Александр Стрункин
Антология – не историческая реконструкция войны, а книги о судьбах и стихах.
Кадр из фильма «Они никогда не станут старше». 2018
Антон Черный – автор идеи проекта «Поэты Первой мировой», ведущий переводчик и редактор, ученик недавно скончавшегося мэтра отечественного перевода Евгения Витковского (см. некролог здесь). Не так давно вышел второй том антологии «Поэты Первой мировой. Британия. США. Канада», составленный им в сотрудничестве с переводчиком Артемом Серебренниковым. Авторский коллектив проекта награжден специальным дипломом премии журнала «Новый мир» Anthologia. О создании книги с Антоном ЧЕРНЫМ побеседовал Александр СТРУНКИН.
– Антон, прежде всего скажите, пожалуйста: что побудило вас так плотно заняться темой поэзии Первой мировой войны? Интерес обусловлен только недавней 100-летней годовщиной этого трагического события или чем-то еще?
– Началось все задолго до годовщины. Еще в школьные годы на уроках истории меня поразило открытие, что мировых войн было две и о первой почему-то почти ничего не рассказывали. Было это в 90-е, учителя были еще старой школы, и им самим было трудно осознать открывшуюся реальную картину истории, не то что нам ее объяснить. А на первом курсе филфака, едва начав учить немецкий и вообще погружаться в мир германистики, я обнаружил мемуары Эрнста Юнгера о Первой мировой и стал понемногу, что называется, копать тему. Переводами я тогда занимался еще весьма любительски, но потом, когда попал в интернет-семинар к Евгению Владимировичу Витковскому и напечатал свою первую переводную книжку «Морские города» Георга Гейма (2011), почувствовал, что можно было бы с новыми силами вернуться к этой эпохе и сделать сборник из нескольких немецких поэтов-фронтовиков. Планировал ограничиться пятью-шестью именами (Август Штрамм, Вильгельм Клемм, Эрнст Штадлер и другие), но по времени начало составительской работы совпало с предъюбилейным бумом публикаций в немецком интернете и печати. Крупнейшие библиотеки и разные фонды просто потоком вываливали в открытый доступ десятки сканов труднодоступных изданий. Увидев все это, я просто обмер от количества материала.
– Да, во введении к немецкому тому «Поэтов Первой мировой» вы приводите цифры: каждый день в начале войны немецкие газеты получали по 50 тысяч писем с фронтовыми стихами…
– Совершенно верно. Поэтому обработка и подготовка самого состава книги у меня заняли едва ли не столько же времени, сколько ее перевод с немецкого. Это были настоящие раскопки книжного оползня, сошедшего 100 лет назад. Первый том вышел в 2016 году и был неплохо встречен читателями, поэтому мы с коллегами-переводчиками решили создать небольшой штаб для продолжения серии. Подобралась команда энтузиастов, переводящих с английского. Я стал копать англоязычный оползень и в какой-то момент почувствовал, что в одиночку это не потяну. К счастью, к проекту подключился мой коллега Артем Серебренников. Мы оба тогда жили за границей, обладая доступом к литературе, и окончательный облик второго – английского – тома «Поэтов Первой мировой» создавали «в четыре руки». По-моему, получилось неплохо.
– Какие специфические трудности предполагает перевод поэзии Первой мировой? Насколько сложно в нынешних условиях реконструировать исторические реалии и быт – контекст, необходимый для полного понимания текста этой поэзии? Насколько переводчик вынужден становиться историком?
– Начитка исторической базы неизбежна. Без этого просто не понять, как отбирать материал. Каждого автора нужно проработать индивидуально, погружаться в биографический контекст. Ведь случается, что стихи второго ряда, но выдающаяся судьба поставила автора в фокус внимания эпохи, и читать это просто как текст бессмысленно. С самого начала я определил концепцию серии: это рассказ о поэтах, то есть мы идем от личности, а не от нации. Это ни в коем случае не выставка достижений воевавших народов, такая мысль была бы большинству авторов просто невыносима. Это книги о судьбах и стихах, а не историческая реконструкция войны с выстраиванием павших Оуэна и Штадлера по фронтам согласно диспозиции. Такая вот простая мысль, не для всех очевидная.
– Выбор поэтов и стихотворений впечатляет и разнообразием, и качеством. Благодаря подробной вступительной статье и биографическим справкам у читателя вряд ли возникнет вопрос относительно отобранного, но могут возникнуть вопросы по поводу авторов, в антологию не вошедших. Причина только в ограниченном объеме книги или есть иные факторы?
– Мы старательно следили, чтобы все ключевые тексты и авторы эпохи попали в книгу. И пара-тройка досадных пробелов связана исключительно с ограничениями авторского права. Ведь мы работаем легально и прозрачно, без всякой пиратчины, на каждого защищенного законом автора получаем разрешение. В этом смысле немецкие правообладатели охотнее шли навстречу. Даже наследники Ханса Ляйпа попросили за «Лили Марлен» какую-то смешную сумму, и в первом томе разве что Брехт отсутствует по той простой причине, что поиски его наследников не увенчались успехом. Англоязычный том поначалу складывался подозрительно легко, подавляющее большинство их классиков этого периода ушли из жизни более 70 лет назад. Но потом начались проблемы, так как за каждое лицензионное разрешение англичане с нас просили чуть ли не золотом. По этой причине, например, подборка великого Зигфрида Сассуна уменьшилась в четыре раза, а приемлемого соглашения по Роберту Грейвзу мы так и не смогли достигнуть. Что ж, видимо, эти небольшие пропуски будут закрыты переводчиками будущего.
– Первая мировая война навсегда изменила не только военное дело, промышленность и политику, но и культуру, быт, множество элементов повседневности. Какие, на ваш взгляд, перемены – тематические, стилистические, концептуальные – произошли в поэзии?
– Общая тенденция в поэзии того времени – тотальная деромантизация бытия. Европейцам резко сдернули розовые очки, показав кишки жизни. Эрнст Юнгер писал, что в момент гибели его роты под артобстрелом перед ним «разверзло глубочайшую бездну боли». И разные культуры в разной степени оказались не готовы к этой реальности. В Германии и Австрии только что зародившийся экспрессионизм, тогда еще маргинальный и непризнанный, с его тягой к созерцанию деструкции мира и языка оказался неожиданно адекватен окружающему дивному новому миру. Сверхдлинные запутанные строки Антона Шнака или короткие, как пули, строки Августа Штрамма, превращавшего грамматику в мучительный ад, – они создали посмертную маску эпохе, а не бравурные марши. Что до англоязычной поэзии, то с модерном она несколько запоздала, и осознание фальши обычного лирического высказывания начало происходить прямо внутри эстетики георгианского неоромантизма, Оуэн и Сассун деконструировали старую поэзию ее же инструментами. Общим для этих культур я бы назвал стремление к преодолению расчеловечивания врага: убитый и пленный противник и у немцев, и у англичан внезапно оказывается ближе и человечнее тех своих, что оставлены в тылу. На мой взгляд, это гуманистическое зерно – самое ценное, что мы можем вынести из их опыта.
– Далее в вашем проекте запланированы еще более сложные тома: один предполагается посвятить поэтам России, другой – произведениям стран и народов, которые останутся неохваченными. У вас и ваших коллег уже есть некая панорамная картина поэзии Первой мировой, написанной на русском, сербском, украинском, венгерском, чешском, турецком и прочих языках? Могут ли там быть свои Руперты Бруки и Уилфреды Оуэны?
– Подставим ли мы голову еще под один стихотворный оползень? Думаю, этот процесс уже не остановить. Проблема лишь в том, что возможности нашей команды ограничены. Специалистов где-то с полутора десятков европейских языков мы подберем, это все проверенные давние коллеги с интернет-семинара «Век перевода». Но ведь нужно будет всю эту общность организовать, уладить проблемы с копирайтом, сделать экспертную оценку представленных работ. Мы, как правило, не собираем уже изданное, а делаем переводы под начатый проект. Сколько времени займет такая работа, сложно представить. Пока стараемся укладываться в три года на один том. Следующим пойдет русский выпуск, который очень просят, даже требуют наши читатели. С одной стороны, это чисто составительская работа, но я уверен, что при должном погружении в предмет нам откроются неизведанные области, требующие большой исследовательской проработки. Да и переговоры с наследниками поэтов отнимут много сил.
– Расскажите про содружество переводчиков Drugimi Slovami, участником которого вы являетесь. Что вас объединяет?
– Это небольшая рабочая группа, пока из трех человек, куда входят Артем Серебренников (доктор наук, специалист по испанской, английской и французской литературе), Александр Триандафилиди (специалист по итальянскому Ренессансу, работает с четырех языков) и ваш покорный слуга (работаю с немецкого, английского и немного с нидерландского). Все трое – ученики Евгения Владимировича Витковского, познакомились в его семинаре. Наше объединение – попытка самоорганизации творческих людей перед лицом равнодушия издательской отрасли. Наблюдая, как сделанные нами книги годами не выходят в печать, как издатели брезгливо копаются в наших рукописях, мы решили, что с нас довольно. Мы теперь сами планируем, делаем и продвигаем свои книжные проекты. В случае с английским томом «Поэтов Первой мировой» мы даже сами собрали деньги на печать с помощью краудфандинга. В этом случае издательства становятся нашими партнерами и друзьями, а не хозяевами, и мы вольны выбирать, с кем нам приятно и удобно работать.
комментарии(0)