Это был бал у Воланда

Писатели надели все свои цацки, топорщили бороды и грезили, что теперь-то вернут идеологию. Иероним Босх. Концерт в яйце. 1561. Дворец изящных искусств, Лилль, Франция

Игра, мозаика, карнавал и пародия – вот инструменты прозы одного из талантливых на сегодняшний день молодых прозаиков Игоря Савельева. О современной прозе, театре и поколении писателей, дебютировавших в нулевые годы, с Игорем САВЕЛЬЕВЫМ побеседовал Юрий ТАТАРЕНКО.

– Игорь, в 2007 году вы были на встрече Путина с литераторами. С тех пор не виделись, не общались?

– В таком формате напрямую больше не общались, а видел я его в последний раз в 2013 году на очень странном мероприятии, которое называлось, кажется, «Российское литературное собрание». О, это был прямо бал у Воланда. Писатели надели все свои цацки, топорщили бороды и грезили, что теперь-то вернут идеологию, поменяют Конституцию (это случилось, но много позже) и дадут им госдачи. Кажется, очередная попытка восстановить Союз писателей СССР – это уже похоже на какие-то затянувшиеся попытки заняться сексом, когда обе стороны (власть и 90% писательской массы) хотят одного и того же, но у кого-то из них, извините, не получается.

– На премии «Лицей» выстрелила ваша повесть «Ложь Гамлета» о заказном «расследовании» против модного театрального режиссера, попавшего в опалу у властей. Вы считаете себя театралом? Ваше мнение о спектаклях и фильмах Кирилла Серебренникова.

– К сожалению, театры совсем выпали из моего поля зрения после переезда. В отличие от кино, которое можно смотреть в любое время суток (и часто приходится ночью или еще в какое-то нетривиальное время), к графику театров сложно подстроиться. Поэтому я с некоторой завистью наблюдаю за теми друзьями, кто регулярно ходит куда-нибудь – в «Современник» или Театр Наций. Или в Гоголь-центр. Пытаюсь компенсировать это киноплощадками. Помимо Московского фестиваля, это фестиваль «Стрелка», это внутренние фестивали и события кинотеатра «Художественный» и прочее.

Как режиссер Кирилл Серебренников, пожалуй, не герой моего романа, хотя мне понравились и «Лето», и «Петровы в гриппе», и я всегда стараюсь следить за тем, что он делает, по крайней мере в кино. Но для меня «коллективный Серебренников» – это еще и его ученики, талантливые ребята, которые много интересного сегодня делают не только на сцене и на экране, но и на смежных площадках. Я говорю про Филиппа Авдеева, Сашу Горчилина…

«Ложь Гамлета» была откликом не только конкретно на арест Серебренникова и «театральное дело», но и на то, что в то время – 2017, 2018 годы – творилось вокруг театральной сцены: полулегальные запреты спектаклей, какие-то возмущенные активисты, какие-то свиные головы на сцене МХТ… Косвенно это затронуло и киноэкран. Если мы вспомним историю «Матильды» Алексея Учителя, то это тот же антураж с митингами НОД возле кинозалов. Этот всплеск безумия вызвал у меня желание откликнуться художественным текстом. Я рад, что он был оценен на «Лицее». Сейчас, спустя несколько лет, на этот текст вдруг обратило внимание французское издательство, мы подписали контракт, надеюсь, что-то получится. Но в принципе не скажу, что повесть была замечена критикой или читателями, тем более она не выходила под отдельной книжной обложкой, то есть не присутствовала на книжном рынке. Когда-то, когда Кирилл Серебренников был только-только освобожден, я хотел через общих знакомых передать ему журнал или сборник с этим текстом, но, если не ошибаюсь, из этого ничего не вышло.

– Однажды вы заявили, что писателю никто ничего не должен. А актеру областного драмтеатра? Музыканту оркестра филармонии? Может, и Министерство культуры РФ не должно существовать?

– Это не то что «вырвано из контекста», но это долгое эхо дискуссии, в которой я периодически уже много-много лет вынужден участвовать, потому что по молодости участвовал в дискуссии с властью об «экономическом запрете на профессию». Если быть точным, государство не должно давать писателю прямые субсидии, потому что это в конце концов оказывается связано с идеологическим контролем или его попытками.

Идеальный формат – когда государство создает инфраструктуру, в которой то, что создается писателем, может легко дойти до массового читателя. Это может быть связано с налоговой поддержкой независимых книжных магазинов, как во Франции, с грантами издателям или с чем угодно. Когда будет построена инфраструктура, то читатель, которому облегчат доступ к современной литературе, будет в состоянии поддержать и писателя, и культурные институты, будь то толстые журналы, небольшие издатели или что-то еще. Потому что сегодня у нас есть монополия на издательском рынке, выжженная земля в системе книготорговли, огромные цены на книги, которые ничем не субсидируются для конечного покупателя и т.д.

Я не специалист по экономике театров и филармоний, но если там возможна подобная схема взамен схемы, когда артист получает зарплату от государства, вероятно, стоит рассмотреть и ее. Я не знаю. Я знаю только про литературу.

– Два года назад вы уехали на ПМЖ в Москву. Чему вас научила жизнь в столице?

– Научила, пожалуй, двум вещам. Первая связана с литературой, вторая нет. Первая – я ошибочно считал, что многие мои провалы в «литературной карьере» связаны с местоположением. В общем, это не бином Ньютона – догадаться, что если ты не попадаешь в какие-то обзоры (сейчас можно сказать: в поле зрения профильных телеграм-каналов), тебя не зовут в какие-то коллективные сборники и прочие проекты и авантюры, то это потому, что ты физически не попался на глаза нужным людям в нужное время. Потому что для меня 70% таких историй начинались с того, что ты в кулуарах книжной ярмарки чокнулся коньяком с N, и она сказала: «Ой, кстати, а вот мы сейчас такой сборник делаем…» В какие-то особо ответственные моменты (например, первые два месяца после выхода книги) я начинал летать в Москву как на работу, тратил уйму денег, пытался везде успеть, злился, что книга плохо продалась – наверное, потому, что я не попал на ту телепередачу или не сделал ту презентацию.

В итоге я переехал, и оказалось, что дело совершенно не в этом. Это, пожалуй, первое важное открытие. Второе – что не надо хвататься за работу, она тебя и так везде найдет. Я ведь с 19 лет весь такой правильный клерк с трудовой книжкой и жизнью по заводскому гудку. Таким и переехал в Москву – в воскресенье прилетел, а с понедельника вышел в «Вышку» и проработал в штате полтора года. Почему-то именно в Москве это стало особенно трудно – и психологически, и потому, что рабочая рутина стала прямо ощутимо мешать не только литературе, про нее уж речи нет, но и нарождавшимся проектам в области кино. В общем, весной 2021 года я понял, что еще немного и выйду в окно, и просто уволился в никуда. В итоге сегодня я самозанятый и без работы не оставался ни на один день. Измордован, правда, не меньше, чем раньше, и это следующая проблема, которую надо решать.

– Мне, как и вам, очень нравятся стихи Анны Русс. А сами пробовали писать в рифму?

– Конечно, пробовал, но это не стоит обсуждения. Это все было очень бездарно и беспомощно. В последний раз, наверное, в старших классах, но, справедливости ради, я попытался написать лишь парочку стихов. Несколько лучше мне даются пародии на плохие стихи. Я вообще втайне люблю некий клоунский жанр – и, возможно, к нему однажды приду окончательно: при работе над прозой настоящий кайф мне доставляют только стилизации под, например, газетные статьи, я не мог себе отказать в удовольствии в нескольких текстах. Если вы читали то, что было издано под названием «Как тебе такое, Iron Mask?», то могли заметить там несколько таких стилизаций, которые, наверное, в несколько раз больше настоящих газетных статей – потому что я просто не мог остановиться. А в киносценарии про Велимира Хлебникова, который я написал в прошлом году, есть персонаж – юный пролетарский поэт, который волею судьбы оказывается рядом с Хлебниковым в Харькове в разгар Гражданской войны. И я тоже сочинял за него стихи, это было гомерически смешно и в каком-то смысле прекрасно. Правда, при доработках мы все это выбросили, потому что рассудили, что в фильме о Хлебникове должны звучать только стихи Хлебникова.

– Как лучше всего развить писательский талант? Больше читать или писать? Чаще влюбляться или путешествовать?

– На этом этапе жизни отвечу очень скучно: читать. Потому что это, пожалуй, сейчас самый большой дефицит для меня самого. Из-за своей неначитанности я чувствую себя белой вороной в писательской среде. Это тем более чувствуется, что новое поколение писателей гораздо сильнее вовлечено в контекст современной мировой литературы, чем было наше и чем, наверное, предыдущее – те, кто пришел в литературу в 90-е. Конечно, писательская среда всегда была начитанна, но раньше, как мне кажется, все в большей степени росли и развивались дикарями. Сейчас вход в литературу все чаще через профильное образование нового формата (та же писательская магистратура «Вышки»), через писательские школы и курсы, которые во многом как раз строятся на плотном изучении современного мирового контекста – и российского, конечно. Это важно, и без этого рано или поздно проигрываешь. С первыми текстами можно быть ярким, оригинальным, но потом неизбежно придешь к тому, что твои книги будут глубоко вторичными и то, что ты делаешь, будет никому особо не интересно, потому что это изобретение велосипеда. К сожалению, так произошло со мной, и не уверен, что у меня получится догнать время.

– Кого вы причисляете к литераторам своего поколения? Что между вами общего?

– Тех, кто родился в 1980-х и дебютировал в нулевых. Тогда их называли «поколение двадцатилетних»: еще были попытки обнаружить что-то творчески общее, одно время много писали о «новом реализме», например. Кажется, осталось не очень много имен – тех, кто продолжает активно работать. Это Сергей Шаргунов, который писательскую активность несколько сменил на организационную – сейчас он и депутат, и главред «Юности». Это и Александр Снегирев, который сегодня сочетает писательство с работой в «Дружбе народов» и Литинституте. Это Алиса Ганиева, дружбой с которой я очень дорожу – и она остается одним из самых сильных прозаиков в нашем поколении. Еще можно назвать Ирину Богатыреву, Валерию Пустовую, которая, кажется, из критики переходит в прозу, Валеру Печейкина, который тоже развивает новые жанры…

Я с огромным интересом слежу за следующим поколением, за теми, кто родился в 1990-х, дебютировал недавно, и, кажется, у них большой потенциал. Например, Тимур Валитов, который недавно выпустил замечательный роман «Угловая комната», а до этого был известен не менее интересной «итальянской прозой», которую регулярно печатал журнал «Знамя». Это Вячеслав Ставецкий с очень интересной книгой «Жизнь А.Г.», Вера Богданова, Степан Гаврилов, Евгения Некрасова, Булат Ханов, Сергей Вересков, Владислав Городецкий… В этом сегменте имен гораздо больше, что неудивительно, ведь наше поколение прошло довольно сильный отсев – многие выпали из профессии. А молодым это еще предстоит. Искать содержательную общность – занятие неблагодарное. В былые времена я мог вешать лапшу на уши на эту тему километрами. Но сейчас сам не очень в это верю. У нас, образца нулевых годов, было общее одно – нам казалось, что мы короли мира и вот-вот шапками закидаем всех в русской литературе. И для этого были некоторые предпосылки, главным образом связанные с восстановлением индустрии – издательской, премиальной, книготорговой – после разрухи 90-х. Ну и мы, конечно, держались заодно – такие проекты, как «Дебют», этому способствовали. Но новое поколение, о котором я говорил выше, еще более амбициозное и сплоченное, впрочем, это естественно. У них есть опции, которых не было у нас (например, новые институты вхождения в профессию – типа курсов и магистратур; институт агентов), ну и эффект новизны. Они так же опьянены друг другом, как мы 10–15 лет назад.