Потыкиваем палкой

У каждого в шкафу свои скелеты. Константин Сомов. Арлекин и смерть. 1907. ГТГ

Алексей Сальников, если пользоваться определением Томаса Манна, «заблудший бюргер». Бюргерское – это человеческое и человечное. И Сальников – идеальный бюргер, добрый, порядочный. Только забывший свойственную бюргерам детскую радость бытия. Но есть в его текстах секретный ингредиент, который позволяет сохранять равновесие, – ирония, резвящаяся меж крайностями. Рецензию на его роман «Петровы в гриппе и вокруг него» читайте здесь.  С Алексеем САЛЬНИКОВЫМ побеседовала Анна ЖУЧКОВА.

– Алексей Борисович, как получилось, что вы родились в Тарту, а переехали на Урал, да еще в поселок Горноуральский?

– Не переезжал, меня перевезли. В дошкольном возрасте трудно переехать самому, знаете ли. Родители развелись, а дальше и так понятно. И, кстати, странная фраза «да еще в поселок Горноуральский». Чем плохи поселки? У нас там замечательно было и в самом поселке, и в окрестностях. Представьте, каково это – найти заброшенную узкоколейку в лесу, эти ржавые рельсы, над которыми акация таким уже туннелем сомкнулась.

– Что означает часть названия вашего романа «в гриппе и вокруг него»? Как можно быть вокруг гриппа?

– Вообще, имелось в виду «вокруг Аида». Ну, как вокруг елочки, символа Нового года, который, по сути, – веселые похороны года старого.

– То есть «Петровы» – роман юмористический и предлагающий читателям всяческие удовольствия?

– Ну, я сам не рыдал над тем, что писал, но несколько раз хмыкнул. Страшны ведь не герои «Петровых», даже не Петрова. Страшно то, что Петровы – не самая безумная семья из тех, что существуют в реальности, что безумства Петровой – не самые безумные из тех, что бывают иногда в новостях. Читатель как-то понимает, что это все же метафора этаких скелетов в шкафу, которые имеются у каждого. Если сравнивать «Петровых» и реальность, то взгляд Петрова, мирящийся с увиденным и сделанным, вполне позитивный. Тем более на это есть причина. А вот почитаешь про женщину – это уже архетип такой матери-одиночки, которая способна сделать инвалида и из сына, и из дочери просто повторениями одних и тех же фраз: «весь в отца», «по рукам пойдешь» и т.д. Кажется, что это одна и та же женщина. Помните, в новостях проскакивало, как родители до того довели первоклассника издевательствами, до того уже выжили из ума, что приказали сыну выпрыгнуть с балкона. Что он и сделал. Конечно, перед таким «Петровы» – волшебная история с юмором и приключениями сказочных персонажей.

– Мне кажется, роман о Петровых – зомби-апокалипсис. Его герои – зомби. У них постоянно что-то крутится в голове: водка, температура, пробки, хоровод, символическая голова синего ежа, которую надевает Петров-младший. Их мучают фантомные душевные боли, но способны Петровы только ходить, есть и сексом заниматься. Зачем они такие себе, тебе и нам?

– У всех что-то крутится в голове помимо каких-то великих свершений. Вы же не сто процентов времени, когда бодрствуете, обдумываете именно то, что необходимо для работы. Большинство времени занято вот такой пустой в плане важности для мировой истории кашей в голове. Моцарт какой-то концерт написал за утро, буквально перед премьерой, но ведь его что-то отвлекало от музыки до самого этого утра, какой-то ерундой он занимался явно, думал о чем-нибудь совершенно глупом. Петровы скорее интроверты, чем зомби. Не сказал бы, что Петров-младший в своем упорстве похож на зомби. Он вполне огорчается, что не сможет пойти на елку, закатывает даже сцену, они все там кипят в это время. То, что они не говорят, что любят друг друга, не значит, что они на самом деле не любят. Тепла, оставшегося у Петрова, может, и не хватает на какие-то поступки, но он все же дает его жене и сыну, как может. Ему этого тепла хватает, чтобы очнуться в ледяной машине и добраться до дома.

– Аид в романе – представитель метафизического мира. Но какую идею он воплощает?

– Мне самому показалось, идея в том, что мужчину, даже Бога, может бросить женщина, даже себе назло, руководствуясь каким-то неясным женским чувством, даже не понимая, что не так с человеком, который ей очень нравится. Вот так-то: человеческое, очень человеческое. Критики ломали копья, обсуждая философские материи романа, а автор написал о растерянности современного мужчины, который не понимает, что этим женщинам надо, в конце-то концов, и как ему получить то, что мужчине даровано по праву рождения – любовь и поддержку.

– Есть ли у вас как у писателя определенная позиция? «Хочу я быть ребенком вольным» или «гражданином быть обязан»?

– Существуют все же какие-то моральные установки. Но их нельзя так вот сформулировать в двух словах и сразу на фамильный герб присобачить. Пару человек все же в Facebook забанил. Насколько помню, один начал что-то про Сосо Павлиашвили писать мерзкое (обыгрывая не пение, а национальность и акцент), второго, кажется, тоже за что-то такое. Может, такое: «Не люблю чувство превосходства». По государственным вопросам, если вы заметили, я довольно нерадикальный человек. (Это можно понять по тому, что ответ этот ты получаешь не из автозака, не из тюрьмы и не из заграницы.)

– Можно ли заработать литературой сегодня? 

– А чем можно сегодня заработать, кроме как тем, что заниматься неким видом деятельности с определенным упорством? Спортом? Педагогикой? Лечением больных людей? И тренер, и учитель, и врач ответят тебе, что этим заработать невозможно, а спроси у другого тренера, учителя или врача – они ответят тебе совершенно противоположное. Есть масса примеров того, что литературой можно заработать, и масса примеров, что нельзя. Финансовые аналитики прыгают из окон, чиновники попадают на нары, а в это время во дворе 40 лет люди наблюдают одного и того же типа, который каждый день стреляет мелочь на опохмел, а у него еще какие-то дети в школу ходят, в университеты поступают или в ПТУ. Если не получается, то, наверное, стоит поменять занятие.

– Вы любите животных?

– Животных люблю. У нас есть кот, кошка и собака. Кот дворовый, подобранный уже в подростковом возрасте (в его подростковом, не в моем). Как он дожил до своего подросткового возраста – неясно. Даже когда он был худым, блохастым и с глистами, он и то долго смотрел на еду, которую ему положили, прежде чем начать есть. Если он так на мышей смотрел, то где он их брал? Кошка родилась в доме, она полностью домашняя, но при этом дикого нрава. Она не бегает по дому бездумно, как кот. Прежде чем зайти за угол, смотрит, что там за углом. Мы завели ее еще на съемной квартире, но и не подозревали, что у нас на седьмом этаже могут быть мыши, пока она не поймала парочку. А пес у нас – ротвейлер Коржик (в родословной – Ирвинг). Всего-то и нужно – водить собаку в наморднике и на поводке, убирать за ней, чтобы пса любил весь подъезд. Он безумно обожает женщин и детей. В лесопарке у него есть подруга – бегунья. Они с ней сходятся, как в мелодраме, как в романтической сцене на берегу океана. Она кричит: «Коржик!», он виляет хвостом и тоже идет навстречу, затем они начинают обниматься. Это очень смешно.

– Что вы больше всего ненавидите?

– Что-то безоглядное. Безоглядную уверенность в собственной правоте.

– А в себе?

– Когда как. Трусость, которая может кончиться плохо. Когда у меня пес был еще щенком, с ним во дворе вечерами играли двое детей, пока я стоял и курил. У одного бабушка, кажется, работала в детском клубе по соседству с поляной, где выгуливал собаку. У него все было нормально. Второй знал первого, но был из неблагополучной семьи. Однажды я припозднился с прогулкой и пошел не с восьми до девяти выгуливать собаку, а часов в одиннадцать вечера. И встретил этого второго мальчика. Он гулял один. В какой-то легкой куртке в ноябре-декабре, в рабочих перчатках вместо рукавиц. А у меня сын вырос из детской куртки. Можно было отдать прямо сразу, сказать – пошли, отдам тебе куртку, проводить до дома, чтобы ему голову где-нибудь не оторвали по дороге. Но не сделал этого. На следующий день вывесил эту куртку на помойке. А потом увидел его в этой куртке и некоторое облегчение все же испытал. Затем несколько раз его встречал вот так вот гуляющим. Сейчас, когда вижу его (он до сих пор подходит к собаке, та ему радуется, а мальчик этот уже выше меня), думаю: «Слава богу». Самое интересное, если бы с ним и правда что-то случилось, даже ведь не узнал бы об этом – кто бы мне докладывал-то? Он просто не попадался бы на улице и вывалился бы из памяти.

– Что нужно предпринимать, чтобы достичь позитивного будущего?

– Надо тупо дожить. Сами увидите. Так что не пейте, не курите и занимайтесь спортом.

– Что вы думаете о путях современной литературы?

– Довольно забавная ситуация сложилась вообще. Государство выстроило четыре стены между собой и литературой, пробуя ее ограничить. Экстремизм, оскорбление чувств верующих, порнография, мат. В итоге государство само оказалось в этой клетке, а литература снаружи – и этак потыкивает палкой то через одну стенку, то через другую. И не только литература. Сомневаюсь, что история с этими запретами будет очень долгой, интересно, что выйдет из этой невольной сублимации.

– Почему на финальных дебатах премии «НОС» вы не смотрели на табло с результатами голосования?

– Перед дебатами от волнения напился воды – пару бутылок выхлестал, не рассчитав, насколько это все будет долго. Поэтому ближе к концу каждая реплика вызывала во мне внутреннюю затаенную грусть. Кроме того, был совершенно уверен, что в итоге основная борьба будет между голосами за «В Советском Союзе не было аддерола» и «Заххок», а я тут как бы ни при чем.

– «Человек есть живое суждение или предложение», – сказал Сергий Булгаков. Если вашу жизнь записать как суждение, что это будет за фраза?

– D'oh! (выражение персонажа мультсериала «Симпсоны» Гомера, обычно используется в тех случаях, когда герой причиняет себе вред, осознает, что сделал что-то глупое, или когда случается какое-то несчастье. – А.Ж.).