Юлия Горячева  |
| В 60-х годах о Хлебникове Александру Парнису рассказывали Алексей Крученых и Давид Бурлюк. Велимир Хлебников. Автопортрет. 1909 |
Вчера заслуженный филолог, исследователь творчества Велимира Хлебникова Александр Парнис отпраздновал свой 80-летний юбилей. О главной теме его жизни – поиске ключей к поэзии великого футуриста с Александром ПАРНИСОМ побеседовала Юлия ГОРЯЧЕВА.
– «Ищу я верников в себя», – писал Велимир Хлебников. Это слово очень подходит к вам, Александр Ефимович. Вы написали свыше 200 работ о Маяковском, Пастернаке, Блоке, Мандельштаме… И все же главный ваш герой – Хлебников, которого вы изучаете более 50 лет. А как началось ваше изучение биографии и творчества «первого Председателя Земного Шара»?
– Будучи студентом Киевского политехнического института, я увлекся русской поэзией начала ХХ века, стал настоящим книжником. Собирал редкие книги, например Цветаеву, Мандельштама, Маяковского: прижизненные издания поэтов этого круга особенно ценны. В 60-м году в малой серии «Библиотеки поэта» вышел томик Хлебникова, и, конечно же, я не мог его не приобрести. Так я впервые познакомился с Хлебниковым и загорелся им. Стал собирать его ранние сборники, пытался понять, как можно толковать его тексты. Тогда я еще не имел филологического образования, поэтому мне было довольно сложно, но я был настойчив… И это увлечение изменило мою жизнь: бросив институт, поступил на заочное отделение филфака пединститута в Ставрополе. Стал искать людей, которые могли знать поэта.
– Известно, что вы познакомились почти со всеми основными живыми тогда участниками русского футуризма – с Давидом Бурлюком, Алексеем Крученых, Виктором Шкловским, Григорием Петниковым, Сергеем Бобровым, Рюриком Ивневым, Василиском Гнедовым...
– Да, я выбрал довольно нетривиальный путь к пониманию Хлебникова. Думаю, что в 60-х годах разыскал всех или почти всех людей, которые были еще живы и могли рассказать о нем. А это в той или иной степени весь русский авангард!
– На выставке «Не только черный квадрат», посвященной творчеству Малевича, обратила внимание на книгу Алексея Крученых, которая была помечена надписью: «Из коллекции Александра Парниса». Вы были дружны с ним?
– С Крученых трудно было дружить. У него был сложный характер, и он был циник. Получилось так, что я вместе со своей подругой жил с ним в одном доме. Это знаменитый дом на Мясницкой, 21, бывшее общежитие ВХУТЕМАСа. Там жили известные художники: Александр Родченко, Роберт Фальк, Леонид Пастернак, Петр Митурич, Александр Древин, Надежда Удальцова, Александр Лабас, Василий Фаворский и другие. Борис Пастернак упомянул этот дом в «Охранной грамоте»… Мы снимали бывшую комнату Николая Асеева в коммуналке. Крученых нравилась Анна, моя подруга. Она красиво пела украинские песни. И он часто к нам захаживал. Как-то он великолепно прочитал в нашей комнате свое знаменитое стихотворение «Зима». Анне он надписал «Победу над солнцем», а мне на втором «Садке судей» написал о футуристических боях. Однажды он сказал, что в Тифлисе в 1919 году оставил свой архив. Я полетел туда и нашел его. Там оказались и рукописи Хлебникова. Я их приобрел и впоследствии опубликовал в юбилейной книге Хлебникова «Творения» (1986).
Поэт и художник Давид Бурлюк, отец российского футуризма, жил в США, в отличие от Крученых был доброжелателен и охотно отвечал на мои письма и многочисленные вопросы. Впервые я написал ему в 1962 году и переписывался с ним до конца его жизни. Это было невероятно: художник с мировым именем, учитель и друг Маяковского (его адрес я нашел в журнале Color and Rhyme, который он издавал) отвечал на письма неизвестного молодого человека из Киева. Мне удалось найти в киевских частных коллекциях много его картин, и я послал ему фотографии этих работ. Он был мне крайне признателен и напечатал два моих письма к нему в своем журнале. Это была моя первая зарубежная публикация.
– Вы издали три резонансные книги, связанные с именем Хлебникова. Две – его произведения, третья – антология о нем…
– Две книги я издал в соавторстве, а одну – самостоятельно. Я написал много статей о Хлебникове. Думаю, что более сотни. Ввел в научный обиход целый ряд неизвестных ранее его текстов, некоторые были опубликованы под псевдонимами. Но, к сожалению, свои работы о Хлебникове я до сих пор не собрал в отдельную книгу. А главное – до сих пор не издал книгу воспоминаний современников о Хлебникове, которые я собирал более 50 лет.
– Вы многое сделали для сохранения наследия Хлебникова. Разыскали его рукописи, уточнили факты в его биографии, нашли ряд текстов, напечатанных под псевдонимами в астраханской армейской газете. А чем вы больше гордитесь?
– Да, я нашел четыре архива Хлебникова – в Баку, Тбилиси, Харькове и Москве. Но, может быть, главное – то, что мне удалось установить подлинное место рождения Хлебникова. Когда-то Гете сказал: «Чтобы понять поэта, надо побывать на его родине». В 1971 году поехал в Калмыкию, на родину Хлебникова. Там, на месте, где проходило детство будущего поэта, понял, что здесь происходит какая-то путаница, что он не мог родиться в селе Тундутово, как ранее писали в его биографии. Сидя в архивах, изучая различные документы, я установил, что Хлебников родился не в Тундутове, а в зимней ставке Малодербетовского улуса (ныне – село Малые Дербеты). Даже определил дом, в котором родился Хлебников и который простоял более 100 лет, но, к сожалению, его впоследствии сожгли. Это открытие долго не хотели признавать мои оппоненты.
Недавно в Калмыкии вышел сборник «Хлебников и Калмыкия», в котором я впервые напечатал ценнейшие воспоминания его матери Екатерины Николаевны Хлебниковой о детстве и юности поэта. (Кто лучше матери знает своего сына?!) Но почему-то на эти воспоминания никто не обратил внимания...
– Расскажите, пожалуйста, как вы нашли архив Рудольфа Абиха.
– Это действительно детективная история. Со временем у меня выработался собачий нюх. Не случайно я когда-то вместе с моим другом Романом Тименчиком написал большую работу о «Бродячей собаке». Правда, там речь шла о кабаре с таким названием.
В 1921 году Хлебников вместе с Персидской Красной армией участвовал в походе в северную провинцию Ирана – Гилян. Здесь он познакомился с политработником Рудольфом Абихом, который впоследствии стал востоковедом. В 30-х годах он работал над книгой «Хлебников и Тиран без Тэ». Абих собрал много материалов о персидском походе Хлебникова. В 1936 году Абиха, как и многих других участников этого похода, арестовали, и он погиб. Я стал искать следы его архива. На этот поиск ушло около двух лет, и неожиданно он окончился успехом. В 1966 году мне удалось найти его следы. Я буквально вычислил, где мог находиться его архив, нашел, не выезжая из Москвы. Он пролежал более 30 лет в подвале одного из домов в Баку, где жили родственники Абиха. В этом архиве оказались рукописи поэта. Я написал несколько статей об Абихе и его архиве, а найденные тексты Велимира Хлебникова ввел в научный обиход.
– Известно также, что при вашем активном участии был организован знаменитый ныне астраханский Музей Хлебникова, которому в этом году исполняется четверть века…
– Да, я имел некоторое отношение к созданию музея. В Астрахани когда-то жили предки Хлебникова, и я стал ездить в его родной город начиная с 1969 года, задолго до создания музея. Искал следы родственников поэта, обивал пороги редакций, писал статьи, выступал по местному телевидению, ходил к партийным чиновникам, но они не понимали, чего я от них добиваюсь. Я увлек этой темой местного филолога Александра Мамаева, который тогда занимался французскими «проклятыми» поэтами. Он ходил со мной по разным домам, где я надеялся найти какую-нибудь информацию о семье Хлебниковых. Он тоже заболел этой темой. Однажды мы проникли – не без труда – в квартиру (хозяин был, кажется, милиционером), где когда-то, еще до революции, проживали Хлебниковы. Сейчас в этом доме по улице Свердлова, 53 (бывшая Большая Демидовская), находится замечательный Музей Хлебникова, в основе экспозиции которого хлебниковская коллекция, принесенная в дар Маем Митуричем-Хлебниковым, племянником поэта. Впоследствии Мамаев стал директором этого музея и возглавлял его 20 лет, а затем передал бразды правления Ольге Кузовлевой. Для меня Астрахань и музей поэта стали родными, и я езжу туда постоянно.
– Минувший год порадовал ценителей русского авангарда выходом первого тома «Архив Н.И. Харджиева. Русский авангард: материалы и документы из собрания РГАЛИ», к чему вы имеете самое непосредственное отношение…
– Так случилось, что я был инициатором возвращения амстердамской части ценнейшего архива Николая Харджиева в Москву. В 2004 году по злой иронии судьбы (по закону жанра я не должен был этого делать!) стал организатором Международной конференции, посвященной 100-летию со дня рождения Харджиева. Она состоялась в Одессе, где юбиляр провел студенческие годы, и была организована Литературным музеем при помощи американского профессора Джона Боулта и голландского Фонда Харджиева. В ней приняли участие более 50 исследователей из разных стран. На эту конференцию я пригласил Татьяну Горяеву – директора Российского государственного архива литературы и искусства, где хранится московская часть архива Харджиева. Во время работы конференции познакомил ее с руководителями Фонда Харджиева – Чаги Йобом де Рютером и Теодором Бремером. С этого момента начались переговоры о передаче в РГАЛИ отколовшейся части архива Харджиева, которая хранилась в Музее Стеделийк в Амстердаме. Эти переговоры длились семь лет, и амстердамская часть архива Харджиева была возвращена в Москву в мае 2011 года. Наконец вышел первый том материалов русского авангарда из этого уникального архива. На очереди еще два тома материалов, которые сейчас готовятся к печати. В них будут опубликованы неизвестные тексты Хлебникова.
– Пять лет назад вышел сборник «Авангард и остальное», приуроченный к вашему 75-летию. Он состоит из статей-«подношений», которые написали ваши друзья и коллеги к тогдашнему юбилею. О чем вы думаете в канун нынешнего юбилея?
– Точку ставить еще рано. Не хочется вспоминать знаменитый афоризм из «Золотого теленка» о старике и крематории. Моя фамилия Парнис происходит от слова «парнес», которое на иврите означает «учитель», «глава общины». Но, увы, школы мне создать не удалось. Всю жизнь ощущал себя свободным художником и одиноким волком. Если бы я жил в Средние века, то я был бы, вероятно, комментатором Талмуда. Люблю комментировать тексты. Надеюсь, что еще успею закончить две книги о Хлебникове, которые задумал давно и о которых говорил выше.
комментарии(0)