С мужчиной проще договориться

Михаил Марголис (второй справа) с героями своей книги «Машина Времени. Полвека в движении. Настоящая история главной рок-группы страны» – Валерием Ефремовым, Андреем Макаревичем и Александром Кутиковым. Фото из архива Михаила Марголиса

Вышла книга Михаила Марголиса «Редкая птица. Первая авторизованная биография Дианы Арбениной и «Ночных снайперов». В чем специфика биографий музыкантов, зачем в книге появляется мат, что общего между телевизионным фильмом и книгой, у Михаила МАРГОЛИСА узнала Марианна ВЛАСОВА.

– Михаил, «Редкая птица» – не первая ваша авторизованная биография музыканта. В чем специфика подобных книг?

– Специфика прежде всего в том, чтобы быть в материале. То есть не начинать погружение в историю своего героя лишь с того момента, когда ты заключил договор на написание его биографии. У меня с десяток книг вышло, и пока все они о людях, которых я лично знаю хорошо и давно. С Дианой ровно такая же история. Мы знакомы не один десяток лет, много общаемся. И когда я предложил издательству книгу о ней, реакция была очень позитивная. Но чаще представители издательства интересуются, чтобы я мог для них написать. Далее мы обсуждаем кандидатуры. Для меня немаловажно, что бы герой книги был моим современником и знал меня лично.

– А хорошее знакомство не мешает?

– Иногда, конечно, создает некие деликатные сложности. Попробуйте написать книгу о своем друге или подруге. Порой то, что привычно и естественно звучит в личном разговоре, на бумаге, для широкой аудитории приобретает довольно откровенный и не всегда выгодный герою фон.

– То есть сложно написать о близком человеке?

– Мне пока удается балансировать так, чтобы книга не выглядела сусальной открыткой, а все-таки была достаточно откровенной и все же учитывала наши дружеские отношения с героем. Постоянное балансирование идет между этим... Разумеется, в меру своего образования, воспитания, интеллекта автор должен понимать, как и что он строит. Если есть принципиальные вещи, которые без конфликта обойти не удастся, значит, просто не пиши. Если видишь, что все-таки можешь справиться с материалом, тогда делай.

– Это ваша первая книга про женщину-музыканта. В чем отличие работы над такой книгой?

– Существует определенный момент деликатности. С мужчинами некоторые вещи проговариваются совершенно иначе. Допустим, самое элементарное. В нашем личном общении с Дианой язык более вольный, включая ненормативную лексику. У Дианы в окончательном варианте возникло желание заменить такие слова на эквиваленты. Такого не было с мужчинами: Андреем Макаревичем, Александром Кутиковым, Гариком Сукачевым, Арменом Григоряном, Леней Федоровым. Ненормативная лексика давала особую краску, и, если нужно было текст усилить, она оставлялась, и это не вызвало никаких проблем.

– Кроме ненормативной лексики, больше ничего?

– Ну, какие-то интимные моменты. С мужчиной в этом смысле проще договориться, а женская психология – это другая история. Я не могу с позиции женщины рассуждать и либо стараюсь в какие-то вещи не очень глубоко погружаться, либо быть деликатным.

– Как вы считаете, мат необходим в книге, если вы при разговоре его используете?

– Он в книге не необходим, но в определенных моментах вполне естественен, когда подчеркиваются нюансы интонации героя. Любое сглаживание такой лексики – элемент ханжества. И некоторые истории звучат не вполне естественно. Разумеется, речь не о бессмысленной брани и не об отрицании этикета, а только о гармоничности рассказа. Самые простые примеры – в том же спорте. В раздевалке звучит одна лексика, но это не значит, что тренер после матча должен выходить на официальную пресс-конференцию и разговаривать таким же языком. Но когда мы рассказываем о жизненных моментах, обсценная лексика намного точнее выражает отношение собеседника, чем если бы мы нашли какие-то синонимы смягчающие. Вспомните, как в фильме «Джентльмены удачи» заканчивается эпизод с перетаскиванием тяжелых батарей. Персонаж Евгения Леонова в конце концов все же срывается. Эта та самая искусственность, когда пытаешься найти замену естественной эмоции, и получается угловатая конструкция фразы. В книге «Редкая птица» удалось, впрочем, сохранить баланс, даже при замене некоторых слов и фраз. Какие-то разговорные эпитеты заменил я, другие – Диана.

– Когда приступаете к книге, есть изначальный образ героя? Он меняется по мере написания?

– Бывает, при проговаривании какой-то давней ситуации ты видишь, что человек на нее смотрит уже иначе, чем прежде. В биографических книгах затрагиваются ведь многие архивные эпизоды. Допустим, мы возвращаемся с моим собеседником к истории, которую 20 лет назад уже обсуждали. Но минули годы, несколько поменялись обстоятельства, участники событий стали старше, и вдруг человек говорит о давней ситуации другими словами. В книге у меня задача сочленять эти вещи. Не просто брать один из вариантов, оставляя прошлую либо сегодняшнюю версию. Если произошло принципиальное изменение, то это дополнительная фактура для книги. Повод поискать причину, почему суждения твоего героя столь кардинально отличаются от того, что он говорил раньше. Оказывается, за это время произошло то-то и то-то, и у человека поменялось мировоззрение или обстоятельства.

– Вы анализируете и складываете историю по кусочкам?

– Все складывается в уме, а потом ты пишешь резюмированный текст, как ты это воспринял и понял. Когда люди смотрят со стороны на героя ныне живущего, то зачастую они ассоциируют книгу с автобиографией. Но ни одна моя книга не является чьей-то просто продиктованной мне автобиографией. Это мои авторские книги, где люди, о которых я пишу, – главные герои. Можно сказать, что это документальный роман. Он основан на истории реального человека, но сверстан, сделан, рассказан и переосмыслен конкретным автором. Хочется, чтобы человек, о котором я пишу, соучаствовал в моей книге в качестве постоянного собеседника, партнера.

– Диана впервые увидела книгу только на пресс-конференции?

– В напечатанном виде – да. Текст она видела раньше. Но герои некоторых моих предыдущих книг – например Гарик Сукачев или Леонид Федоров – прочли о себе наравне с обычными читателями. После презентации.

– Какая реакция у них была?

– Нормальная. У Гарика – вообще замечательная. Он прочел книгу за ночь и позвонил на следующее утро. Сказал, что, если бы назвать главного героя не Гариком Сукачевым, а вымышленным именем, то можно снять фильм о нашем времени, поскольку «Путь Горыныча» – фактически готовый сценарий. И в шутку пожелал ничего лучшего не написать, поскольку моя история про него получилась очень хорошо. В таких проектах, конечно, важно доверие. Артисты пересекаются с большим количеством журналистов и не всем доверяют. Если же к ним обращается человек, которого они давно знают и представляют его профессиональный уровень, они не боятся подвоха. Не боятся, что ты введешь в текст фейковые или полуфейковые фрагменты, а они узнают об этом постфактум. Когда уже, не глядя, «авторизовали» твою книгу. И потом на пресс-конференции их кто-нибудь спрашивает, допустим, так: «На 15-й странице написано, что вы убили свою тещу. Это верно?» И артист недоуменно реагирует: «Какая теща? Я и женат не был никогда». Мне этого не надо. Я не корреспондент желтого издания, который говорит: «Отлично. Хайп пошел! Фигня, что мы не будем после этого общаться, зато сейчас это все отпишут».

– Как вам работалось с героями книги о группе «Машина времени»?

– Про «Машину времени» у меня целых три книги. Андрей Макаревич читал их все до публикации. Первую предварительно не читали другие «машинисты», кроме него. Он практически ничего не правил. Но я понимал, что ему удобнее знать текст заранее. Да и мне тоже не хотелось, чтобы Андрей потом спрашивал: «Миша, а чё ты там написал?» Тут как бы ситуация обратная той, что сложилась во время работы с Гариком.

– Книга построена хронологически, но жанрово в ней полная мешанина. Откровения так называемого летописца перемежаются отрывками интервью. Почему вы выбрали такой стиль?

–Я считаю, что такой микс более доходчив. Когда я пишу такого рода книги, я представляю их в видеоварианте. По сути, я делаю большое документальное кино или телеполотно. Представляете, как микшируется телефильм? Как правило, идет закадровый авторский текст или автор иногда появляется в кадре, а к его повествованию подводится прямая речь участников истории.

– А какую книгу вы бы сами почитали?

– Мне интересны максимально приближенные к реальности биографии. Не «романизированные» истории, например, Чехова или Шекспира. И не взгляд на их судьбу и значимость какого-то конкретного человека, пусть даже маститого. То есть, условно, не Толстой о Чехове или Набоков о Достоевском (это тоже интересно, но, скажем так, факультативно), а прежде всего именно документальное раскрытие фигуры героя. Это больше исследовательская история, на мой взгляд. И я стараюсь работать примерно в таком направлении. Композиция биографии моя, но я основываюсь на фактологии и прямых высказываниях очевидцев событий, а не только на своих оценках личности героя. Допустим, можно было рассказать биографию Арбениной как подборку собственных рецензий на ее альбомы и концерты. Но это было бы скорее развернутое эссе, а не реальная ее «линия судьбы».

– Как рождаются названия книг?

– Названия у меня появляются постепенно, и, когда они формулируются, стараюсь отстоять их в обсуждении с издателями. Желательно что-то емкое, эмоциональное и неслучайное из двух слов. Первая моя книга о «Машине времени» называлась «Затяжной поворот». О Гарике Сукачеве – «Путь Горыныча». Горынычем его порой называют близкие друзья, а его путь – прорыв с московских окраин в эпицентр всеобщего внимания. «Крепкий турок» – это о Михаиле Турецком, о том, как он выстраивал свой именной проект, проходя через целую систему компромиссов, дважды находясь на грани того, что это все развалится. И опять же, Турок – это его уличное прозвище. В случае с «Редкой птицей» было два варианта. Первый – «Портрет Дианы». Но тут книжные дистрибьюторы сообщили, что при оформлении предзаказа такое название у всех оптовиков ассоциируется с совершенно конкретной, трагически погибшей английской принцессой. Я, право, удивился, но предложил другой вариант: «Редкая птица». Это название «снайперской» песни, которое вполне подходит содержанию книги.

– Как вам работалось в 1990-е, в период «свободного и непредсказуемого периода в новейшей отечественной истории», как вы пишете в книге?

– Это было для меня самое энергичное время развития. Я был на 30 лет моложе. Это был еще Советский Союз, но страна существенно менялась, и перемены были мне близки. Сейчас в местной пропагандистской истории 90-е годы – лихие, а для меня это были единственные свободные годы и единственный шанс России на какой-то выход к цивилизации. К сожалению, шанс не реализовался. 90-е были активными, деятельными и интересными для журналистики. Да и в новой, постсоветской отечественной музыке все значимое возникло именно тогда. Арбенина, Земфира, «Мумий Тролль» – все рождены 90-ми, свободным, подвижным временем, когда люди общались на том языке, на котором и думают. И Арбенина до сих пор демонстрирует самый стабильный ход (словно по давно составленной «дорожной карте»), без торможений, только вперед и вверх.