Оглушить умного читателя

Красивые и умные женщины готовы были идти за Бабелем в огонь и в воду.Исаак Бабель.  1929 или начало 1930-х. Фото из книги Елены  Погорельской и Стива Левина «Исаак Бабель.  Жизнеописание»

Последние 16 лет интерес Елены Погорельской сфокусирован на творчестве Исаака Бабеля. Свидетельством тому – книги. Совсем недавняя, «Исаак Бабель. Жизнеописание», вышла в этом году. О ней, а также и собственно о личности и творчестве писателя с Еленой ПОГОРЕЛЬСКОЙ побеседовала Елена КОНСТАНТИНОВА.

– Елена, чуть ли не одновременно вы завершили два крупных проекта в Москве и Петербурге, став составителем главной книги Исаака Бабеля «Конармия» в серии «Литературные памятники» («Наука», 2018) и одним из авторов биографии писателя – «Исаак Бабель. Жизнеописание» («Вита Нова», 2020). Как долго шла ваша работа?

– Над «Жизнеописанием» – почти 10 лет, над «Конармией» – ровно пять. И то и другое, конечно, далось непросто.

– Почему вы решили писать о Бабеле в соавторстве? И именно со Стивом Левиным, притом что вас разделяют границы России и Израиля?

– Я бы поменяла вопросы местами, точнее, их бы объединила: почему я решила писать биографию в соавторстве со Стивом Левиным? Поначалу работала одна. А в 2011 году прочла отличную книгу Левина «С еврейской точки зрения» (Иерусалим: «Филобиблон», 2010), где есть большой раздел о Бабеле. В том же году мы познакомились со Стивом, быстро нашли общий язык, подружились. И вскоре я предложила ему сотрудничество: у него давний опыт изучения творчества Бабеля, которым он занимается еще со студенческих лет. Кроме того, Левин – автор третьей в СССР (после Израиля Смирина и Сергея Поварцова) кандидатской диссертации, посвященной Бабелю. А что мы живем в разных странах, так это в наше время не проблема.

– По сути, писательство – глубоко личный, сокровенный процесс. Вас и это не останавливало?

– Мне кажется, я в какой-то мере уже ответила на данный вопрос. Но дело не только в самом процессе писания. У нас была возможность обсуждать написанное, дополнять друг друга. Всегда полезен свежий взгляд на твой собственный текст, к тому же взгляд человека, который глубоко в теме.

– Как вы разделили «обязанности»?

– Это происходило как-то само собой, ведь у каждого свои любимые темы. Для Стива, например, все, что связано с Саратовом, откуда он родом, и с продовольственной экспедицией в Самарскую губернию 1918 года, в которой участвовал Бабель, коллективизация, политический контекст. Для меня, скажем, детские годы, отношения с Маяковским, переводы из Мопассана, поездки во Францию. Но я была координатором и осуществляла общее редактирование.

– Кому принадлежит идея посвятить книгу памяти жены Бабеля – Антонины Николаевны Пирожковой?

– Эта, без ложной скромности, счастливая идея принадлежала мне.

– В отличие, допустим, от ныне покойного Сергея Поварцова, автора хроники последних дней писателя «Причина смерти – расстрел» («Терра», 1996), которого вы упоминали, или Стива Левина вы не были знакомы с Антониной Николаевной. Это минус или, как ни странно, плюс?

– Очень жалею о том, что мне не посчастливилось общаться с Антониной Николаевной и получить бесценные сведения о Бабеле из первых рук. Не говоря уже о том, что она сама была незаурядной личностью. И поэтому я с особой радостью прочитала в рецензии Елены Елиной и Александры Раевой, напечатанной в апреле в журнале «Волга», и в недавнем интервью Андрея Малаева-Бабеля, внука Бабеля и Пирожковой, что Антонина Николаевна воспринимается как второй главный герой «Жизнеописания».

– И внук, и дочь Бабеля ныне живут в Штатах. Какие отношения сложились у вас с ними?

– Прекрасные, о каких можно только мечтать. Мне повезло и с таким писателем, как Исаак Бабель, и с его наследниками. Они продолжают традицию Антонины Николаевны, которая принимала у себя многих исследователей и помогала в их работе. Лидия Исааковна и Андрей, например, приезжали в Москву на конференцию, посвященную 120-летию Бабеля. Андрей выступил с интересным докладом, в котором неожиданно представил творчество деда в контексте традиции великих актеров-трагиков XIX – начала ХХ века. А в 2016 году, будучи у них дома в США, я смогла сверить с оригиналом конармейский дневник Бабеля для «Литературных памятников», поработать с другими рукописями и документами из семейного архива. Они же предоставили уникальные материалы для иллюстрирования «Жизнеописания».

– Испытывали ли вы давление с их стороны?

– Ни в коей мере, только помощь и поддержку.

– Назовите, пожалуйста, самые главные источники, на которые вы опирались?

– В первую очередь на произведения самого Бабеля. Даже условно автобиографические тексты, где преобладает вымысел, заставляли искать истину: а как было на самом деле? Его письма, особенно письма родным, большая часть которых пока не опубликована. Многие уникальные документы из российских и зарубежных архивов. Для биографии последних лет писателя – уже прозвучавшая книга Поварцова, документальная повесть «Прошу меня выслушать» Виталия Шенталинского и, безусловно, замечательная книга «Я пытаюсь восстановить черты: О Бабеле – и не только о нем» Пирожковой (2013).

– Воскрешение каких страниц в биографии потребовало наибольших душевных усилий?

– Ответ очевидный – последние месяцы перед арестом, арест, тюрьма, приговор, расстрел. И еще те страницы эпилога, где говорится о хождении вдовы писателя по мукам, ее страстной вере в то, что муж жив и вот-вот вернется домой, ее нежелании верить в смерть Бабеля. Объяснять почему, думаю, не надо.

– Какие подводные камни ждали вас уже на этапе написания книги, что предстало неожиданно или по-новому высветило известные факты?

– Что касается подводных камней, действительно есть какие-то периоды биографии, о которых очень сложно написать что-то определенное. Таков, к примеру, загадочный 1919 год. Да и отчасти 1920-й: мы не располагаем пока точными данными о том, когда Бабель поступил в Первую конную армию и когда оттуда выбыл. И неожиданности случались. Например, не было известно о существовании сестры-погодка Бабеля Иды, родившейся в Николаеве 1 декабря 1895 года. Девочка прожила всего шесть месяцев, но благодаря установлению этого факта мы теперь знаем, что Бабель с родителями переехал из Одессы в Николаев не позднее даты ее рождения. В Российском государственном военном архиве были обнаружены два очень важных документа – справка о снятии с довольствия в столовой Штаба армии Бабеля (Лютова) с 24 июня 1920 года, свидетельствующая о том, что в Конармии была известна настоящая фамилия писателя, и косвенно подтверждающая дату его перехода в 6-ю кавалерийскую дивизию; и копия не датированной инструкции по ведению журнала военных действий, заверенная К. Лютовым. О ведении этого журнала есть несколько лаконичных записей в конармейском дневнике, а соотнесение этих записей с инструкцией позволяет отнести начало ведения подобного журнала в Первой конной к середине июля 1920 года.

– Часто ли вы при той или иной находке восклицали: «Мистика!»?

– Не помню, чтоб восклицала именно так, но нечто подобное случалось нередко. Вот пример, который меня до сих пор не отпускает. Опубликовано только одно письмо Бабеля, где говорится о смерти Маяковского, – родным от 27 апреля 1930 года. Я раньше думала, что в день смерти поэта Бабеля не было в Москве. Но оказалось, что есть еще письма на эту тему от 16 и 21 апреля, и из них выясняется, что Бабель 14 и 15 числа дежурил у гроба Маяковского. Он был настолько потрясен и подавлен гибелью поэта, что 21 апреля писал родным в Бельгию: «Вся жизнь как-то сломалась ни работать, ни радоваться весне нельзя было».

– Позвольте неудобный во всех отношениях вопрос. Возможно, вы и сами сталкивались с таким суждением о Бабеле: «Писатель бесспорно гениальный, а человеком был так себе»?

– Да, к сожалению, сталкивалась… Однако – с не подкрепленным хоть сколько-нибудь серьезными аргументами. Мне кажется, что это больше говорит о тех, кто высказывается подобным образом. Более обаятельного человека, обладавшего к тому же искрометным чувством юмора, трудно себе представить. Недаром красивые и умные женщины готовы были идти за ним в огонь и в воду. Современники вспоминают о Бабеле как о человеке необычайной душевной щедрости. Антонина Николаевна писала о том, что доброта его «граничила с катастрофой»; он хотел иметь какие-то вещи только для того, чтобы их раздавать. А людей без недостатков не бывает. К тому же нельзя подходить к такому большому художнику с обывательскими мерками. И как можно нам, не жившим в то страшное время, судить тех, кто его пережил или не пережил и погиб, как Бабель.

– Тогда спрошу иначе. Есть ли у Бабеля поступки, о которых вам хотелось бы промолчать?

– Есть. То, что он скрывал вторую семью – Антонину Николаевну и дочь Лидию – от родных. Хотя понять и объяснить тоже могу: он щадил чувства матери и сестры, которые были очень привязаны к первой жене, Евгении Борисовне, и старшей дочери Бабеля Наталье, жившим в Париже. Да, вероятно, и самой Евгении Борисовне не хотел наносить удар.

– Выдавая вымысел за действительность, Бабель мастерски вводит читателя в заблуждение, в том числе в своих якобы автобиографических рассказах. То есть полагаться на их надежность в смысле достоверности не стоит?

– Не только не стоит, но и нельзя ни в коем случае. Всякий раз надо разбираться, где факт, а где вымысел. Вместе с тем надо помнить, что характерное для Бабеля искажение фактов, дат и топографии всегда подчинено художественным целям.

– Вообще граница между реальностью и фантазией видна только вооруженному взгляду литературоведа? Произведения Бабеля «закрыты» для обычного читателя?

– Мне как обладателю этого самого «вооруженного взгляда» судить трудно. Вероятно, Бабеля можно читать по-разному, и я не стала бы говорить о его закрытости для обычного читателя. Он ведь писал для читателей, а не для литературоведов. И прием искажения реальности был рассчитан на них же. На одном из выступлений Бабель сказал: «…если я выбрал себе читателя, то тут я думаю о том, как мне обмануть, оглушить этого умного читателя» (28 сентября 1937 года). В конце концов, для того и существуем мы, комментаторы произведений Бабеля, чтобы помочь читателю, если он того захочет, во всем разобраться.