Флобер – это не страсть

Валерий Кислов: «Из трех навранных переводов может выйти толика правды». Фото Марины Бендет

Парадокс художественного перевода в том, что, с одной стороны, в литературе он необходим, а с другой, что потери тут неизбежны. О соответствии перевода языку эпохи и передаче стиля оригинала с Валерием КИСЛОВЫМ побеседовала Елена КАЛАШНИКОВА.

– При переносе текста на другой язык переводчик неизбежно привносит в него себя. Насколько, как вам кажется, ваши переводы «адекватны» французским оригиналам?

– В переводе, конечно, красиво стремиться к тому, чтобы все максимально передать, но нужно понимать, что главное – не как можно больше захватить, а как меньше упустить. И, конечно, дистанция от оригинала до перевода всегда есть – иногда больше, иногда меньше, по-моему, это неминуемо. В случае с простыми текстами, самыми примитивными, она может быть сведена до метра. А вот, например, Рабле – это XVII век. Каким русским языком писать Рабле? Языком XVII века? Не факт, может быть, все-таки уже XVIII века. Дальше слова и всякие гастрономические штуки, а в России с гастрономией как-то не очень обстояло дело. Видите, все уже поехало куда-то не туда.

– Кто-то ставит перед собой цель, чтобы его перевод производил то же впечатление, что оригинал на читателя того времени. Но как этого достигнуть?..

– Тем более учитывая, что книжку Рабле читали люди грамотные, а таких было немного, значит, надо писать текст, который грамотные люди могли прочесть в эпоху Ивана Грозного. В то время на Руси читали в основном агиографии, жития святых, а Рабле – это светский текст. И что же писать?.. Вопросы стилизации, старения – это все очень интересно, поэтому так интересно переводить. Опять-таки это работа с языком – общим достоянием. Но дистанция между оригиналом и переводом, по-моему, всегда сохраняется, и не всегда это плохо, нужно просто четко представлять, что это перевод, а не оригинал. А если хотите получить 100% оригинала, выучите язык и читайте в оригинале.

– Переводчик вживается в текст – более или менее, пропускает его через себя. Трудно ли привыкать к новому произведению?

– Вживаться – это как шпион вживается в легенду. Это возводит переводчика в статус шпиона.

– А как вы ощущаете этот процесс?

– Ну, вот я начинаю и перевожу. Есть какие-то задачи, которые я оставляю на потом, помечаю их красным: здесь непонятно, а вот это надо спросить у прораба или математика, а этот стишок сделаю потом – надо посмотреть детскую песенку в библиотеке... Иногда, только вычитывая первый черновик, понимаю, что вот эту штуку в начале надо сделать иначе. Второй раз, пятый, десятый вычитываю перевод, а потом его желательно отложить на месяц-два. Мне легче так работать, но, наверное, так тратится больше времени. Я знаю, есть люди, которые, пока не доделают фразу, дальше не идут.

– Вы часто пишете сопроводительные тексты к своим переводам. Таким образом вы хотите приблизить к ним читателя?

– Некоторые тексты нуждаются в объяснениях, поэтому послесловия часто оправданны: объяснить то, что осталось за текстом. С другой стороны, у меня есть свое видение автора. К сопроводительным текстам я отношусь скорее положительно, другое дело, не обо всех хочется и надо писать, но вот о Переке я, по-моему, во всех книгах писал, кроме «Кунсткамеры». Не знаю, насколько это связано с желанием разжевать что-то, хотя, наверное, и это есть, но это можно воспринимать еще как попытку…

– …самооправдания?

– Да, потому что многое остается непереведенным. Комментарии и примечания не всегда дозволяются, а здесь можно попробовать не то что себя реабилитировать, но что-то доперевести.

– То есть идеальная книжка для вас – это перевод, в конце ваш комментарий и послесловие от вас же?

– Нет, идеальная книжка – это текст в оригинале, дальше три его перевода, комментарии всех трех переводчиков, статья хорошего литературоведа и в конце чистые белые листочки, чтобы читающий мог сделать свои пометки. Ну а как иначе? Иначе мы остается в руках у одного переводчика, а переводчикам верить особо нельзя, они и соврать могут, да и врут чаще всего, поэтому если врут несколько человек, то, согласно теории групп, из трех навранных переводов может выйти толика правды, то есть минус на минус дает плюс.

– А вы устаете от переводов, авторов, текстов?..

– Да, от перевода, как от любой деятельности, глаза устают и голова, но это, наверное, у всех так. От автора? Да, наверное. Авторы – это как и остальные люди. С этим человеком приятно общаться, но в какой-то момент ты понимаешь, что каждый день невозможно – не то что он плохой, просто уже сказать нечего, а с некоторыми и каждую субботу уже не хочется встречаться. Устаю ли от текстов? Бывает, но это когда он неудачно выбран. Либо сам неудачно выбрал и под конец понимаешь, что текст, в общем-то, не очень тебе и нравился, но нечего не поделать, надо заканчивать, либо это заказ, который с самого начала переводить было тошно.

– Есть ли произведения, которые вам хочется перевести, или как жизнь сложится?

– Есть интересные авторы – и современные, но вот чтобы «Жить не могу!..», такого нет. Хорошо, чтобы кто-нибудь перевел Салли Мара или Роз Селави. Или некоторые произведения Франса или Флобера.

– А вот вы возьмитесь!

– Нет.

– Не ваш автор?

– Переводчик тут должен быть более образованный, более эрудированный.

– Елена Баевская, собираясь переводить эпопею Пруста, поступила в аспирантуру...

– Меня всегда удивляло, что Флобер в России как-то не пошел. Я спрашивал у знакомых, причем читающих упоенно. Они говорят: «Флобер? Да так себе». А французский текст мне нравится безумно. Я даже сравнил оригинал с переводом Любимова – начало «Госпожи Бовари». Он хороший и гладкий, но по-русски Флобер такой же, как Мопассан, Гюго, Бальзак… А вот флоберовского стиля, где ирония в каждой фразе, в каждом слове, я не нашел, и очень жалко. Допустим, это не так страшно в случае с Бальзаком, которого я недолюбливаю: он как раз истории рассказывает, а Флобер рассказывает «не истории». В его дневниках есть замечательная фраза о том, что он мечтает написать книгу ни о чем. Ну и, конечно, «Бювар и Пекуше» – гениальная книга, очень изящная, ироничная и грустная, которую никто здесь не читает, не знает, хотя она переведена. А вот его «Словарь прописных истин» устарел, и тексты Жари, или Алле, или Сати намного смешнее.

– Может, вам действительно взяться за Флобера, чтобы потом не жалеть?..

– Понимаете, переводить мне до сих пор нравится, но я немножко устал «пробивать проекты». Каждый раз нужно уговаривать издателей, клянчить какие-то деньги, а они все не выклянчиваются... Никому эти проекты не нужны, и денег ни у кого нет, и все думают о самоокупаемости и прибыли. А искать гранты, стипендии, заниматься, извините за выражение, фандрайзингом скучно и утомительно. Флобер – это вовсе не страсть, которую обязательно нужно утолить. Мне просто жаль, что по-русски он не представлен так, как того заслуживает, и все. Вполне возможно, что если бы мне предложили его перевести, и даже за настоящие деньги, я бы и взялся. А может, и нет. Тем более что он переведен, и неплохо, можно даже сказать, хорошо. Просто получился не таким, каким я, капризный, хотел бы его видеть. А Рабле – это утопический проект лет на пять (а еще лучше 10), чтобы мне кто-то платил зарплату каждый месяц, а я бы сидел – попивал шотландский виски, покуривал голландский табак, вспоминал латынь и лениво учил бы старофранцузский язык… и понемногу, вальяжно, переводил… Но ведь никто не будет мне оплачивать такую жизнь.

– Есть ли у вас неопубликованные переводы?

– Да. Один роман ждет уже лет шесть.

– А чей?

– Я даже не знаю: говорить – не говорить, нет, не буду, скажем, из суеверия. Еще есть какие-то наметки на разных стадиях готовности. И все это лежит, и непонятно, куда и кому.

– А вы все это предлагали?

– Да, отвечают, как правило, одно и то же: денег нет, книга не будет покупаться, издание не окупится... А ведь есть авторы современные и полусовременные авторы, писатели известные и мало известные авторы, с которыми, наверное, было бы интересно работать, но настоящих издательств – влюбленных в литературу и готовых рискнуть – очень мало. Вот «Издательство Ивана Лимбаха» – один из редких случаев такого подвижничества. В основном же российские издатели – это производители бумажной продукции для дистрибьюторов и сетевых супермаркетов, поэтому с ними трудно разговаривать о какой-то литературе.