Мама, помоги мне вспомнить

Скульптор Дарья Ефремова и ее проект памятника Андрею Платонову. Фото автора

– Наталья Васильевна, первый том научного Собрания сочинений Андрея Платонова вышел в 2004 году. С чем связана столь длительная подготовка второго тома и когда можно ожидать выхода следующих?

– 20 октября 2005 года ушла из жизни дочь писателя Мария Платонова. Произошла полная остановка: мы лишились прав на издание, которые были даны институту наследницей (Мария Андреевна работала в ИМЛИ), лишились доступа к семейному архиву. Больше года ушло на решение вопроса семейного архива. Договор о его приобретении был подписан 7 ноября 2006 года благодаря Юрию Осипову, тогдашнему президенту РАН. Потом где-то четыре года мы проводили систематизацию и описание материалов фонда Андрея Платонова, выпустили в 2009-м первую книгу «Архив А.П. Платонова». После встал вопрос о необходимости издания писем. Нельзя было выходить на второй том, не осмыслив, что такое письма Платонова из Тамбова, где он с декабря 1926 по март 1927 года служил в Губземуправлении. Нужно было понять: это источник информации или часть творчества? Мы выпустили книгу писем и пошли на завершающий этап подготовки второго тома. Он был готов в конце 2015 года, но встал вопрос с финансированием, денег у института сейчас на издание нет. Я тогда обратилась к губернатору Воронежской области Алексею Гордееву с просьбой помочь нам. И буквально в течение недели вопрос был решен. Что дальше? Мы в первом приближении завершили работу над второй книгой архива – с описанием и публикацией первой редакции «Чевенгура». Если получим издательский грант, она выйдет в следующем году. Мы свели здесь материалы двух архивов – нашего и Пушкинского дома, состыковали находящиеся в разных городах страницы автографа и получили практически полный его текст. Невозможно описывать такое явление, как «Чевенгур», без введения в научный оборот первоисточников главного романа. Ему будет посвящен третий том. Работа над ним идет, мы уже обсуждаем основной текст, но выпустить планируем года через два, так что скорее всего четвертый том, который мы сдаем в следующем году, выйдет раньше третьего, но это не страшно.

– Особенность второго тома – сохранность автографов и прижизненных машинописей вошедших в него произведений. Как шло определение вариантов текстов, наиболее соответствующих авторской воле?

– Эта работа называется критикой текста. Текст каждого произведения пропущен через обсуждение, в ходе которого решались самые разные вопросы: определение круга источников текста (от автографа до всех прижизненных изданий), выбор основного источника, изменения, которые в него вносятся нами. Снимается, естественно, редакторская правка. Нам удалось снять много ошибок, пропущенных Платоновым где-то сознательно, где-то несознательно. Отследили работу машинисток (они любили исправлять платоновские «неправильности»), вхождение Марии Александровны, жены Платонова, в автограф.

В правке «Города Градова» отразились все ее симпатии и эстетические предпочтения. Так, в предложении «пенек на треть стерся седалищем Захара…» она вписывает вместо «седалищем» – «от сидения». Где-то Мария Александровна пыталась политически обезопасить мужа. Например, лишила бюрократа Бормотова звания коммуниста. И так печаталось во всех изданиях «Города Градова»: Бормотов – бюрократ, но не коммунист. А между тем герой занимает ту должность, на которую в 1920-е годы брали только партийных.

Платонов, возможно, не желая обидеть жену, визировал эти исправления. Их оказалось немало. И мы, описав все, что происходило с «Городом Градовом» до публикации, все-таки пришли к выводу, что возвращаем платоновский текст.

При этом работа в текстологии идет так: шаг вперед, два шага назад. У нас есть фактически все автографы, машинописи, но нет корректур, а ведь почти все повести второго тома издавались и переиздавались при жизни Платонова с 1927 по 1929 год.

То есть мы не всеми источниками владеем. Поэтому мы всегда, выбирая определенный вариант, пишем: «возможно». Потому что когда-нибудь корректуры будут найдены и обнаружатся другие решения того же текста.

– И вместе с ними новые смыслы?

–  Да, безусловно. В работе текстолога есть моменты восторга, когда через историю текста открываются неведомые ранее смыслы общеизвестного текста. Составление реального комментария – еще одно направление нашей работы. Это почти детективное агентство, мы идем за Платоновым и открываем неизвестное. Так, Елена Антонова, комментируя повесть «Сокровенный человек», обнаружила, что, вовлекая в текст реальные события Гражданской войны, Платонов очень свободно обходится с хронологией, приводит времена года в соответствие с внутренним состоянием героя.

– О рубеже 1926–1927 годов вы пишете как о времени масштабного прорыва в творчестве Платонова. С чем вы это связываете?

– Это время радикального поворота в его эстетике. Как будто он вздохнул и начал говорить, говорить, говорить, и остановить его не могли. Я считаю, что Платонов – это одно из чудес русской литературы XX века. А чудо совершается не по нашей воле. Вот Господь Бог дал ему такой могучий дар, и он и свой дар, и свою миссию ощущал: спасать человека и историю от беспамятства и забвения. То, о чем он позже скажет: «Пушкин бы нас, народ, сиротой не оставил». Платонов видел, как много вокруг неправды: об исторической России, о революции, Гражданской войне. Его, по собственному определению, «однообразные» и «постоянные» идеалы – это в том числе федоровская идея одухотворения мира и желание всегда говорить правду. В автографе «Чевенгура», на странице с описанием расстрела старых чевенгурцев, он сделает запись для себя: «Мама, помоги мне вспомнить». То есть – написать правду. А правда о времени редко бывает востребована. Но он пишет. Это его бесстрашие в отношении реального, живого материала современности поражает. Почему его литературные пародии не брал никто – ни ЛЕФ, ни РАПП, ни «Перевал»? Он одновременно иронизирует и над теми, и над другими. То, в чем он упрекал современную литературу, – ее лживость. Как он скажет: они пишут сентиментально или о том, о чем сами не знают, или о том, о чем у них не просят. Если бы не Георгий Литвин-Молотов (член правления издательства «Молодая гвардия», где в июне 1927 года выходит дебютная книга Платонова «Епифанские шлюзы»), не было бы издано ни одной повести…

– Литвин-Молотов выпустил в 1928 году «Сокровенного человека», которого не взяли ни «Красная новь», ни «Новый мир»...

– Это любимая моя повесть. Я считаю, что это один из шедевров русской прозы. Без швов. Никакой публицистики. Но все есть. Это написано об абсолютно свободном человеке и о свободе, которая заложена в самом бытии… Он и пишет эту повесть, конечно, на подъеме, весной 1927 года: как раз готовится к выходу книга «Епифанские шлюзы».

– Летом 1927 года он пишет жене, что больше не станет служить, будет зарабатывать литературой. Значит, все-таки дебют состоялся?

– Конечно, хоть его и «не заметили», но он уже «вошел», и книжки пошли. И чуткий Горький заметил появление нового писателя, там, в Сорренто, только полистав первую книгу. Не надо было все читать. Просто надо было открыть «Епифанские шлюзы» на первой странице и понять, что появился гениальный художник, какого не было еще. Платонов хотел признания. Он ушел со службы в Наркомземе, видно, что делал ставку на то, что будет писать, и писать много. При этом у нас есть его инженерные проекты, чертежи этого времени. Он говорил: я – человек технический. Это очень многое определяет в нем, даже то, как он работает с рукописью, машинописью: сокращает, ищет замены, делает все, «чтобы паровоз поехал». Это его любимое позднее выражение.

– Насколько я знаю,  Алексей Варламов обратился в правительство с предложением поставить в Москве памятник Платонову, отметив, что его готов подарить Воронеж. Могли бы вы прокомментировать эту новость?

– Мы с Алексеем Варламовым в переписке по этому вопросу. Я очень рада, что удалось на таком высоком уровне произнести имя Платонова. К сожалению, оно нашей власти практически неизвестно. Мы года два назад обращались в комиссию Мосгордумы по увековечению памяти. Нам ответили, что в их списках памятник Андрею Платонову не значится, и нам нужно самим искать на него деньги. И я тогда предложила Воронежской области поставить в Москве памятник Платонову. Алексей Гордеев, губернатор, поддержал эту идею. Он уже провел переговоры с Москвой. Теперь мы ждем бумагу, где будет написано: во исполнение указания Медведева установить памятник, поручить это тем-то и тем-то.

– В новостях писали, что памятник уже создан в Воронеже и Москве его готовы передать. То есть он будет такой же, как в Воронеже?

– Это журналисты не так поняли. Проект памятника другой, его подготовила скульптор Дарья Ефремова. Могут, конечно, еще объявить конкурс, но, главное, чтобы дело двинулось.

– Место тоже еще обсуждается?

– Да. Сначала говорили о Тверском бульваре, сейчас – о Новопушкинском сквере. Этот вопрос должен решаться той самой комиссией, что в список памятников выдающимся людям XX века не внесла автора романа «Счастливая Москва» и рассказа «Любовь к родине, или Путешествие воробья», который я считаю шедевром «органического» патриотизма. Кстати, его первое название – «Тверской бульвар». Это рассказ о московском голодном воробье, которого зимняя буря переносит в рай, где вечное лето и вкусная пища. Но он заскучал там о «черном хлебе» и памятнике Пушкину, вернулся домой и умер на родине…