Прыжки на Луну без разбега

Клуб всегда проходил как журнал: музыка, балет, дефиле в литературных костюмах... Альфонс Муха. Обложка журнала Cocorico №1. 1898

У Елены Черниковой большой литературный и педагогический опыт, множество изданных книг, однако сборник именно эссе «По следам кисти» вышел впервые. Трудно было его издать, поскольку тексты слишком откровенные и болевые. И вот наконец издатель нашелся. С Еленой ЧЕРНИКОВОЙ побеседовала Наталья РУБАНОВА.

– Елена, рада, что ваш новый сборник эссе вышел в свет. Расскажите, пожалуйста, об истории создания книги. Хотелось начать ее с эссе «Ликвидация писателя», но автор…

– …но автор упрям – сродни знаменитому ушастому животному Луция Апулея. Я связала все эссе фабульной веревкой автобиографии, а вы желали сюжетного громового удара. Понимаю вас, но эссе «Ликвидация писателя» все-таки реквием, а читателя жалко. В середине книги «Ликвидация писателя» тоже рычит и шипит, но тише. Штуковинка смешная, страшная и, к сожалению, научная: я изучаю любой вопрос годами, порой десятилетиями, а уж потом записываю. Сборник эссе у меня не новый, как вы выразились, а единственный. Я полвека зарабатываю литературным трудом. Опубликовано все, но именно сборник эссе не хотел выпускать никто: слишком откровенно, местами больно, мозги нараспашку, рубашка навыпуск. Я ждала уникального издателя. История сборника «По следам кисти» долгая. Все тексты ранее опубликованы, в том числе за границей. Но поставленные в ряд они дают чрезвычайный эффект: читатели мне уже пишут о своих ощущениях. Лейттема – свобода в сюжетной раме: оттепель, Брежнев, перестройка с ее гласностью, свобода слова, объявленная 30 лет назад в России законодательно, катастрофа 1992 года, расстрел 1993 года, любовь, предательство, счастье, пандемия, ИИ. По неопытности юная свобода слова принесла в подоле не тех чадушек, коих от нее ждали добрые, умные люди, считавшие себя интеллигенцией. Было: дайте же сказать! Стало: ау, почему нас не слышно? А ввиду таргетированности медиапродукции, ребята. Неэффективность публичного высказывания фраппирует нынешних литераторов до дрожи, до уныния. Прочитают парочку моих учебников – полегчает. Смешно ходить в издательства, где выучили непристойную частушку: «А кто ваша целевая аудитория?» Если у писателя нарисовалась ЦА, то он уже не писатель, а журналист, блогер или коммерческий проект. «По следам кисти» – музыкальный текст намеренно без адреса, нарочито без целевой аудитории, без объяснений. Шоколад кусковой горький. Адресовано всему сообществу русскочитающих людей. Не целевому.

– «По следам кисти» – один из любопытнейших томиков, стоящих на книжной полке импринта «Литературное бюро Натальи Рубановой» наряду с книгами Татьяны Дагович, Наталии Гиляровой, Глеба Давыдова, Ольги Балла, Алины Витухновской, Игоря Михайлова. Как вам соседство и что думаете о таком «звере», как импринт? Не все и слово-то такое знают.

– Импринт дело хорошее, современное, но в одни руки – тяжелая атлетика. Тяжеленная. Фундамент импринта как субдепартамента некой суперфирмы или платформы – престиж и репутация того, кто ставит на кон имя. Не все выдюживают. Есть увядающий импринт «Выбор Сенчина», а есть суперпремиальная «Редакция Елены Шубиной», эффективная фабрика грез. В любом случае – именная, персональная ответственность. Не в абстрактном издательстве с таинственно-туманным редсоветом, а на руках у тебя лично живые люди, причем самые обидчивые на свете: писатели. И ты не можешь спрятаться за экспертов-рецензентов, ты наедине со всем светом, а свет и улюлюкает паскудно, и рвется в твои объятия – и все одновременно. Я пишу манифест-эссе «Книгодицея как суть импринта и удел его владельца». Полный текст пока булькает в чернильнице; кое на что надо еще решиться. Что до моих соседей по книжной полке вашего импринта, то писатели у вас собраны все до одного высокопрофессиональные, но вообще-то какое мое дело? Это ваше издательство, а мы – в гостях: должны сказать спасибо и не рассматривать цветочки на обоях. Мы все знаем, что Наталью Рубанову как писателя заприметил в свое время самый острый ум Петербурга, беспощадный Виктор Топоров. И знаем, конечно, что книгу «Карлсон, танцующий фламенко» написала Наталья Рубанова. Все ваши гости понимают, что вошли в определенный круг. Я благодарю вас за терпеливое внимание к Елене Черниковой. Прозаик доволен и рад.

– Я бы не стала называть одни импринты «увядающими», а другие – «фабрикой грез». Конвейер и искусство не живут вместе. Обозначения импринтов условны, как условны и симулякры поплит-фабрик, ну а «сборная по литературе» – нонсенс. Что же до вас, то как прозаик вы стали популярны благодаря «Золотой ослице», привет от Апулея. Роман переведен на английский и испанский: а как в целом обстоит дело с переводами?

– Роман «Золотая ослица» – лонгселлер: с 1997 года издан десять раз. Остальные мои книги либо тоже переведены, либо сейчас в работе, либо ждут агентов. В целом все прекрасно: энтузиасты, влюбленные в русскую культуру, обращают внимание на мои тексты, в целом непереводимые, и чудом укладываются в дедлайны. Зачем им так чудовищно ломать голову – я не понимаю. Ввиду особенностей стиля и тона я непереводима даже с русского на русский, а они – в Милане, Лиссабоне, Пекине или Стокгольме – переводят и переводят. Олимпиада по прыжкам на Луну без разбега. Невероятная Нонна Пинто (Португалия) взялась за мой роман «Вожделенные произведения луны», а он – сундучок с секретом: действует гипнотически, и чтобы сохранить эффект, его надо не перевести, а перекодировать и переколдовать. Нонна сделала! Мне повезло.

– Мечта многих литераторов – увидеть свой шедевр где-нибудь «там», в Лондоне или Стамбуле, в книжном. О чем мечтаете вы?

– «Там» в книжных было, когда я публиковалась в большом издательстве. Мое удовольствие длилось 10 лет под договоры на создание, то есть я жила так хорошо, как звезды нынешнего книжного истеблишмента уже не живут. Весной 2008 года мы с этим издательством расстались. Началась новая жизнь. О чем мечтаю? Я не склонна мечтать, но ради вас сформулирую. Первое: в кожаной коробке издание одной книгой (переплет, штапель, можно золотой обрез) романов «Золотой осел» Апулея и «Золотая ослица» Черниковой с иллюстрациями Виктора Гузенюка, научно-справочным аппаратом и аналитическим послесловием. Второе: один важный подарок на день рождения…

– Переводят и ваши пьесы. Насколько это ценно, если подходить к статусу перевода драматургии – да и прозы – со стороны монетизации процесса? Автор доволен?

– Автор доволен в принципе, поскольку жив-здоров и сочинительствует, даже когда милейшее государство отнимает московскую надбавку к пенсии, если ты заработал ноль рублей ноль копеек, но по контракту. Абсурды бытия. Жестокий романс «Не говорите мне о нем…»

– Вы не забываете называть себя «учебникописателем»: сколько у вас «учебникописаний» и кем стали ваши ученики?

– Учебных книг по творчеству всего пять. Больше не буду. Я давно лауреат премии «Университетская книга». Ученики? Отличные люди попались. Дружим. Работают, выдумывают шикарные проекты, возглавляют, пишут, снимают, вещают и порой зовут меня к себе на работу. Я умею заряжать непреходящим энтузиазмом.

– Долгое время вы вели в «Библио-Глобусе» литклуб, но из-за пандемии все схлопнулось. Намерены ли продолжить эту деятельность и если да, то кого пригласили б? Не считаете ли формат литвечеров закономерно устаревшим?

– У меня в «Библио-Глобусе» клуб «Творчество» и никаких литвечеров, боже упаси. Клубу на днях 10 лет. Он всегда проходил как журнал из трех-четырех страниц: музыка, балет, дефиле в литературных костюмах, короткие документальные фильмы, перформансы, летучие мини-выставки, беседы об архитектуре, химии, генетике, философии и тому подобное. А прочитать в микрофон стишок или прозок я дозволяю редко и только исключительным персонам, которые умеют и писать, и читать. Формат уникальный, атмосфера неповторимая: говоря глубоко по-русски, hand-made и общественная деятельность.

– Сейчас вы публикуете в режиме реального времени роман «ПандОмия». Для чего еще один роман, чем он нов лично для вас?

– В романе уже миллион знаков с пробелами, пора завершать, но жизнь усердно подбрасывает, и он растет. «ПандОмия» – роман-вербатим. Публикуется на информационном, нелитературном портале по приглашению журналиста Олега Климова, главного редактора. Название «пандомия» – мой неологизм из двух частей, греческой и римской: παν+domus. Пан – всё, а domus – место, где, по-римски, «не раб, но известная семья со своими святынями и прислугой находится у себя, дома». По-русски приблизительно «вседомашность». Можно грубее: насильственное вирусное «одомашливание» человека (ирон., через «л»). Роман идет по живому следу событий, вызванных, во-первых, объявлением пандемии, во-вторых – ростом могущества искусственного интеллекта. Первое заметили все (маски, запреты, война вакцин и пр.), второе почти никто, а это второе – ИИ – пока не урегулировано ни законодательно, ни этически. Все события и герои «ПандОмии» живут сейчас, сию минуту, в Москве: это роман-stream, потоковое художественно-документальное вещание. Литеравидео. Он тем и нов, что нормальный человек на подобное сальто-мортале не решится. Но я по своей природе летописец. Мне больше всех надо. Технократичная малышня из счастливого поколения (это термин) слепила в песочнице бомбу ИИ, а традиционники-взрослые сюсюкают и умиляются, не понимая, что произойдет через секунду. Хочу успеть предупредить взрослых.

– Что для вас «музыка слова» и как вы работаете с собственным текстом?

– Музыка слова национальна, стоит на законах эвфонии, на местном мелосе, а он, в свою очередь, зависит от сочетаний гласных и согласных вкупе с космической подачей луча в конкретную область Земли. У меня есть роман «Вишнёвый луч». Монохорд у нас у всех от Пифагора, синестезия у меня от рождения, хотя, возможно, от одновременных в детстве занятий музыкой и сочинительством. Читатели пишут мне сейчас о сборнике «По следам кисти», что «розовый мед», что текст «испивают одним глотком», вдыхают, а потом уже разбираются, что с ними было. Как я с этим работаю? Утром встаю в шесть, рисую на паркете, плаваю в бассейне, доводя мозг до бездумия и пустоты, а потом печатаю буквы. Всегда на клавиатуре. Рукой не пишу.