Мы – не роботы

Страна, давшая миру выдающихся гениев и принесшая миру невероятные страдания. Матеус Книп. Доктор П. Дж. де Вилльбуа с семьей на Рейне в Германии. 1820–1823. Частная коллекция

К 85-летию журналиста, писателя, переводчика Владимира Познера вышла книга «Немецкая тетрадь. Субъективный взгляд». В доме книги «Молодая гвардия» состоялась презентация книги, которая собрала много почитателей автора. Перед представлением книги с Владимиром ПОЗНЕРОМ побеседовала Марианна ВЛАСОВА.

– Владимир Владимирович, у вашей новой книги название словно заголовок и подзаголовок в статье – «Немецкая тетрадь. Субъективный взгляд». Почему вы остановились именно на таком?

– Мне показалось, что это название соответствует тому, что в книге. Почему субъективный взгляд? Потому что он всегда такой, как бы мы ни стремились к объективности, а я стремлюсь. В данном случае с Германией у меня тем более сложности, потому что и в моем фильме не чувствовалось к ней большой симпатии. И я подумал, может быть, мне удастся хотя бы здесь сдержать свою неприязнь, связанную, конечно, с воспоминаниями о нацизме. Все-таки я военный ребенок и помню очень много.

– А что такое субъективное и объективное в искусстве? Есть ли вообще такое разграничение?

– Есть, конечно, хотя не просто объяснить. Я считаю, что есть стремление к объективности, когда ты не позволяешь своим предпочтениям, эмоциям брать верх, когда даже о том, что тебе не нравится, ты стараешься говорить без негативных слов, давая своему зрителю, слушателю или читателю возможность самому сделать выводы. Это объективность. Ну, а субъективность всегда есть в человеке, от нее никуда не денешься. Мы же не роботы, слава богу.

– В авторском предисловии к книге вы рассказываете о том, как родилась идея написать ее. Вы пересматривали старые снимки, и вот появилась книга. Неужели для создания книги вам достаточно только эмоционального импульса?

– Данная книга создана именно таким образом. Это мысли, которые возникли у меня, когда я смотрел фотографии некоторых моих героев моего путешествия, моего фильма. Я собираюсь писать четыре такие книжки – еще испанская, английская и израильская тетради. Мне самому было интересно этим заниматься, я очень увлекся, чему обрадовался, потому что давно не хотел писать. Я всегда помнил Льва Толстого, который сказал: если можете не писать, не пишите. Это относится ко многим, которым бы не следовало писать. Но здесь вдруг возникло желание, и главное – книга вышла, и мне очень понравилось, как ее сделали. Я уехал в Японию снимать фильм и все время ждал момента, когда вернусь и смогу сесть за следующую книжку.

– Давным-давно вы снимали фильм «Германская головоломка», теперь появилась эта книга. Как часто вы возвращаетесь к материалу? Насколько меняется ваш взгляд на те или иные вещи?

– «Германская головоломка» – документальный фильм, не книга. Это попытка, может, не совсем удачная, показать нашему зрителю, каковы Германия, немцы и их проблемы. Разумеется, время играет роль. Мы снимали Германию в 2010 году, и сейчас, конечно, она несколько поменялась. Я это прекрасно понимаю, и в этом смысле нет вечных документальных фильмов. Существует вечная литература, она остается, как произведения искусства Шекспира, которые написаны в XVI веке, а мы все равно их смотрим сегодня. Что Шекспир? Платон, древние греки. Но моя книга – это другое. Нужно понимать, что у меня нет претензий. Это сиюминутно. У меня есть небольшие экскурсы в историю, чтобы лучше объяснить то, что сейчас, потому что без понимания прошлого нельзя понять сегодняшний день. Сделано и сделано, я к этому не возвращаюсь. Просто, когда сидел за компьютером и пролистывал старые фотографии, меня стукнуло в какой-то момент. Потому что те темы, о которых я рассуждаю в книге, – это вечные темы.

– Обрисуйте, пожалуйста, кратко ваше отношение к Германии. Какие чувства она у вас вызывала в детстве и вызывает сейчас?

– Безусловно, страна, давшая миру совершенно выдающихся гениев философии, музыки, науки. Страна, принесшая миру невероятные страдания. И страна, в которой мне жить бы не хотелось.

– Мне показалось, что в книге, описывая героев, их жизни и поступки, вы пытаетесь донести до читателя какой-то секретный код.

– Нет. Я не знаю, что такое секретный код. Наоборот, это очень откровенная книга. Я вообще пишу откровенно, иначе нет смысла. Я делюсь своими мыслями и высказываю их. Стараюсь точно понять то, что я думаю, чтобы потом положить это на бумагу, не выглядеть хорошо.

– Почему ваше повествование открывает портрет харьковчанки Татьяны Нидель, возглавившей в городке Цербст Общество Екатерины II?

– Это действительно героиня, украинка, которая стала супернемкой. Причем было интересно потому, что она живет в том замке, в котором жила немка, ставшая величайшей правительницей России, а именно Екатерина II. На мой взгляд, это самое главное. Она была главнее Петра I и Ивана Грозного. Интересно, что немка стала российской императрицей, а тут украинка ее воплощает в Германии и как бы воссоздает для окружающих Екатерину. Это забавная история. Иностранка, которая поначалу не говорила ни одного слова по-русски, стала главной фигурой в российской истории. Вот это необыкновенно интересно для меня, иностранца, приехавшего в Россию и тоже не говорившего по-русски.

– В книге череда ярких портретов перемежается не менее яркими описаниями памятников, Октоберфеста. Как они перекликаются друг с другом?

– На мой взгляд, то, что происходит на Октоберфесте, лучше выражает немецкую суть, чем памятник в Лейпциге. Это что-то довольно страшное, огромное, некрасивое и лично у меня вызывающее неприязнь. У меня есть абсолютно прямая связь между этим памятником, а также памятником Германии, который смотрит на Францию не очень добрым взглядом. Для меня это есть общее. Каждый читатель сам решит, может, я передергиваю.

– В вашей прозе нет лишних слов, вы строите четкие фразы и сразу расставляете точки над i, у вас нет многострочных описаний. Это журналистская деятельность накладывает такой отпечаток?

– Я не думаю, что это так. Это просто стиль. Есть, например, чеховский стиль, а есть достоевский. Или есть Хемингуэй, а есть Фолкнер. Я тяготею к простоте.

– Чехов вам ближе?

– Да, конечно. Я тяготею к простоте фразы без бесконечного количества придаточных предложений… Хотя нет, я зря! Я обожаю Фолкнера. Но это не мой стиль. И может, журналистика к этому имеет отношение, конечно.

– А кого из классиков вы любите читать и почему?

– Вы имеете в виду из русских? Я больше всего люблю читать Пушкина. Так же, как Пушкина, Гоголя. Это вообще мои любимые русские писатели. Любить, может быть, не то слово, но меня очень привлекает Достоевский. Хотя он отвратительный, но он показывает, сколько во мне дерьма, потому что он это точно знает. И видно, что он был плохой человек. Он очень хорошо понимает, в чем мы порочны, потому что сам был порочным. Толстого я меньше люблю. Иногда перечитываю. Чехова, Лескова, Салтыкова-Щедрина очень люблю. Зощенко тоже, но меньше. Ну, Булгаков, не знаю, это классик или нет. Конечно, «Мастер и Маргарита» – это одна из моих любимейших книг. И кстати, я недавно перечитывал «Героя нашего времени» и восхищался, как поразительно это написано. Вообще русская литература бесподобна. Я считаю, что с ней может сравниться только английская.

– А из английских авторов?

– Их масса. Я говорю о поэтах. Уильям Блейк, Уильям Шекспир… Даже не знаю, что я больше читаю – английскую классику или русскую. Я читаю именно классику, потому что есть мною не дочитанная или слишком рано прочитанная классика. А современную литературу я мало читаю, если только скажут: «У, такая есть книга, надо обязательно!» Тогда я загляну, но у меня нет времени. Мне все-таки 85 лет, и даже если я проживу 20, что вряд ли, то времени относительно мало. И я не хочу тратить его на чтение непонятно чего.

– То есть из современных авторов вы мне никого не назовете?

– Нет, почему. Из русских мне нравится Евгений Водолазкин. Мне страшно понравился «Авиатор», придумка такая замечательная. Я получил удовольствие. Мне кажется, кино можно было б такое снять! Это хороший писатель. Кое-что читаю, но мало… Людмила Улицкая. Но я не могу сказать, что я с нетерпением жду, что она еще что-то напишет, этого ощущения нет. Я лучше перечитаю «Трех мушкетеров». Это моя любимая книга вообще.

– В самом деле?

– Да-а-а, конечно! Это изумительная книга, которая без всякого нажима учит любви, отваге, дружбе, порядочности. Я всегда мечтал быть д'Артаньяном. Вообще, книги, которые в детстве мне читала мама, они остались. Например, «Алиса в Стране чудес», «Приключения Тома Сойера», конечно, «Винни Пух и все-все-все» в значительной степени меня формировали, потому что они дают тебе понимание того, что такое хорошо, а что не очень.