Проза сдержала обещание математики

Если есть место в «тройке», могут премировать и нового автора. Николай Сверчков. Тройка. 1848. Омский областной музей изобразительных искусств им. М.А. Врубеля

Как человек, много лет плодотворно пишущий и, можно сказать, съевший собаку в книжных делах, Ольга Славникова легко, спокойно и очень точно анализирует литературный процесс в его непростом взаимодействии с ситуацией на книжном рынке. Об этом, а также о ее литературной биографии с Ольгой СЛАВНИКОВОЙ побеседовала Наталья РУБАНОВА.

– Ольга Александровна, как математика повлияла на вашу прозу? То, что наука эта лежит в основе музыки, ни для кого не секрет, ну а ваша «музыка слова» – откуда растeт она? В юности у вас были большие математические способности…

– Математика, как и литература, описывает мир. Когда математики говорят «красивое решение», речь и правда идет о красоте. Красивое в математике максимально лаконично. Так же и метафора – наиболее емкий и краткий способ выразить в словах многослойное содержание. Если попытаться простыми словами передать, не огрубляя, смысл такой, например, фразы «Здесь серое дерево длинных сараев и покосившихся заборов имело железный цвет, а железо, ржавея, цвело, будто золотая, рыжая, зеленая болотная ряска», что получится? Получится гораздо больше текста: абзац как минимум. Когда я в юности подступалась – еще только подступалась – к тонким математическим структурам, они обещали красоту. Но сдержала это обещание проза. Так вышло.

– Вы окончили журналистский факультет Уральского университета: мыслей о Литературном институте им. А.М. Горького тогда не возникало?

– Скорее возникали мысли об МГУ. Путь в литературу я собиралась начать с журналистики: поездить, повидать, пообщаться. Жизнь школьницы была, на мой вкус, слишком комнатной: много задавали, приходилось корпеть. И сразу погружаться в комнатность писателя я не хотела. Но в Москву поехать не удалось: мама была больна, нуждалась во мне.

– Как долго не приходило признание? В какой-то момент вы оставили литературу, занялись книготорговым бизнесом…

– Признание приходило в два этапа. К началу девяностых я получила известность на уровне Екатеринбурга и региона, меня знали и поддерживали. Но потом случился слом: в журнале «Урал», где я работала, перестали толком платить, пришлось учиться торговать книжками. Бизнес показал простую вещь: с трех квадратных дециметров прилавка детективов за день уходит десять штук, а если это сложная литература – то в лучшем случае один экземпляр. Поняв, что проза больше никому не нужна, я села писать в стол. В результате – шорт-лист премии «Букер». Вышло поздновато, девяностые съели часть жизни. Но это было, конечно, чудо.

– Премия «Дебют» для молодых авторов, созданная вами: премия, которой уже нет, как и многих других, в частности, «Русского Букера», которого вы были удостоены за роман «2017». Как возникла идея создания «Дебюта» и есть ли желание/возможность его реанимировать?

– Идея «Дебюта» была не моя, ее основал гуманитарный фонд «Поколение». Я стала координатором проекта только на второй сезон премии. В конце девяностых начинающим авторам было как никогда трудно. Маститые писатели конкурировали в журналах и издательствах с «возвращенной» литературой – то есть с лучшим, что было создано за десятилетия в русской эмиграции. И ныне живущие проигрывали блистательному прошлому. Куда тут было соваться молодым! Возникла реальная угроза «провиса» литературы в будущем. «Дебют» – это была, по сути, спасательная операция. Но, проработав пятнадцать лет, сформировав новую генерацию пишущих, премия закрылась. Причина простая: отсутствие денег. Фонд «Поколение» перестал поддерживать проект, новых спонсоров премия не нашла – как, впрочем, и «Букер». «Дебют» может возобновиться в любой момент, если найдется генеральный партнер. Но у меня такое впечатление, что литературу бросили на произвол судьбы. Забыли, что литература – это дуб, а кино, театр – желуди под дубом.

– Что бы вы сказали молодым авторам, которые лишь входят в литературу, и что думаете о современном литпроцессе в целом?

– Собственно, я продолжаю заниматься молодыми авторами, веду мастерские в Creative writing school (англ. школа творческого письма. – «НГ-EL»). И говорю им: даже не надейтесь прозой заработать на жизнь. Все, что вы получите от писательства, – это удовольствие от исследования мира при помощи слова. Но это удовольствие круче всех радостей, какие можно купить за деньги. И кстати, вам может повезти: в литпроцессе актуален «запрос на смену элит». На самом деле литпроцесс сегодня обслуживает книжный рынок. Литературную критику вытеснила критика книжная, чья задача – продавать тиражи. Иногда диву даешься: вдруг неплохая, в общем-то, новинка хором объявляется выдающимся событием и главным мастридом (англ. must read – обязательное к прочтению. – «НГ-EL»), без которого мы до сих пор непонятно как жили. Но все становится на свои места, если относиться к оценке критиков как к рекламе. Нет, они не сошли с ума: они знают, что делают. И «смена элит» суть обновление товарной линейки. Казалось бы, разве плохо? Дорогу молодым – не этого ли мы добивались в «Дебюте»? Но если по итогам прошлого года критики проигнорировали роман Людмилы Петрушевской «Нас украли» – о чем это говорит? О том, что «новая элита» взращивается отдельно от литературы, буквально на пустом месте. Много ли вырастет?

­– Повторяющийся набор авторов в списках популярных литпремий: один и тот же литератор, получающий третий раз, условно говоря, одну и ту же условную «Большую книгу»… Считаете это нормальным для данной институции? Открытие новых имен остается за кадром.

– Ну почему? Если в той же «Большой книге» есть место в «тройке», могут премировать и нового. Другое дело, что у премии действительно составился пул авторов, получающих «БК» всякий раз, когда они издают книгу. Потому и мест зачастую не остается. Конечно, это ненормально. Очевидно, это связано с внехудожественными обстоятельствами: медийностью постоянного лауреата, его ролью в литературной и иной политике. И как-то премиальные процессы стали предсказуемы. У «Нацбеста» все их списки с приставкой «не»: не то, что у других, слишком традиционных и конвенциональных. Но и круг лихих литераторов, имеющих целью выбешивать публику, тоже ограничен. Лихих, собственно, не очень много, потому что писатель, занимаясь своим глубинным делом, на хулиганство, как правило, не разменивается. Вот сейчас некоторые рьяные коллеги радуются уходу «Букера». А между тем премия была экспертная, жюри состояло из профессионалов и менялось ежегодно. Решения, пусть не всегда идеальные, имели в виду литературу как вид искусства, а не что-то привходящее типа хайпа. И по крайней мере жюри точно читало книги, представленные на суд. По нынешним временам и это – недостижимое благо.

– Жанр романа навязан издателями читателям, на него введена негласная мода, хотя короткая форма – рассказ – не менее, если не более, интересен. Как вы относитесь к популяризации «короткого метра» и насколько он значим для вас?

– Я сама по складу способностей романист. Если берусь за рассказ, он получается большой, почти повесть. А есть писатели – прирожденные новеллисты. Рассказ как жанр и труднее, и изысканнее романа, на мой взгляд. Однако роман читателям не навязан. Всякий издатель скажет, что романы покупают лучше. Наверное, читатель хочет погрузиться в некую параллельную реальность и пожить там некоторое время. Сериалы люди любят по той же причине. Что до рассказа, то его естественное место обитания – журнал. Расцвет жанра всегда был связан с расцветом журналов. А у нас «толстяки» гибнут, сетевых журналов пока не так много, расцветом это никак не назовешь. И передо мной проблема: хочу предлагать рассказы своих студентов. Но вот куда? Где это опубликуют и где прочтут? Правда, сейчас возникают интересные конкурсы рассказа, по итогам конкурсов выходят сборники. Уже что-то. Очень нужна премия за лучший рассказ года на русском языке. Была когда-то премия им. Юрия Казакова, и я ее получала, но… Не видно меценатов.

– Когда выйдет новая книга? Или вы, как многие литераторы, не говорите заранее о том, над чем работаете сейчас?

– Новая книга выйдет тогда, когда я ее напишу. Не вижу причин торопиться. У меня опять такое же чувство блаженной отрешенности от всех процессов, какое было, когда я села ко всем спиной и стала в стол писать «Стрекозу». Ситуация литературе не благоприятствует – снова, как в девяностых. Станет ли лучше через, скажем, пару лет, когда я закончу книгу? Скорее станет хуже. Предвижу обнищание читателей, писателей и дальнейшее торжество рекламной критики над здравым смыслом. Но времена выбирать не приходится.