За иные слова хочется набить лицо

Представьте хирурга, который входит в операционную с бодуна и не выспавшись. Илья Репин. Хирург Е.В. Павлов в операционном зале. 1888. ГТГ

В произведениях и проектах Даниэля Орлова привлекают основательность, настырность в ведении своей линии. Индивидуализм и хватка. В масштабных реалистических полотнах, в стилевом плане наследующих лучшим образцам реалистической прозы советской эпохи, он последовательно проводит мысль о глубине и романтике простого и честного (рабочего или деревенского) труда, который как раз и вертит маховик космоса. С Даниэлем ОРЛОВЫМ побеседовал Юрий ТАТАРЕНКО.

– Даниэль, важно ли вам то, что вы видите за окном?

– Очень важно. Я не могу все время находиться во внутренней Монголии. Я и на выборы ходил президентские.

– Писательское счастье – это ежедневное вдохновение или любовь миллионов?

– У прозаика не бывает ежедневного вдохновения. Другие механизмы работают. Интуитивно-экстатическое начало прозы важно, но не оно основное. Нафиг-нафиг ежедневное вдохновение, так и рехнуться недолго или спиться, как какой-нибудь поэт. А любовь миллионов… Хорошо, когда она заслужена, плохо, когда украдена. Вот как хотите, так и понимайте, что я сказал.

– Первый ваш текст, что довелось прочесть, был роман «Чеснок», изданный два года назад. Как шла работа над книгой?

– Писал роман 6,5 лет. За это время успел написать еще один роман и несколько повестей. Но книга сразу возникла общим ощущением. Что такое вдохновение для прозаика? Ощущение космоса новой книги. Писал с перерывами, тяжело. Но в 2016-м работал над «Чесноком» уже ежедневно. Получается, что половину написал за год. Остальное за пять. Пять лет – несколько частей писал параллельно и по мере готовности публиковал их в толстых журналах: «Октябре», «Неве», «Дружбе народов» и снова в «Октябре».

– Вы не только прозаик, но и драматург. Питерские театры вас привлекают?

– Пару лет назад к нам приезжала Ярослава Пулинович. Позвала на премьеру спектакля по ее пьесе «Земля Эльзы». Мы с супругой сходили, получили большое удовольствие. Считаю, что эта пьеса – главная удача Ярославы. Сперва прочел ее – кажется, в журнале «Искусство кино». И мне очень понравился текст.

Чем отличается драматургия от прозы? Проза – это рефлексия, то есть отрефлексированный материал. А в пьесе все происходит здесь и сейчас. И хорошая пьеса – это всегда очень интересно.

Сам пишу пьесы, но драматургом себя назвать не дерзну. У меня их только две, «Ведро» и «Наш паровоз вперед». Коллеги-драматурги вроде оценили высоко. Но для постановки нужно иметь знакомых режиссеров. Принесенные с улицы тексты не ставят. Ну, правда, как вы это себе представляете – я что, позвоню Додину и скажу: «Я Орлов, у меня есть пьеса!»?

А у театра сейчас словно второе рождение. Люди наигрались в диджитал. Им хочется эмоций живой жизни, и театр это дает. В России огромное количество молодых драматургов. Между ними безумная конкуренция. На кону солидные денежные призы. Поэтому там нет друзей, все с локтями, всё по-взрослому – насколько я успел заметить.

– Кому из режиссеров доверили бы экранизировать вашу прозу?

– Например, Александру Мельнику, ну, или Урсуляку, а то и Хотиненко. У меня она такая эпическая. Нужен взгляд сверху. Но много зависит от сценария. Я бы не пускал это дело на самотек, сам бы поработал. Я же много халтурил на сценариях. Жить на что-то надо… Кстати, в кино можно то, что нельзя в прозе. Это другая степень свободы.

В качестве примеров удачных экранизаций могу назвать «Вторую жизнь Уве» по Фредрику Бакману – замечательное кино. А «Властелина колец» можно называть? Это просто новая ступень для всего. Я с огромным удовольствием смотрел недавний сериал «Таинственная страсть», сценарий которой написала Елена Райская по роману Василия Аксенова. Это просто блестяще!

Вообще у меня нет особых претензий к синематографу. Могу назвать чудовищную экранизацию – «Мастер и Маргарита» Бортко. Хуже сложно что-то наваять. А вот им же снятый «Идиот» по Достоевскому с Евгением Мироновым и Владимиром Машковым – шедевр и чуть ли не лучшая роль Миронова.

– Прогресс в спорте – это переход количества в качество. А в литературе тот же принцип?

– Человеку дается раз и навсегда ограниченное количество таланта. А мастерство – да, мастерство нарабатывается. И конечно, количество переходит в качество. Чем больше работаешь, чем серьезнее работаешь над своим тестом, тем он лучше. Но если не было таланта в достатке, то текст будет грамотным, техничным, но неживым.

– Как различаете хорошую прозу и не очень? А хорошую и великолепную?

– Обычно мне хватает пяти минут. Я, как профессиональный редактор, читаю начало, потом несколько страниц в середине, там две-три, сям две-три, потом конец. Все. Я понимаю, умеет человек писать или нет, есть талант или нет. Не было случая (пока не было, все еще может случиться), чтобы я пропустил чей-то прекрасный текст, посчитав его недостойным. Но допускаю, что на это влияет много факторов. Зная это, стараюсь разбирать чужие тексты на свежую голову, с хорошим настроением. Представьте хирурга, который входит в операционную с бодуна и не выспавшись, да еще и накануне поругавшегося со всеми, включая собаку. И что он наоперирует? Ну, хороший хирург проведет операцию как надо, но все это не очень правильно. И я не хирург, а человек нервического склада характера.

– Детская литература – книги, которые не перечитывают. Согласны?

– Категорически нет. Я еще в детстве «Карлсона» читал раз тридцать, «Разбойников из Кардамона», «Пеппи», Льва Кассиля, Владислава Крапивина. А теперь читаю эти книги с детьми. Кто это вообще сказал, что не перечитывают? Ради красивой формулы сморозил глупость. Не дружите с такими.

– Что относите к системе табу в литературе и искусстве в целом?

– Не очень понимаю вопроса. Уверен, что писать можно обо всем. Важно поднимать тему, как поднимают вес, – по опыту, мастерству и таланту. Иначе можно надорваться или всех рассмешить.

– Сейчас популярна серия «ЖЗЛ». Чья биография вам интересна для своего исследования?

– Я мечтал написать про Олега Куваева, но меня опередил Василий Авченко. Я еще не читал, но уверен, что он сделал все талантливо и деликатно. Может быть, я хотел бы написать про летчика Уточкина, но эту книгу уже написал мой товарищ Максим Гуреев. Кстати, тоже пока не читал. Вообще интересно писать про человека, который находится на разломе, на которого действуют совершенно противоположные векторы. Таким человеком мне видится, например, Петр Капица. Грандиозная, конечно, фигура. Но вообще я не по части нон-фикшен.

– А какого памятника не хватает вашему городу?

– В Кронштадте надо поставить памятник Николаю Гумилеву. Он тут родился. Его судьба рифмуется с судьбой Кронштадта. Кстати, я давно предлагаю Петра работы Церетели из Москвы перенести на Балтику и поставить здесь на намывном островке. Красиво будет и уместно. Москвичи! Отдайте нам Петра. Вы его все равно не любите. Уверен, «Газпром» оплатит. Они на него со своей башни смотреть станут.

– Вот вы шутите, а у меня серьезный вопрос: современный человек станет абсолютно беспомощен в быту, как только отключат электричество. Вам не страшно думать о такой перспективе?

– Я об этом с детства думаю. Потому у меня весьма земная первая специальность – геолог. Ну, и руками всякое могу. Если что, знаю, где по-быстрому взять стальные листы, сварочный аппарат и сварить печку-буржуйку. Ничего, с семьей не пропадем. Могу порох сам сделать, могу патроны набить. Так что, если бабахнет, отстреляюсь. А писать я и от руки могу. Отвык, но заново себя приучаю. Оказалось, что писать лучше карандашом. Удивительное дело. О чем буду жалеть из «эпохи электричества»? Точно не о социальных сетях.

– Что любите и что не любите?

– Спать люблю. Не люблю людскую неблагодарность. Еще хамство не люблю, но и его со временем прощаю.

– Графоман – кто говорит: «Пишу не хуже других!» А для вас это кто? Чем опасно сообщество графоманов?

– Есть некоторый терминологический казус. Вообще графоман – это тот, который не может не писать. Например, Дмитрий Быков – классический графоман. Но одновременно он неплохой прозаик, гораздо лучший публицист и совсем хороший поэт. У него и страсть во всем, что он делает, поэтическая, иррациональная. А графоман-неумеха… Да таких полчище. Не вижу смысла о них вообще говорить. Сообщества графоманов, конечно, имитируют литературный процесс, но это для совсем неискушенных читателей. Хотя, говорят, им теперь даже гранты дают на фестивали. Ну, у нас страна богатая, не обеднеет. Чем больше графоманов, я считаю, тем больше интерес к литературе вообще.

– Русский язык стремительно меняется – в него активно приходят заимствования, смайлики, новые грамматические конструкции. К чему это может привести?

– И это пройдет. Со стороны писательского и издательского сообществ не надо легитимизировать новояз, суржик, сленг, арго. А в остальном все как-то само обычно налаживается. Но за иные слова хочется набить лицо.

– Вы как-то проводили в Питере литфестиваль. Не хотели бы возобновить проект?

– Есть такие намерения. Но пробить финансирование – это каждый раз долгая и хлопотная история. Есть фесты, на которые можно равняться. «Волошинский сентябрь» моего давнего друга Андрея Коровина – очень серьезный форум. В Нижнем Новгороде Дмитрий Бирман уже провел три Фестиваля имени Горького, весьма полезные и для авторов, и для публики, – и неплохо получается! Опять же красноярский «КУБ» – самый представительный писательский форум за Уралом. Слава Коновалов делает фестиваль во Владивостоке. Это очень верная идея, это сшивает страну получше железных дорог. Фестивали должны быть. Это нужно и читателям, и авторам.