Елена Семенова
В Китае не все умеют читать и писать, зато помнят древние стихи наизусть.
Антон Легашов. В горах Китая.Псковский государственный объединенный историко-архитектурный
и художественный музей-заповедник
Ян Лянь – единственный из прибывших на X Международный фестиваль «Биеннале поэтов в Москве» китайских поэтов, кто уже ранее был гостем фестиваля. Как сказал президент биеннале Евгений Бунимович, пригласить его посоветовал Дмитрий Александрович Пригов. И все убедились, что выбор поэта был прекрасным. Стоит отметить, что Ян Лянь никого не разочаровал и на этот раз. С Яном Лянем побеседовала Елена Семенова. Перевод Алены Шишаевой и Антона Линькова.
– Господин Ян, при восприятии русской культуры, стихов что для вас самое интересное, самое сложное, самое шокирующее?
– В целом я не считаю, что при восприятии есть что-то сверхсложное, чего я не понимаю. В русской истории случалось много потрясений, и в литературе, например, мы можем увидеть Россию Пушкина, Достоевского, предреволюционную Россию в произведениях Владимира Набокова, можем увидеть революционную Октябрьскую Россию в стихах Маяковского, Россию Мандельштама в его стихах, Россию оттепели в стихах 60-х, после смерти Сталина. Если это сравнить с историей Китая, которую я наблюдал, у наших стран много общего, потому что происходили похожие перевороты и резкие изменения. Поэтому мне кажется, что литература – это такая маленькая лодка, которая как бы проходит сквозь течение истории, повороты и излучины реки истории. И каждый писатель должен для себя найти способ, как сохранить равновесие этой лодки. При этом писатель, находясь на этой лодке, даже не то чтобы плывет вперед – он должен уметь уходить в глубину. У меня есть ощущение, что я могу понять опыт всех авторов, которых я упомянул, и могу сочувствовать ему – в нем нет для меня ничего чуждого. У меня возникает метафора, что мы все находимся посреди зимы, но при этом мы все – бабочки. Вот почему я написал стихотворение о бабочке? Я имел в виду, что пучину трудностей и сложностей можно сравнить с холодной зимой, где мы находим возможности заниматься творчеством, творить, сопротивляемся. Хотя кажется, что это невозможное сочетание – «бабочка зимой».
– У Китая древняя поэтическая культура. А как начиналось поэтическое воспитание в вашей семье?
– Во-первых, мой отец всегда увлекался классической поэзией. И когда я был маленький, мне было 7 лет – это еще было до культурной революции, он заставлял меня учить наизусть классическую поэзию – поэта Ду Фу, например. Тогда это меня очень бесило, и я каждый вечер думал, что поэзия – это мучение, садизм. Но когда прошло довольно много лет, я сам стал писать стихи, мой отец сказал мне, чтобы я писал их от сердца. Когда я стал писать стихи, вся поэзия, которую я заучивал в детстве, – это такая музыкальная поэзия эпохи Тан – нашла свое отражение в моем творчестве. И поэтому я не могу заставить себя писать стихи, полностью лишенные ритмики, стихи, похожие на прозу. Классическая поэзия глубоко в моем сердце. Я считаю, что поэзия должна быть обязательно насыщена энергией и эстетикой, поэтические бабочки должны быть красивыми. Например, некоторые русские поэты, можно сказать, заключили сделку с Пушкиным, а я заключил сделку с первым лирическим поэтом Китая Цюй Юанем, который жил более двух тысяч лет назад. Это величайший поэт, у него есть произведение «Вопросы к небу», в котором он задает 200 вопросов, 200 фундаментальных и очень личных вопросов небу, и все они остаются без ответа. Поэтому я считаю, что каждый поэт – это человек, который задает вопросы.
– В Китае поэзия связана с каллиграфией, иероглифом. А когда у вас возникает поэтический образ – он чаще визуальный, звуковой или, может быть, тактильный?
– Вдохновение может приходить откуда угодно. Например, я могу читать Набокова и вдохновляться Набоковым, испытывать любовное чувство и вдохновляться от него. Однако все вдохновляющие образы нельзя моментально записать, их сначала нужно выносить, они должны вступить во взаимосвязь с твоим личным опытом. Вот эту поэтическую биографию (показывает свою книгу стихов «Narrativ Poem», только что изданную в Англии) я писал пять лет. Это автобиографическая поэма, в которой я осмысляю свой жизненный опыт, облекая его в стихи. Такого рода автобиографические произведения сложно писать, потому что нужно связать свой личный путь с изгибами истории. Поэтому я смог написать ее только после 50 лет.
– У Гумилева есть строки о поэзии: «Ни съесть, ни выпить, ни поцеловать,/ Мгновение бежит неудержимо,/ И мы ломаем руки, но опять/ Осуждены идти все мимо, мимо». Каково для вас главное обоснование существования поэзии?
– Поэзия не имеет такого утилитарного применения, чтобы ее можно было, как ручку, взять и что-то с ней сделать. У поэзии есть глобальная роль, потому что поэзия – это ключевая вещь в культуре. Она оказывает гармонизирующее действие на каждого человека, поддерживает душевный баланс в каждом из нас. Это не поверхностная форма, в ней скрыто понимание человеческой жизни, ее квинтэссенция. Поэтому в Китае сейчас есть много хороших так называемых поэтов-мигрантов, они описывают свой жизненный опыт, и у них очень красивый художественный язык. Есть один известный немецкий поэт, который как-то спросил этих мигрантов: где вы научились поэзии, художественному слову? И они ответили, что старое поколение в деревне, которое не умеет читать и писать, помнит древние стихи наизусть. Потому что древняя поэзия переживает все потрясения и каким-то образом выживает в человеческих сердцах. Поэзия столь глубоко укоренилась в народной традиции, переходит из поколения в поколение, несмотря на все бедствия, и она может все преодолеть.
– Могли бы вы описать процесс создания стихотворения? Как это у вас происходит?
– Для меня это долгий процесс. Это примерно так, как делать хорошее вино. Например, когда у меня зарождается какая-то идея, это можно сравнить с тем, как посадили в землю виноград, но это еще только идея, это вовсе не значит, что я сразу начну писать об этом. Когда я наконец решаюсь писать об этом, я беру пустой лист бумаги А4 и начинаю делать зарисовки взрывного характера. И перед тем как получается, допустим, стихотворение в 20 строк, уходит четыре-пять листов, плотно исписанных моими заметками. Это как взрыв атомной бомбы. Когда я закончил процесс, я складываю пополам лист, беру свою самую лучшую ручку, например «Монблан», и начинаю аккуратно суперкрасивым очень мелким почерком писать. Когда мне строчка не нравится и я ее отвергаю, то я заклеиваю ее белой полоской бумаги и пишу на ней сверху новый вариант. Таким образом может образовываться шесть слоев. А когда этот процесс закончен, я могу вообще убрать листок в шкаф и забыть о нем, и он может валяться там довольно долгое время. Пока он там лежит, я остываю, прихожу в более холодное состояние, и только потом можно вытащить и набрать в компьютере. Я уже к этому моменту другой человек, не тот, которым был, когда писал, и воспринимаю стихотворение не так, как в момент создания, и могу оценить – хорошо это или плохо. Например, я один раз написал много таких стихов, и это было похоже на марафон, в котором энергия, затрачиваемая на один метр, равна 100 метрам. И когда вы читаете мое стихотворение про бабочек, вы можете быть уверенными, что я затратил на каждую строчку огромное количество энергии. Нет ни одной строчки, которая возникла ниоткуда.
– Какие места в Китае вы считаете знаковыми для поэзии?
– Самые отвратительные места. Например, площадь Тяньаньмэнь в связи с событиями, которые произошли на ней в 1989 году. В моей книге «Narrativ Poem» есть стихотворение, посвященное этим событиям. Я два раза писал это стихотворение.
– А книга не переведена на русский язык?
– Нет, жду, когда переведет Алена Шишаева (с улыбкой кивает в сторону переводчицы, которая сидит рядом). На самом деле такие произведения очень сложны для перевода… Если вернуться к теме мест, знаковых для поэзии, могу сказать, что для меня это не самые приятные места, где можно почувствовать ощущение как бы ночного кошмара. Это вдохновение ночного кошмара…
– В связи с вдохновением кошмара вспоминается: во время вечера в Московском зоопарке, где поэты читали стихи о близких им животных, Хань Бо, выбравший енота, все же читал стихи не о нем, а о животных, которые вызывают в нем страх, отвращение, – о всяких гадах и сколопендрах.
– Если поэт едет в зоопарк читать стихи, то он сам уже, наверное, странное животное (смеется). А вообще если смотреть начиная еще с древности, все стихи самых великих поэтов были совсем не про удовольствия и не про эстетическое наслаждение. Поэзия всегда связана с глубинными ощущениями. Это похоже на крепкий алкоголь, который сразу нельзя понять, можно только медленно осмыслить. Если мы допьем поэзию, как алкоголь, осознаем ее, то мы можем выйти в любую погоду, в любой холод, и мы не замерзнем, она поможет сохранить нам тепло…
