Интервью на раздевание

Решающим аргументом как раз может стать желание известного артиста сыграть в пьесе. Антуан Ватто. Актеры французского театра. 1712. Эрмитаж, СПб

На фоне упадка интереса к чистой литературе сохраняется популярность эклектичных зрелищных искусств, таких как театр. Поток публики в храмы Мельпомены не ослабевает. Однако, несмотря на работу сценариста, режиссера, актеров и т.д., основа театра – все равно та же самая литература, и в каждом театре есть человек, который занимается отбором произведений для постановки. О том, как проходит этот отбор сегодня, с Екатериной КРЕТОВОЙ побеседовала Наталья РУБАНОВА.

– Екатерина Георгиевна, как случилось, что музыковед сменил ноты на персонажей? Имею в виду ваше перепрофилирование: от Гнесинки и консерватории – к театральной критике и, собственно, работе в театре.

– Путь к театральной критике шел через музыкальную критику. Поэтому от нот я никогда далеко не отходила. Музыкальный театр был у меня всегда в приоритете. Причем самый главный и любимый жанр для меня – это даже не столько опера, сколько мюзикл. Вот уже более тридцати лет я занимаюсь музыкальным театром, пишу о нем статьи в самых разных форматах – от серьезных аналитических материалов в журнале «Вопросы театра» до ироничных рецензий в духе газетного фельетона. Драматический театр в чистом виде я, признаться, не очень люблю. Мое сотрудничество с драматическими театрами – до «Школы современной пьесы» я работала в Театре имени Маяковского, а затем в Театре Моссовета – всегда было связано либо с музыкальными, либо с «клубными», либо с мультижанровыми проектами. Когда Иосиф Райхельгауз пригласил меня к себе в театр «Школа современной пьесы» на должность завлита, это была весьма неожиданная для меня история, абсолютно новый опыт.

– Итак, вы – завлит театра «Школа современной пьесы»: по какому принципу формируется отбор материала для сцены? Иной раз кажется, что верблюду легче пройти сквозь игольное ушко, нежели драматургу, пусть и лауреату конкурсов, «пробить» свою пьесу в столичный театр, и степень таланта ни при чем. Впрочем, не только в столичный – в провинции свои неписаные законы: как известно, любой театр – государство в государстве, да и о вкусах с пеной у рта спорят...

– Поскольку театр «Школа современной пьесы» не ставит классику – таков художественный манифест создателя и руководителя театра Иосифа Райхельгауза, – современные пьесы не вступают у нас в конкуренцию с шедеврами мировой драматургии. Так что в нашем театре современному драматургу пробиться много проще, чем в каком-то ином. Мы только современных драматургов и ставим. А отбор… Конечно, это всегда субъективно. Я вообще не верю объективности критериев. Разумеется, есть профессиональные «санитарные» нормы, которые мы, люди, много лет работающие в театре, имеющие профильное образование в области искусства, для себя определяем и не пропустим ничего, что им не соответствует. Но дальше – полный разгул вкуса, личных приоритетов, личных неприятий.

– Бытует мнение, что драматурга, если он/она условно еще «не Петрушевская», несмотря на одаренность, могут спасти в московском театре две вещи: звезда-актер либо звездный режиссер. Это первая вещь. Вторая – понятно, про деньги. Ну то есть если условная Чулпан Хаматова согласится сыграть условную Медею в постановке малоизвестных режиссера и драматурга и если на это найдутся деньги, то у спектакля будет касса, зритель придет. Или: если условный Дмитрий Крымов поставит пьесу начинающего драматурга, где будет играть не очень известный актер, то касса тоже в принципе будет. Ну потому что «на имя» пойдут: Хаматова, Крымов... холодный расчет и ничего больше?

– Разумеется, и звездный актер, и звездный режиссер могут стать тем локомотивом, который выводит новое, никому не известное произведение на поверхность. Кстати говоря, слабая драматургия часто бывает для режиссера более привлекательна, чем сильная. Потому что ему, режиссеру, себя в ней легче проявить. … На конкурсе «Действующие лица» у нас даже нередко возникает некая коллизия. Дело в том, что жюри на этом конкурсе состоит из молодых режиссеров. И критерий оценки – желание поставить спектакль по той или иной пьесе. Так вот они признаются, что выбирают не самую сильную в литературном отношении пьесу, а ту, которая для них становится внятным поводом для создания спектакля… Где им проще реализовать свои фантазии, свой режиссерский произвол. Или такой пример: появляется пьеса. Интересная – сюжет, интрига, характеры, хорошим языком написана. Таких – не то чтобы много, но попадаются. И вот тут решающим аргументом как раз может стать желание известного артиста в этой пьесе сыграть. Часто даже бывает обратное движение: артист просит меня как завлита найти ему пьесу. И я ищу. И даже нахожу. Как нашла для Ирины Алферовой пьесу Натальи Савицкой «Жена» (у нас идет под названием «Ночь с незнакомцем»). Сейчас вот Юрию Чернову предложила интереснейшую сатирическую комедию Андрея Райкина «Задняя часть слона». А однажды обнаружила монопьесу – «Спасти камер-юнкера Пушкина» Михаила Хейфеца. И дала ее читать Владимиру Качану. Ему очень понравилось, и он готов был играть. Но худрук театра Иосиф Райхельгауз с таким распределением не согласился. Монопьеса превратилась в спектакль на пять артистов. Качана среди них не оказалось! И хотя все занятые в спектакле актеры не являются супермедийными, спектакль получился очень успешным, получил ряд театральных премий. Правда, режиссер, конечно, знаменитый ее поставил. Здесь не поспоришь.

– «Талантам надо помогать…»: что ж, конкурсы драматургов в помощь вместо так называемого бога. Какие состязания, какие драматургические «забеги» представляются вам наиболее интересными с точки зрения продвижения интересных пьес на подмостки? Все эти «Любимовки»… и что в этом ракурсе происходит в ШСП?

– Драматургический конкурс – отличная вещь. Хотя бы потому, что присланную на конкурс пьесу обязательно прочтут читчики, эксперты, то есть немалое количество народу. А не один несчастный завлит. Я все конкурсы приветствую и поддерживаю. Тем более что у каждого свой формат, свои приоритеты. ШСП проводит конкурс «Действующие лица» вот уже 16 лет. За это время конкурс стал международным. Пьесы присылают со всего земного шара – от Америки до Японии. Примерно 300–400 в год.

– Расскажите о программе «Класс молодой режиссуры» в ШСП. Как она соотносится с современной драматургией, которая приходит – самотеком или по рекомендации – в театр Райхельгауза?

– Мы придумали, что после отсева пьес читчиками, формирующими лонг-лист «Действующих лиц», окончательно судят конкурс молодые режиссеры, участники программы «Класс молодой режиссуры». Они выбирают лучшую, по их версии, десятку, предлагают эскизы постановок, на основе этих пьес и мы выбираем лучшую. Таким образом наш репертуар ежегодно пополняется пьесой – лауреатом конкурса «Действующие лица». А режиссеры приходят к нам с улицы. Пишут заявки. Мы смотрим – из какого вуза, какой мастерской, кто мастер. Есть очень талантливые молодые режиссеры.

– Проблема современного театра – во многом в снижении планки: от актерской игры до качества пьесы. И пусть текст написан профессионально, заточен он нередко явно не на то, чтобы обращаться к душе зрителя (душа – почти анахронизм, особенно для младых драматургов: им нужно шоу, им не нужны шекспировские, да, пожалуй, и беккетовские смыслы). Нет?

– По-разному. Время новой драмы, которая все как-то опустила до уровня бытовых отношений из жизни социальных низов, прошло. Наоборот, сейчас многие ударились в абсурд, перформанс, условные притчевые сюжеты. Хотя есть, конечно, и вербатим – много пьес, построенных на переписке в соцсетях. И это понятно: иной раз почитаешь свою же ветку – ну точно театр абсурда. А вот насчет заточенности и профессиональности текста – увы, нет. Многие пишут небрежно, неграмотно. Бич большинства современных драматургов – отсутствие индивидуализированной речи у персонажей. Все говорят одинаково – лексикой автора.

– Что посоветуете драматургам кроме того, чтобы хорошо писать и иметь крепкие нервы? И стоит ли молодым в нынешние времена посвящать себя такой «лишней» профессии, как драматург? Переизбыток талантов, кризис перепроизводства…

– Посоветую ровно то, что и представителю любой творческой профессии: если можешь не писать – не пиши. Можешь не играть – не становись артистом. Можешь не петь – не иди в певцы. Делай это только в том случае, если не можешь без этого жить. Но тогда не жалуйся и не обижайся: ты пишешь, играешь, поешь – для себя. Захотят ли тебя слушать, читать и видеть другие – это зависит от такого огромного количества обстоятельств – как закономерных, так и случайных, – что лучше об этом не задумываться.

– Вы помимо всего прочего редактор рукописей Иосифа Райхельгауза. Расскажите о его новой книге, которая вышла недавно.

– Вышла книга «Игра и мука». Не зря так называется: не только потому, что взята известная цитата, там действительно чередуются игра и мука – как вообще в жизни. Черное и белое, смешное и трагическое, серьезное и легкомысленное. Серьезные монологи основаны на блогах Иосифа Райхельгауза. Несерьезные байки – совершенно новые, не дублирующие ранее изданные. Есть среди них и довольно рискованные. На них кто-то может даже и обидеться. Очень серьезная повесть «Протоколы сионских медсестер» – более чем откровенно о его болезни, о том, как выкарабкивался буквально из лап смерти, но там и юмора много, самоиронии. В конце – мое с ним интервью. Тоже очень исповедальное и очень самокритичное. Можно сказать, интервью «на раздевание». Вообще книжка вышла честная.