А впереди – комроты и сзади – особист

Для щедрого, бескорыстного Михаила Дудина слово и дело были неразделимы. Фото из архива Бориса Друяна

Молодой, стремительный, целеустремленный, в шинели нараспашку – таков Михаил Дудин, запечатленный в бронзе. Монумент был установлен в Санкт-Петербурге на Большой Посадской улице около трех лет назад. Кажется, мгновение – поэт сойдет с постамента и направится к дому, где прожил 30 с лишним лет… Недавно исполнилось105 лет со дня рождения человека, о котором Даниил Гранин в своих воспоминаниях сказал: «Я не знаю другого художника, который столько бы осуществил в нашем городе». Каким был не бронзовый Михаил Дудин? Об этом с Борисом ДРУЯНОМ, много лет дружившим с поэтом, побеседовала Елена СКОРОДУМОВА.

– Борис Григорьевич, слышала, что вам как-то пришлось побыть несколько минут… самим Дудиным! Расскажите, пожалуйста, эту забавную историю.

– Она, к слову, очень развеселила Михаила Александровича. Было это в конце 60-х. Я работал тогда редактором отдела художественной литературы Лениздата. Однажды приехал в Псков, чтобы на партийно-хозяйственном активе рассказать о тесных связях Лениздата с писателями Псковщины. Сразу же по прибытии поезда меня доставили в большой зал, под завязку наполненный народом. Едва присел в конце зала и огляделся, как ведущий стал говорить хорошие слова о Лениздате, который регулярно публикует и т.д. Я смекнул, что пришла моя пора, и направился к трибуне. Вдруг слышу голос ведущего: «С особым удовольствием предоставляю слово нашему гостю из Ленинграда Борису Григорьевичу Дудину». Что мне было делать? Обратного хода нет. Под громкие аплодисменты поднимаюсь на сцену, поднимаю руки, говорю, что ошибочка вышла и что я не самозванец, а редактор Лениздата. Все обошлось. Выступление мое закончилось под одобрительные аплодисменты и веселые выкрики с мест.

А Дудин очень смеялся. Мы рассказали об этом литературоведу Наталье Борисовне Банк в ее гостеприимном доме. После этого при каждом удобном случае она торжественно объявляла: «Слово предоставляется Михаилу Александровичу… Друяну!»

– У вас с Михаилом Дудиным была разница в возрасте в 20 лет, что не помешало вам стать близким другом поэта…

– Все объясняется просто: Михаил Александрович обладал удивительным свойством располагать к себе людей, умел мгновенно менять пространство вокруг себя. С кем бы его ни сталкивала судьба, он общался легко, никакого расстояния не ощущалось. Понял это с первой встречи. А случилась она в 1961 году. Тогда я был студентом четвертого курса филологического факультета Ленинградского университета. Мы начали готовить дипломные работы. Я собирался писать о творчестве Вадима Шефнера. Мой однокурсник Саша Лущик намеревался анализировать поэзию Михаила Дудина. Нужно было беседовать с поэтом – такая счастливая возможность представилась. Саше было боязно ехать одному в знаменитое Комарово, он попросил меня составить ему компанию. Так мы оказались в писательском поселке под Ленинградом. Михаил Александрович встретил нас так радушно, что мы сразу стали раскованными и свободными. Подробно отвечал на все вопросы, интересовался студенческой жизнью, заставил Сашу, писавшего стихи, читать их. По нашей просьбе читал свои старые и новые стихотворения. Потом все вместе гуляли вокруг Дома творчества писателей. И вдруг поэт говорит: «Жаль, не могу вас чем-то угостить. Сегодня я непростительно пуст. А вы случайно бутылочку с собой не прихватили?» Мы страшно смутились, начали лепетать, что не посмели, мол, как можно... На что Дудин весело сказал: «Ну, тогда в следующий раз мы обязательно отметим наше знакомство». Он проводил нас до электрички. Мы были счастливы!

В середине 60-х я стал работать в Лениздате, и мы нередко встречались с Дудиным. Но сблизились, когда в конце 1980 года я возглавил отдел поэзии журнала «Нева». Встречались мы с Михаилом Александровичем в редакции едва ли не ежедневно, иногда у него дома, нередко он с женой Ириной Александровной приезжал к нам «на пельмени», мы часто разговаривали по телефону. Бывало, я еще спал, а уже звонил телефон, и в трубке раздавался высокий неторопливый голос: «Здравствуй хорошенько! Послушай-ка, что я тебе почитаю…» И Михаил Александрович начинал читать свои новые стихи.

– В истории русской литературы он в первую очередь – «поэт-фронтовик», поэт-лирик, а ведь его остроумные, шуточные стихи цитируют и сегодня…

– Еще в начале 60-х годов в Лениздате завели толстую тетрадь, на которой значилось: «Амбарная книга». Вскоре эта строгая надпись превратилась в «Амурную книгу». Каждый, кто приходил в редакцию художественной литературы, мог оставить в ней свою запись. Дудин начертал в ней немало озорных строк! Он был не только серьезным поэтом, но и автором веселых, ироничных, а иногда злых эпиграмм, рисунков и шаржей. У меня хранится множество его автографов – рисунки, шаржи, неопубликованные эпиграммы. Каждая – на отдельной карточке. Вместе с Натальей Банк мы были составителями последней прижизненной книги Дудина «Грешные рифмы». Но туда вошло далеко не все, написанное им «в легком жанре». Ревнители чистоты языка могли бы, конечно, запротестовать против рискованной лексики поэта, но в данном случае обойтись без «грешных» слов – дело немыслимое! Из неопубликованных строк приведу вполне «вегетарианские» эпиграммы Дудина.

На калмыкского поэта Давида Кугультинова:

Я поэту калмыку

Выдавала на боку.

Я легла на правый бок,

А калмык уже не мог.

На поэта Анатолия Чепурова:

– Здравствуй, Толя Чепуров,

Что ты сделал для веков?

Ничего для них не сделал –

– Прославлял большевиков!

Только талантливый человек способен адресовать себе уничижительные строки:

Хотя мой зад иголками исколот,

Увы, мой дух не делается молод.

На свое 60-летие он написал:

Мне за столом героем

Не быть наверняка.

Выходит геморроем

Бутылка коньяка.

Теперь моей особе

Не ликовать, увы,

И повисают обе

С похмелья головы.

– Говорят, что он помогал публиковаться и молодым, и уже сложившимся поэтам...

– Благодаря рекомендациям Дудина на страницах «Невы» печатались стихи Эмилии Александровой, Рубена Ангаладяна, Людмилы Ефлеевой, Владимира Куковякина, Александра Щуплова, Даниила Андреева, Измаила Гордона, Геннадия Алексеева, Виктора Ширали, Амо Сагияна, Владимира Жукова и многих других. Михаил Александрович всегда получал невероятное количество стихов. И обладал поразительным искусством безошибочного выбора удачных стихотворений из пухлых и чаще всего посредственных рукописей. Но осмыслить всю эту стихотворную продукцию одному ему было сложно. Поэтому обращался к нам за помощью в отдел поэзии «Невы». А мы, конечно, всегда ждали новых стихов самого поэта. Он любил работать в домах творчества Ялты или Пицунды. Но особенно хорошо ему писалось в Михайловском, где он бывал в гостях у давнего друга Семена Степановича Гейченко. Мы даже заранее резервировали ему место в очередном номере. И Дудин непременно привозил, тут же звонил, читал все, что успел написать. Ему важно было знать впечатления.

– Дудин любил вспоминать свое прошлое – юность, войну?

– Мы часто собирались дома у Натальи Банк, которая много работала с поэтом, писала о нем, прекрасно разбиралась в его творчестве. Сам он говорил, что она «знает Дудина лучше самого Дудина». Долгие годы он относился к Эн-Бэ-Бэ (так он ее называл) очень нежно. Несмотря на разницу в возрасте, она была последней, всепоглощающей любовью Михаила Александровича. Даниил Гранин заметил: «Можно сказать: это было украшением его жизни». Я точно знаю, Наташа продлила ему жизнь. Хозяйка пекла отменные пироги, мы пили чай, и нам всегда было весело, интересно. Читали стихи, звучали шутки, остроумные эпиграммы, дружеские подначки… Сюда, к Наталье Борисовне, всегда приходил закадычный друг Дудина – главный художник «Невы» Борис Федорович Семенов, человек редкого обаяния и культуры. Дудин и Семенов начали дружить еще во время блокады Ленинграда. Среди вечера Борис Семенов обычно произносил: «Мишенька, а помнишь?..» И начинались удивительные воспоминания. Мы с Натальей слушали их пронзительные рассказы о войне, жизни послевоенного Ленинграда. Они вспоминали Анну Ахматову, Михаила Зощенко, Ольгу Берггольц, Николая Тихонова, Александра Гитовича. Рассказывали печальные, веселые, трагические истории.

– Поэт возвращался к теме войны всю свою жизнь, она его не отпускала…

– «Меня война крестила быть поэтом» – он так сказал не случайно. В 23 года был награжден медалью «За отвагу». Ему пришлось пройти от начала до конца суровую Советско-финскую, о которой у нас не очень много говорят. С мая 1940 года по декабрь 1941 года служил на полуострове Ханко – сегодня все знают, как тяжело пришлось его защитникам. Он воевал всю Великую Отечественную войну. То, что миллионы простых солдат не вернулись, многие остались безвестными, было его болью. Возможно, поэтому тема памяти о войне всегда оставалась главной. И на посту председателя Ленинградского комитета защиты мира, и в своих стихах он старался не дать людской совести уснуть, чтобы и современники, и будущие поколения помнили тех, кто спас родину ценой собственной жизни.

– Первая книга стихов «Ливень», изданная в 1940 году, присланная Дудину под Выборг, не принесла ему радости – собственные представления о войне показались поверхностными…

– Но уже в 1942 году он написал великое стихотворение-реквием «Соловьи» о погибшем товарище. Оно стало значительным явлением во фронтовой поэзии: «Я славлю смерть во имя нашей жизни./ О мертвых мы поговорим потом». «Потом» – всю оставшуюся жизнь, он говорил и писал о них, мертвых, и всегда находил весомые слова. Вспомним хотя бы одно стихотворение позднего периода, очень сильное, на мой взгляд. Какая в нем сосредоточена беспощадная, горькая правда о поколении фронтовиков:

Осталось жизни мало,

И жизнь идет не так.

О чем душа молчала,

О чем душа кричала,

Нельзя начать сначала

В последней из атак.

*

Пред совестью пехоты

Ты смертной честью чист.

На взорванные ДЗОТы

Летишь, не помня, кто ты,

А впереди – комроты

И сзади – особист.

*

И бесполезна жалость

Бессмысленных потерь.

Как много нам досталось!

Как мало нас осталось!

И с жизнью – эта малость

Прощается теперь.

*

Мы ничего не просим

И не дрожим как лист.

Нас с древа жизни осень,

Как листья, рвет и косит.

…А славу мертвых носит

Бессмертный особист.

– В своих книгах и статьях вы рассказываете о том, как много сделал Михаил Дудин. Сегодня и правда далеко не все знают, что он перечислял гонорары, на которые можно было безбедно жить, на памятники, а создание «Зеленого пояса Славы» по линии обороны Ленинграда – это идея Михаила Александровича. Сегодня эти места посещают тысячи людей. По настоянию Дудина был изготовлен памятный знак на пьедестале Аничкова моста, в который попал немецкий снаряд.

– И сохраненные синие трафареты на стенах домов блокированного города: «Эта сторона улицы наиболее опасна при артобстреле» – тоже его заслуга. По его инициативе в городе появлялись мемориальные доски с именами выдающихся деятелей отечественной культуры. Именно Михаил Дудин был одним из основателей общества «Жители блокадного Ленинграда»… Это далеко не полный перечень всего сделанного! Для щедрого, бескорыстного Михаила Дудина слово и дело были неразделимы. Он всегда принимал близко к сердцу горе тех, кто обращался к нему за помощью. А ему писали сотни людей. И почти в каждом письме – отчаянные истории, просьбы. Дудин помогал как мог – писал представления, звонил, ходил по высоким кабинетам, добивался для кого-то квартиры, для кого-то справедливого начисления пенсии или запоздалой реабилитации.

Сколько «рядовых» добрых поступков совершал Дудин, знают, наверное, лишь те, кому он помог. Благодаря нему и председателю Литфонда поэту Льву Гаврилову выдающийся ученый Лев Гумилев стал обладателем отдельной квартиры. Сделать это было чрезвычайно трудно. После ухода из жизни Льва Николаевича в квартире на улице Коломенской открылся музей ученого. Однажды Михаил Александрович попросил меня сходить с ним к пожилой слепой ленинградке, пережившей блокаду. Мы пришли в дом, немного поговорили, а потом Дудин вложил ей в руку конверт с деньгами. Женщина растерянно начала благодарить, но Дудин тут же прервал ее и сообщил, что ей деньги нужнее, а он только что получил большущий гонорар, чего на самом деле не было. Он ведь и меня спас от увольнения из Лениздата. В 1968 году под моей редакцией вышла прекрасная книга стихов Глеба Горбовского «Тишина». Но в ЦК КПСС пришло письмо, в котором утверждалось, что партийное издательство Лениздат выпустило вредную, идейно порочную книгу. Какой поднялся шум! Газеты начали послушно клеймить и поэта, и редактора. В Москве нас, издателей, а меня особенно подвергли показательной проработке. Отделался партийным выговором. Труднее и обиднее было пережить то, что наше с женой переселение из коммуналки в отдельную квартиру вся эта история передвинула на целых два года. Как потом выяснилось, донос написал Бронислав Кежун, стихи которого наша редакция не жаловала. Благополучную развязку во многом определила открытая позиция Дудина в поддержку книги. Каждый день он появлялся в Лениздате, обходил многие кабинеты, убеждал начальников, что книга Горбовского очень талантливая, что благодаря именно таким книгам издательство превращается из провинциального в первоклассное, что шумиха пройдет, что Друяна надо поддержать:

Сплетни кончится туман,

И судьбы велением

Будет классиком Друян,

А Горбовский – гением.

А стихотворца-доносчика Дудин мгновенно выставил на всеобщее позорище:

Поэт Кежун в подлунном мире

С позиций собственных высот

То брякнет одою на лире,

То тявкнет шавкою в сатире,

То, как Булгарин, донесет.

А я, стыдно признаться, так никогда и не поблагодарил Михаила Александровича за тот давний его поступок. Да и один ли я такой… Слишком многие принимали бескорыстное участие и помощь Дудина как должное, само собой разумеющееся…