Подвал как метафора существования

Вадим Сидур был убежден: то, что он делает, выйдет из темноты на свет, и после его смерти открыли Государственный музей Вадима Сидура. Фото Елены Семеновой

Александр Новачич – автор 12 книг по международной политике, истории и культуре, в том числе о драматических политических и социальных изменениях в странах, где он работал (например, о распаде СССР и преобразованиях в Китае после смерти Мао Цзэдуна). Его перу также принадлежит серия произведений о русских классиках. Сейчас писатель работает над книгой о творчестве Достоевского и петрашевцах. С Александром НОВАЧИЧЕМ побеседовал Евгений ВЕРЛИН.

– Александр, когда и откуда у вас появился интерес к русской литературе? Кто из русских писателей прежде других вызвал ваш интерес?

– Наверное, этот интерес возник со школьных времен. Мое поколение много читало, мы вели дискуссии о книгах. Мы играли Горького и Чехова в школьном драмкружке. В кабаках, после одной-двух рюмок сливовицы, мы читали стихи Есенина, Маяковского, но также Лорки, Превера и др. Нам нравились русские романсы, которые пела Ольга Янчевецкая, а также и «Битлз». В этом смысле нам повезло: мы жили в то время, когда культурная политика в нашей стране была достаточно открытой. Дул ветер как с востока, так и с запада. Мы в Белграде раньше, чем вы в Москве, имели возможность читать книги Солженицына, Войновича, Булгакова и Пастернака. Мы видели «Собачье сердце» в театрах и на экране, картину «Мастер и Маргарита» нашего режиссера Александра Петровича. Мы читали Мандельштама и Гумилева, переводы писателей-авангардистов Октябрьской революции. Все это издавалось и было широко доступно. В этом смысле я был вполне подготовлен к жизни в Москве. И, конечно, после приезда в 1970 году в Москву в качестве корреспондента югославского агентства я с особой радостью начал общаться с русскими писателями. Надо сказать, что я провел в Москве в общей сложности десять лет – период достаточный, чтобы лучше понять русскую литературу и судьбы русских писателей. Тут я отличаюсь от Гоголя, утверждавшего, что Москву лучше видно из Рима, чем из Тулы: русских писателей, считаю, лучше всего видно из Москвы.

– Какие русские писатели оказали влияние на югославскую и сербскую литературу?

– Русские писатели, безусловно, оказали большое влияние на нашу литературу. Но дело не только в писателях: влияние русской культуры вообще, особенно на Сербию, гораздо глубже и многограннее, чем многим кажется. Отчасти это влияние объясняется славянством и православием, корни которых для многих югославов, и в частности сербов, являются общими с русскими. Но это не всё. Русское культурное влияние значительно шире сугубо литературного. После Октябрьской революции около ста тысяч русских эмигрировали в Королевство сербов, хорватов и словенцев, как раньше называлась Югославия. Они приехали со своими семьями, чемоданами, с неиссякаемой ностальгией, но также со своими знаниями и талантами. С них не требовали ни паспортов, ни специальных документов, ни виз. Только в Белграде осело более 10 тысяч «белых русских». Среди них – примерно 400 архитекторов и художников, 1200 инженеров, 435 докторов, десятки ученых, в том числе академиков. Прибыло также около 20 тысяч военных во главе с генералом Врангелем и его штабом, а также 7 тысяч казаков со своими атаманами. Югославия и Сербия приняли их, и они поделились своими знаниями. Многие известные здания Белграда – плод работы русского архитектора Николай Краснова (до эмиграции из России в 1919 году – архитектор царского двора, главный зодчий Крыма и создатель Ливадийского дворца. – Е.В.). Расцвет Национального театра и оперы наступил с приходом русских артистов. Российские ученые руководили более чем десятью отделениями Академии наук Сербии. Еще можно упомянуть блестящего рисовальщика Георгия Лобачева, известного у нас как «Джордже комикс», основателя и пропагандиста сербского комикса. То есть русское культурное и общественное влияние было значительно шире сугубо литературного.

– Русские писатели, которым вы посвятили книги, жили в разные эпохи, были разными по стилю и языку. Что-то объединяет их? Какова общая тема или контекс, в котором вы их воспринимаете и интерпретируете?

– Их связывает то, что они не были довольны своей жизнью и обществом, в котором они жили. Это вечный конфликт художника и власти, общий для всех великих писателей. Зачем им вообще писать, если все хорошо, если им все нравится, и все они счастливы? Настоящие писатели не пишут под диктовку. Конечно, писатель не меняет мир (хотя у некоторых есть иллюзии, что это возможно), каждый описывает его по-своему, исходя из своей совести, мировоззрения, таланта и силы воображения. Или, как мудрый и добрый Булат Шалвович описал творческий процесс Поэта: «как он дышит, так и пишет, не стараясь угодить».

Писатели в большинстве своем меланхоличны, хотя некоторые громко смеются и шутят. Самые смешные комедии написаны самыми грустными писателями. Гоголь назвал это смехом сквозь слезы. Ерофеев смеялся сквозь пары от водки, он никогда не хотел подниматься с низов социальной лестницы, и на всю окружающую действительность с громкими лозунгами и высокопарными словами ему было плевать. Его драгоценные записные книжки о том, о чем он думал, нашли под кухонным столом: они были подставлены под одну из ножек стола так, чтобы уравнять высоту с другими тремя. Платонов, с другой стороны, оплакивал жену, страдал из-за отправленного в ГУЛАГ сына, ненавидя власть. Однако он так и не расстался со своими юношескими коммунистическими идеалами. Булгаков с большой долей цинизма сказал, что рукописи не горят, хотя свои тексты сжигал. Но это особенность не только русских художников. Это в той или иной мере повсюду в мире было, и, конечно, у нас в Сербии. Читать одну и ту же книгу с разницей в несколько десятилетий – не одно и то же. У каждой книги свой ключ и, если перефразировать старца Зосиму Достоевского: книга рай, а ключи у тебя. Я в Москве искал эти ключи. Многих не нашел.

– Вы долго работали корреспондентом в Москве – и в период застоя, и в период перестройки. Вы автор книги о Горбачеве с предисловием югославского диссидента и писателя Милована Джиласа. Как корреспондент, вы были непосредственно погружены в русскую и советскую культуру, как официальную, так и неофициальную. Каким вы видите то время сегодня?

– Да, впервые я приехал в Москву, когда правил Брежнев. Был свидетелем того, как Солженицына выслали из России. Я даже присутствовал на процессе совершенно сталинского типа: подсудимые так старательно на себя наговаривали и раскаивались, что приговор за их «преступления» на срок в шесть лет показался слишком «мягким». Второй раз я был во времена Горбачева. То были политически разные периоды, и это очень хорошо почувствовали все, весь народ. Однажды я спросил Окуджаву, чувствует ли он себя лучше сейчас, в эпоху гласности, чувствует ли он, что теперь ему более свободно пишется. Я навсегда запомнил его ответ: никто не может дать или отнять у писателя свободу. Гласность не имеет касательства к художественному творчеству. И я в этом убедился. Хотя в Советском Союзе многие западные писатели попали в черный список, я смотрел пьесу Гарольда Пинтера «Сторож» в каком-то подвале, в Москве. Все было на профессиональном уровне – и актеры, и режиссер, все из известных московских театров. Они не могли поставить спектакль на официальной театральной сцене, но могли это сделать в подвале. Они играли, как говорится, для души. Это тот глоток свободы, без которого нет ни художественного творчества, ни человеческого достоинства.

Булгаков работал в Большом театре, но дома он двенадцать лет писал «Мастера и Маргариту», хотя знал, что эта его книга не будет издана, Ерофеев писал в вагонах, странствуя по русским далям, Платонов томился в подвале… В общем, у меня создалось впечатление, что подвал занимает особое символическое место в русском искусстве. Достоевский написал «Записки из подполья» и «Бедные люди», Горький написал «На дне», Мастер у Булгакова тоже живет в подвале. Иными словами, подвал не только физическая реалия для многих писателей и артистов-диссидентов России, но и метафора их земного существования и соприкосновения с иным «темным» миром, причем во все времена – и царские, и советские, и консьюмеристские. Помню, как я часто ходил в подвал, где творил великий русский скульптор и непризнанный тогда великий поэт Вадим Сидур. Меня поразила его смелость: он продолжал творить, хотя за всю жизнь не смог организовать ни одной персональной выставки в СССР. И если некоторые из его скульптур украшали площади немецких городов и американских университетов, то в Москве был только один надгробный памятник его работы – на Новодевичьем. Но Сидур не жаловался, он был убежден: то, что он делает, в конечном счете выйдет из темноты подвала. После его смерти был открыт Государственный музей Вадима Сидура, его произведения перенесли из подвала в светлые и просторные помещения. Когда я писал книгу об Андрее Платонове, я ясно представлял себе, каково это жить и творить в московском подвале, хотя писал в моей светлой квартире в Белграде.

– Какая тема вас больше всего волнует, когда пишете о русских писателях?

– Всегда интересовала тема отношения между художниками и властью. Когда я работал корреспондентом в Москве в эпоху перестройки, я много писал о советском прошлом, а потом ко мне поступила просьба из одной редакции написать что-нибудь о том, как русские писатели представляли будущее. Мне попалось имя Георгия Шахназарова, автора футуристической книги, поэтому я попросил его об интервью. После некоторого колебания он согласился, но настоял на том, чтобы это было в его офисе. Мне и не снилось, что такое могло произойти в здании ЦК КПСС, что я буду разговаривать с главой кабинета Горбачева. Я воспользовался случаем, чтобы спросить его как опытного партийного работника, что для политика важнее всего. Я до сих пор помню его ответ: «Быть честным человеком». Потом, после перестройки, выхода из темного политического «подвала» сталинизма, для культуры настал вроде бы рассвет, стало проще. Мне, с другой стороны, припомнились слова Умберто Эко: «Соловьи лучше всего поют в самое темное время ночи». Так что сегодня, когда не так темно, самой красивой песни соловья нет. Как пошутил Орсон Уэллс, 500 лет демократии принесли Швейцарии идеальные часы с кукушкой.

– Что сейчас из современной русской литературы издают и читают в Сербии?

– В Сербии огромный интерес к русской литературе. Издаются книги и русских классиков, и современных авторов, издаются и даже забытые, но чрезвычайно важные авторы. Несколько лет назад издательство «Архипелаг» запустило библиотеку «Сто славянских книг»: сейчас количество наименований в ней увеличилось до двухсот. Среди них двадцать современных авторов из России. Идея в том, чтобы лучше узнать друг друга в разных культурах и языках. Некоторые книги уже переведены на португальский и английский языки, поэтому проект приобретает более широкое международное значение. Среди русских писателей в этом издании – Алексей Иванов («Золото бунта»), Александр Кабаков («Давайте все исправим»), Захар Прилепин («Семья»), Роман Сенчин («Зона затопления»), Алексей Слаповский («Первое второе пришествие»), Татьяна Толстая («Кысь»), Людмила Улицкая («Казус Кукоцкого»), Андрей Аствацатуров («Не кормите и не трогайте пеликанов»), Александр Бушковский («Рымба»), Алексей Варламов («Мысленный волк») и др. Особенно впечатляет издательское дело профессора Владимира Меденицы. Он подготовил Антологию русских рассказов XIX и XX веков в 10 томах, общим объемом около 7 тысяч страниц, что является беспрецедентным в мире: такого издания с такой подборкой рассказов нет в России. Также надо упомянуть пятитомное собрание сочинений Казимира Малевича «Бог не скинут», перевод которого на сербский язык является первым в мире полным переводом этого фундаментального труда. Меденица также подготовил ряд изданий, посвященных русской религиозной философии. Например, библиотеку русских богоискателей, где представлены произведения Владимира Соловьева, Николая Федорова, Николая Бердяева, Павла Флоренского и других. Всего 72 книги. В издании «Космополис» опубликовано более тридцати произведений Айтматова, Платонова, Бабеля, Андрея Белого, Леонида Андреева, Анатолия Кима, Владимира Казакова, Михаила Михайлова и других. Особое внимание привлекли избранные произведения Чингиза Айтматова в шести книгах, Андрея Платонова (в пяти), Николая Бердяева (в десяти), Владимира Соловьева (в трех), Сергея Булгакова (в шести), Льва Шестова (в пяти) и Даниила Хармса (в двух).