Сергей Князев
Не принявшие постриг должны управлять приходом, содержать семью, решать бытовые вопросы.
Жан-Батист Грез. Посещение священника. Вторая половина XVIII века. Эрмитаж
Вышел сборник «Книга живых» – заключительная часть прозаического цикла «Русский крест», который писатель Александр Лапин писал с 2007 года. Всего в серии опубликовано восемь книг. Только что вышедшую книгу составили три произведения, непохожие друг на друга. Это политический триллер «Суперхан», действие которого происходит в Казахстане; любовная история «Роман и Дарья», которая разворачивается на юге России; небольшая повесть «Вирусы», главные герои которой – жители Камчатки. «Русский крест» изначально задумывался как всеобъемлющее художественное осмысление последних десятилетий отечественной истории, но в последней части цикла действие происходит в наши дни, хотя, естественно, прошлое, в том числе советское, по-прежнему определяет мировоззрение героев. С Александром ЛАПИНЫМ беседовал Сергей КНЯЗЕВ.
– Александр Алексеевич, роман «Суперхан» вы выстраиваете как детектив, но многие тайны гибели друга главного героя, который и ведет расследование, так и остаются нераскрытыми. Почему?
– Элементы детектива и триллера здесь не самоцель. Я ставил себе задачей показать жизнь государства – нашего ближайшего соседа, одновременно похожего и непохожего на нас. В романе есть и интеллигенция, и политические деятели, и казаки, и быт так называемых простых людей. А собственно детективная составляющая, если реализовывать ее в полной мере, могла бы нас увести от этой задачи. Кроме того, как вы знаете, раскрытые политические убийства в последние десятилетия скорее исключение, чем правило. Если в жизни так, то почему же в литературе должно быть по-другому? Да и роман этот не о преступлении, а о ходе истории. Казахстан, в котором я прожил 22 года и с которым по-прежнему не теряю связи, и Россия очень похожи. В том числе своей многонациональностью и «моделью демократизации». В романе я сравниваю наши страны, и это сравнение, полагаю, многое позволяет понять о том, что происходит и будет происходить в России.
– Притча «Вирусы», посвященная пандемии на Камчатке, начинается с камчатской древней легенды. В чем смысл этого приема?
– В одной из предыдущих моих вещей из цикла «Русский крест», где действие происходит на Камчатке, также цитируются местные фольклорные истории: в этом есть некая преемственность. Из поездок на Камчатку я привез несколько книг с описаниями местных обрядов, обычаев, легенд. Это очень интересно и колоритно, и мне показалось уместным эти детали использовать в книге. Кроме того, мне очень хотелось, чтобы «Вирусы» отличались от двух других произведений, вошедших в «Книгу живых», и фольклорный зачин здесь оказался к месту. Открывающая повесть – легенда о двух братьях, которые полюбили одну красавицу, показалась мне подходящей по содержанию и интонации той истории, которую я излагаю, это своеобразный камертон дальнейшего повествования. А легенда, завершающая притчу, сочинена мною – так же, как камчадалы сочиняют свои истории.
– Во всех своих произведениях вы тщательно прописываете фон, детали, подробности. Вы это делаете намеренно или так происходит само собой?
– Конечно, не само собой. Я много лет работал журналистом и привык вникать в то, о чем пишу. Кроме того, я делаю так называемое заземление. Чтобы книга была достоверной и понятной, я всякий раз – пишу ли о Крыме, Краснодаре, Камчатке или Казахстане – еду на место действия и там фиксирую детали, которые позволяют читателям поверить в достоверность того, о чем пишу. В повести «Вирусы» много внимания уделено устройству собачьего экипажа. Для этого я специально ездил в собачий питомник, познакомился со знаменитым российским гонщиком, который давно выступает в гонках на собачьих упряжках. Он меня подробно проконсультировал: чем собак кормят, сколько они в день пробегают. Я даже собак в книге назвал их реальными именами. Например, одного пса и вправду звали Ван Гог. Ошибешься в самой незначительной детали – сразу снизится доверие читателя. Прежде чем что-то написать, я подробно изучаю материал. В книге есть герои, которые остались под своими фамилиями.
– Музей истории казачества в повести «Роман и Дарья», где зафиксированы многие потрясающие факты истории казаков, тоже реально существует?
– Конечно, он находится в станице Еланская, и его сотрудник Алексей Кочетов, который помог мне в работе над книгой, выведен под своим настоящим именем. И те истории, которые изложены в книге, – подлинные. Консультировали меня и священнослужители.
– Есть ли прототип у иеромонаха Анатолия, глазами которого мы смотрим на происходящее в повести «Роман и Дарья»?
– В самом начале цикла «Русский крест» этот герой проходит точно такой же путь, какой прошел мой покойный друг, которого тоже звали Анатолий. Он также поступал в московский технический вуз, но дальше герой стал жить собственной жизнью. В «Роман и Дарья» это уже абсолютно вымышленный персонаж, хотя, конечно, его судьба типична для многих военных, которые стали священнослужителями, поскольку устройство армии и церкви во многом совпадает, и люди, много лет носившие погоны, чувствуют себя в церкви в своей среде.
– У отца Анатолия должен родиться сын. Как ваши знакомые священники отнеслись к такому сюжетному ходу?
– Пока своего мнения они не высказали, книга только вышла. Возможно, это их смутит, но у меня своя точка зрения на жизнь и статус современного монашества. В Русской православной церкви монахи – более высокая ступень в церковной иерархии, нежели белое духовенство. Но мне кажется, что священнослужители, которые живут в миру, находятся в более сложном положении, чем монахи. Те, кто не принял постриг, должны управлять приходом, содержать семью, справляться со страстями, чужими и своими, каждый день решать какие-то бытовые вопросы, вступать в коммуникацию с огромным количеством людей. Это пахари. А в монахи порой идут те, кто хотел бы избежать ответственности, нелегкого выбора, который приходится делать в миру каждый день. Монастырь – это рай на земле, где за тебя все решено и где ты можешь в тишине спасать собственную душу. А сегодня в нынешнем мире нельзя быть занятым спасением только собственной души. Монах сегодня должен выйти в мир и помогать миру. Не хочу никого задеть, это моя точка зрения, которую я никому не навязываю. А что касается земной любви монаха и преданной ему женщины, которая родила ребенка, то подобных историй довольно много. Я хорошо знаю подробности одной из них, но, разумеется, говорить об этом не буду.
– Сюжет, напоминающий «Ромео и Джульетту», о любви молодых людей из враждующих казачьих кланов тоже подлинный?
– Нет, сюжет, как вы заметили, классический. Я долго думал, как можно собрать то, что я узнал об истории казачества, в стройное повествование. И я подумал, что если я буду просто рассказывать, как я съездил в эту станицу, что узнал в этом музее, это будет обычный очерк, а если уложить эти факты в один из вечных сюжетов, это уже будет история, которая увлечет читателя. Хотя внешне Роман списан с моего племянника. При всей выдуманности сюжетов – подлинность деталей. Я основывался на этом.
– Известны слова многих писателей о том, что герои их своевольничают и ведут себя совсем не так, как планировал автор. Вы сталкивались с подобным, когда писали эту книгу и другие книги вашего цикла «Русский крест»?
– Когда писал, то нет. Но сегодня из читательских откликов я узнаю о героях больше, чем сам в них заложил. Персонажи в восприятии публики предстают порой совсем не такими, как вижу их я. Люди отыскивают в героях черты, которых я и не предполагал. Но мне это очень нравится, это значит, что мои книги теперь живут своей жизнью, и пусть всякий трактует их как захочет.
комментарии(0)