке со всем имуществом. Семья оказалась на улице. Пришлось в 1918 году бежать из голодного Петрограда под Ярославль, в деревню. Алеша Еремеев, которому в тот момент исполнилось одиннадцать, потерялся и сам добирался до Петрограда, став беспризорным, как и тысячи других детей.

– И позже он писал: «Началась убогая, вшивая, угарная, голодная и холодная жизнь».

– Да. Ему пришлось жить в нескольких детских домах. Алексея ловили, пристраивали, но он отовсюду сбегал. В 1921 году попался на очередной краже. Мог бы оказаться в тюрьме, но попал в Школу социально-индивидуального воспитания имени Достоевского, легендарную ШКИД. И дальше следовало множество испытаний – репрессии друзей, Великая Отечественная война, гибель жены, неизлечимая болезнь дочери. Почти всю свою жизнь он вел дневники. Когда в 1980 году вышли отрывки дневников под названием «Приоткрытая дверь...», то стало понятно, как мужественно он все это носил в себе долгие годы. В 1990-м, через три года после смерти Алексея Ивановича, вышла последняя его книга «Верую...» – горькая исповедь человека, скрывавшего свою веру от всевидящего ока безбожного государства.

– Тем не менее в этой книге он сказал: «И все-таки я не могу не считать себя человеком счастливым. Да, жизнь моя пришлась на годы самого дикого, самого злого, жестокого и разнузданного безбожия, всю жизнь меня окружали неверующие люди, атеисты, в юности было несколько лет, когда я на себе испытал черный холод безверия, а между тем я считаю, что мне всю жизнь самым чудесным образом везло: я знал очень многих людей, духовно глубоких, верующих, ведающих или хотя бы ищущих Бога. Я не искал этих людей, ни они меня не искали, а просто так получалось, будто сам Господь посылал нас друг другу навстречу…»

– Алексей Иванович всегда считал, что ему подарена вторая жизнь. Когда началась Великая Отечественная, то вскоре по решению властей его лишили прописки. Он, как некогда бывший уголовно ответственным, подлежал немедленной высылке. Но писатель никуда не уехал. Ему помогали друзья, мать, сестра. Почти умирающего, его вывезли из Ленинграда в 1942-м – благодаря помощи Александра Фадеева. Алексей Иванович вел дневник в осажденном городе, кое-что из него напечатано. Эти наблюдения потрясающи по своей точности, беспощадности. И был еще один необыкновенный случай, благодаря которому писатель уцелел. К нему домой пришел милиционер и велел идти в отделение, где его должны были арестовать, а то и расстрелять. Но милиционер оказался человеком начитанным, вот чудо! Он узнал автора своей любимой «Республики ШКИД» и отпустил по дороге, не доведя арестанта до отделения. Просто так – взял и отпустил…

– Довелось ли вам встречаться с Пантелеевым?

– Один раз. Это было на похоронах жены Алексея Ивановича, осенью 1983 года. Она умерла на улице, точнее, на трамвайной остановке. Собралась ехать в собор, к субботней всенощной, и заодно передать два узла одежды для больной девушки. И упала, пытаясь догнать трамвай. Умерла мгновенно. Алексей Иванович, не зная еще, что ее уже нет, в страшной тревоге обзванивал больницы. Пока ему не сказали, что в морге лежит неопознанная женщина «около 50 лет». Ей на самом деле было под 70. Она была редкой красоты женщиной, человеком самоотверженным, добрым, всегда готовым помочь людям. «Нарядная самоотверженность», – сказала о ней как-то Лидия Чуковская. Совершенно удивительный человек! А ведь и ей на долю чего только не выпало… Ведь первого своего ребенка, новорожденного, Элико Семеновна потеряла в 1941-м, в блокаду. И всегда умудрялась держаться, несмотря на свое горе. Алексей Иванович человеком был непростым, кое в чем очень тяжелым. Элико Семеновну, человека глубоко верующего, отпевали в Князь-Владимирском соборе. А я пришла туда вместе с Александрой Иосифовной Любарской, его другом с середины 20-х годов. Их дружбе – шестьдесят лет! Они вместе работали в ленинградском «Детгизе», хотя назывался он тогда по-другому. И какие времена пережили вместе! …И вот вижу – стоит пожилой, сгорбленный человек, опирается на палку. Я ведь знала его только по фотографиям. Он вел затворнический образ жизни, мало с кем общался. Слез на лице не было – он всегда держался как боец. Как мужчина. Бывают такие ситуации, когда ведь и на слезы нет сил, все в душе каменеет... Я к тому времени уже знала, что его дочь Маша тяжело больна, безнадежна. Ее, конечно, на отпевании не было. Да она и едва ли сознавала, что матери больше нет. Когда Александра Любарская позвонила ему домой – просто выразить сочувствие после трагической гибели жены, – Маша отозвалась ей веселым голоском: «А у нас горе! У нас мама умерла!» Она была психически больной.

И вот с этим грузом Алексей Иванович жил…

– Почему из всех детгизовцев вы выделяете именно его?

– Знаете, бывают времена, когда для того, чтобы остаться порядочным человеком, нужно всего-навсего уметь промолчать. И это очень непросто, если с тебя требуют предательства, доноса, голоса в поддержку подонков, например… Мы просто не представляем себе повального, кромешного ужаса 1920–30-х годов. А Алексей Иванович ведь был по рождению потомственным дворянином, хотя отец его изначально был купцом, лесопромышленником. Происходил он из старообрядцев. Дворянство Иван Андрианович, отец, получил за подвиг, который совершил в Русско-японскую войну. А представляете себе, что значило в 20-х годах происходить из дворян! Почти верная гибель. Алексей Иванович – про это надо было сказать, наверное, с самого начала – был одним из самых талантливых детгизовских авторов. А таланты в роты не выстроишь. В 30-е годы в «Детгизе» талантливых авторов было немало. Но они почти все погибли. Расстреляны были Раиса Васильева, Сергей Безбородов, Николай Олейников, Тэки Одулок. Они, в общем-то, почти что и не успели раскрыться как писатели – пуля настигла их почти что в начале пути. Погиб и соавтор Пантелеева по «Республике ШКИД» Григорий Белых: умер в тюремной больнице от туберкулеза. Одна из версий гласит, что арестовали его по доносу квартирных соседей. Алексея Ивановича, человека крайне обостренной совести, всю жизнь мучила какая-то вина перед погибшим другом, – он умер, а я жив… И он всегда отказывался от предложений переиздать «Республику ШКИД» только под своей фамилией, без упоминания Григория Белых. Потому ее и не издавали четверть века. Такое вот сочетание таланта и глубокого внутреннего благородства в одном человеке.

– Почему Алексей Иванович считается (явно незаслуженно) автором одной книги?

– Знаете, это очень сложный вопрос. Советский писатель, над которым непрерывно висел меч, и вообще-то чаще всего не мог быть самим собой. Понятно – цензура, о том не говори, сего не касайся… Мы не знаем, что могли бы наши таланты написать, живи они в другой обстановке. Социалистический реализм, а точнее – метод узаконенной лжи высосал из нашей литературы все соки. Всю кровь. В сущности, только первое свое произведение Алексей Иванович писал почти безоглядно. Парнишкам Лёше и Грише было 17 и 19 лет. Книгу они писали пополам: начало – Гриша, с середины – Лёша. Книга очень молодая, задорная, полная юношеских мечтаний, вообще какая-то оптимистичная, почти карнавальная. Очень молодая. Это ее спасло. Потом, в дальнейшем, Алексей Иванович писал осторожнее. Да и написано им, в общем, не так и много. Прелестны его рассказы для маленьких про Белочку и Тамарочку, само собой, «Честное слово», «Маринка», «Новенькая». С их помощью он как будто вырвался из своей эпохи. У меня такое чувство, что все они – как осколки какого-то его огромного замысла, неосуществленного. Как маленькие бриллиантики. Но мы не знаем, что он – человек большого таланта – мог бы написать, живи он в другую эпоху и в других условиях. А «Республика ШКИД» – памятник его молодости и огромных нереализованных возможностей.

– Чего мы о нем не знаем?

– Прежде всего – что он был необычайно глубоко и истово верующим человеком. В сущности, его проза очень моралистична – она всегда исходит из христианских заповедей. Спасает ее от дидактики, которая, в общем-то, литературе не идет, его талант. Не знаем, что он очень мучился тем, что остался жив в такие времена, когда погибали самые даровитые, самые достойные. Это была какая-то огромная внутренняя его боль. Он ведь в последние годы почти ничего не писал, только пересматривал свои дневники, кое-что готовил для переиздания. Цензура его резала беспощадно, а он в каком-то пароксизме обиды уничтожал неизданное. У будущих исследователей его творчества работы будет полным-полно: его дневники, которые он вел много лет, нуждаются в расшифровке. Правда, они почти не читаемы. Архив Пантелеева нуждается в разборе и публикации. И еще мы не знаем, что каждый год, 13 января, он звонил Александре Любарской и поздравлял. Это был день ее освобождения из сталинской тюрьмы, где она отсидела полтора года – с 1937-го по 1939-й. Звонил сорок лет…

– В своих работах вы отмечаете внутреннюю доблесть писателя. В чем она выражается?

– В том, что он никогда, даже во времена самые трудные не сгибался, никого никогда не предавал, не лгал. Ни в книгах, ни в жизни. Поразительно, что он до конца своих дней мучился – чем бы вы думали? Тем, что в повести «Ленька Пантелеев» не совсем так, как было на самом деле, описывал Гражданскую войну и НЭП, что в «Честном слове» исказил события, – на самом деле такая история произошла с ним самим, когда он был ребенком и гулял в саду с няней. Но писатель – он ведь не беспристрастный летописец, писатель может – да и должен – что-то и выдумать, фантазия не есть такой уж его грех… Но Алексей Иванович считал, что обрушившееся на его семью горе – божья кара за такой грех… Интересно, что никогда подобные мысли не мучили наших настоящих лгунов от литературы. Когда-то Самуил Маршак, его старший друг, сказал ему: «Дорогой мой, я хочу, чтобы ты всегда был как аттический воин – твердый, несгибаемый, честный». И он всегда следовал этому завету.