Андрей Щербак-Жуков
Зачем ориентироваться на чужое, когда наш Север прекрасен? Фото из архива Геннадия Прашкевича
16 мая свой юбилей отметил писатель Геннадий Прашкевич. Ему исполнилось 75 лет. За долгие годы насыщенной литературной жизни он перепробовал самые разные стили и направления. О том, что же ему ближе и ценнее в собственном творчестве и в творчестве его друзей и коллег, с ГЕННАДИЕМ ПРАШКЕВИЧЕМ беседует АНДРЕЙ ЩЕРБАК-ЖУКОВ.
– Геннадий Мартович, в 80-е годы, когда я впервые познакомился с вашими произведениями, и когда потом, в 90-е, познакомился с вами лично, вы писали фантастику. Потом был ряд исторических произведений. Сейчас же вы пишете вполне мейнстримную литературу, публикуетесь в толстых журналах. С чем связаны такие изменения в стиле? С возрастом пропал интерес к жанровым произведениям?
– Я с самого начала писал вещи самых разных жанров. Первые книги – поэзия, переводы, затем проза реалистическая, одновременно – фантастика. И так всю жизнь. Я никогда не разделял литературу на оазисы, в одном из которых можно иметь свой колодец. Я люблю путешествовать, поэтому все оазисы – мои. Помог мне осознать это замечательный писатель-фантаст Георгий Гуревич. Где-то в 70-х прошлого века он написал мне: «В литературе, видите ли, в отличие от шахмат переход из мастеров в гроссмейстеры зависит не только от мастерства. Тут надо явиться в мир с каким-то личным откровением. Что-то сообщить о человеке человечеству. Например, Тургенев открыл, что люди (из людской) – тоже люди. Толстой объявил, что мужики – соль земли, что они делают историю, решают мир и войну, а правители – пена, только играют в управление. Что делать? Бунтовать – объявил Чернышевский. А Достоевский открыл, что бунтовать бесполезно. Человек слишком сложен, нет для всех одного счастья. Каждому нужен свой ключик, свое сочувствие. Любовь отцветающей женщины открыл Бальзак, а Ремарк – мужскую дружбу и т.д. А что скажете миру Вы?» Это и стало для меня ключом к литературе.
– Да-да, я знаю, что началось-то у вас все со стихов, как у многих литераторов… А сейчас стихи пишите?
– И пишу, и перевожу. И они появляются в печати. Только что невероятный подарок сделали мне омичи. Они издали – правда, только в электронном варианте – книгу моих стихов, которая была уничтожена цензурой в 1968 году. Да, книжка «Звездопад» должна была стать моей первой книгой. В итоге в 2016 году у Геннадия Прашкевича вышла в свет первая книга стихов. Их вообще вышло у меня немного. Когда-то я дал себе слово, что за свою жизнь издам три-четыре книги стихов. Не больше. Советская цензура помогла мне преуспеть в этом.
– А что, по-вашему, происходит с фантастикой сейчас? Кажется, к ней падает интерес у многих?
– Обрушение российской культуры в начале 90-х сделало свое дело. Ушли крупные писатели, была разрушена школа советского перевода, уничтожен институт понимающих редакторов. В фантастику хлынули второсортные и третьесортные переводные книжки, и пришли новые авторы, часто невежественные, но активные – «деловары», как говорил наш с вами общий товарищ, писатель Борис Штерн. Это опустило уровень нашей фантастики до низкого. Иногда до оскорбительно низкого. Даже министр образования – видимо, «фантаст» по сути – заявлял, что в счастливой новой эпохе нам нужны потребители, а не умники. На мой взгляд, фантастика сегодня во многом – всего лишь предмет потребления людей, разучившихся читать. К счастью, ничто на свете не бывает таким плохим, каким кажется. Десяток писателей – а это уже немало – в современной российской фантастике вызывают уважение к их работе. Вообще вызревание, подъем культуры – процесс медленный. Постоянно надо помнить, что зависит он от того, что делаем мы сами, каждый в отдельности.
– Недавно вышло несколько написанных вами биографических книг, в том числе для серии «ЖЗЛ»… Расскажите об этом направлении в вашем творчестве. А заодно и о книге воспоминаний «Малый бедекер»…
– Думаю, каждый пишущий время от времени пытается понять, а как это у него получается или не получается то, что позже назовут книгой, как этот процесс поставлен у других писателей, и схожа ли твоя жизнь с жизнью тех, чьи работы привлекают твое внимание. Дружба с Иваном Ефремовым, Георгием Гуревичем, Сергеем Снеговым, братьями Стругацкими, Борисом Штерном, Николаем Плавильщиковым и другими прекрасными писателями позволила мне сформировать свой взгляд, свою эстетику. Поэтому когда я говорю о невысоком уровне, к примеру, российского фэнтези, не надо думать, что я с предубеждением отношусь к авторам этих книг. Речь идет о творчестве, об эстетических несовпадениях. Умение заглянуть в чужую жизнь – сближает. Герберт Уэллс писал: «У меня хорошо организованный мозг». Алексей Толстой утверждал: «Я умею показывать». Серебряный век провозгласил: «Мы умеем чувствовать». Именно Серебряный век русской поэзии. Весь, вплоть до таких чудесных отголосков, как Мария Шкапская. А десятки великих? Они как северное сияние. Оно пылает и меняется каждую секунду. Отсюда такие книги мои, как «Красный сфинкс» (история русской советской фантастики от князя Владимира Одоевского до Бориса Штерна), «Адское пламя», биографии Герберта Уэллса, Жюля Верна, братьев Стругацких, Толкина, Станислава Лема, Брэдбери. Отсюда и книга воспоминаний «Малый бедекер по НФ, или Книга о многих превосходных вещах». Опубликована только первая часть этой книги. А будет – три. Мы жили и живем среди потрясающих людей.
– Вы известны еще и устными рассказами. Причем каждый раз они звучат по-разному. И записывать их трудно – уходит что-то неуловимое. Вы не хотели записать аудиокнигу?
– Никто не предлагал. А я бы сделал такую книгу с большим удовольствием.
– Фантастика, история, биографии, воспоминания, стихи… А ведь были и детективы, хоть и фантастические. Есть ли еще направления в литературе, не охваченные вами?
– Конечно, есть. Драматургия, к примеру. Я пытался, но нет, непременно идет раздваивание. Пишу и вижу режиссера, актеров. Они не будут жестикулировать, как я, они не будут говорить моим голосом…
– 75-летие – вполне уважительный повод осмыслить свое творчество… Что в своем авторском багаже вы считаете самым значимым, что сами цените выше всего?
– Романы «Секретный дьяк», «Теория прогресса», «Тайный брат», «Пятый сон Веры Павловны», повести «Русский струльдбруг», «Нет плохих вестей из Сиккима», «Божественная комедия». Несомненно, книга «Красный сфинкс» а так же «Малый бедекер», над которым продолжаю работать. А еще то, что в течение многих лет я помогал и помогаю многим молодым прозаикам и поэтам. И это не просто культуртрегерство – это попытка помочь культуре, литературе, найти, привлечь что-то новое.
– Ну и, наконец, чего нового ждать от писателя Геннадия Прашкевича?
– Закончил повесть «Русский хор» про петровские времена, может, лучшее, что делал в жизни. Пока лежит в столе. Работаю над романом «Анахрон». Это фантастика. Хотел бы издать отдельной книгой повести, опубликованные в последние годы в журнале «Знамя». Но Господь лучше знает, что и когда нам надо. Наверное, прозвучит странно, но я, известный ругатель отечественного фэнтези, работаю сейчас над вещью, вполне отвечающей этом направлению. Рождена она из полярного фольклора. Зачем ориентироваться на чужое, когда наш Север прекрасен?
Послушайте:
«Старичок был.
Старушка была.
Молодой сын был.
Точно лунный свет, так красив.
Надел лыжи, подбитые мехом выдры. «Отец, мать, ухожу. Жену привести пора».
В сендухе снег белый, северное сияние. Как китовые пластины, раскрашено ночное небо. «Лыжи, лыжи, куда несете меня, подобно верховому оленю?» Звезды проглядывают сквозь небесный огонь, звучат как хор. «Лыжи, лыжи, куда так быстро меня несете?» Кругом снег, вдруг ураса стоит. Одна, как гора, стоит. В урасе – полярный князец. Вошел в урасу к князцу, к дочке посватался. Лег с нею рядом. Так близко лежали, что один и тот же сон видели.
Потом вернулись.
Вместе жить стали».
Ну что еще можно добавить к этому?
