Елена Семенова
Лета Югай не только поэт (в том числе и детский), она собирательница и исследовательница фольклора, а конкретнее – причетов (плачей). Преподает мифологию и древнерусскую литературу. Кроме того, она художник: пишет картины, создает из пластика и тканей кукольные миры. О стереоэффекте искусств и фольклорных поездках с Летой ЮГАЙ побеседовала Елена СЕМЕНОВА.
– Лета, ты стала в этом году лауреатом премии «Дебют». Какие были первые чувства при получении? Насколько важна для тебя эта награда?
– Мне кажется, невозможно жить, если серьезно относиться к премиям. Но мне было приятно. И приятно, когда оказывается, что об этой премии знают люди, не включенные в современный литературный процесс, – вроде как ты чего-то достиг в избранной тобой области и в их глазах. Но, мне кажется, главное в премиях – возможность общения с людьми, интересующимися тем же, что и ты. Функция знакомства.
– Лета, ты – разносторонне одаренный человек. Это касается и фольклорных изысканий, и стихов, и художественных работ. Ты писала пьесы, интересуешься театром. Я поняла, что тебе вообще близка эклектика искусств.
– Когда-то я определяла себя как «принципиальный дилетант». Есть люди, рожденные быть профессионалами и посвятить себя одному делу. Я их очень уважаю. Но у меня нет чувства, что вот это – мое главное и смысл жизни по отношению ни к одному из своих занятий. А какие-то смыслы на грани разных миров – это мне действительно интересно. В пьесе, о которой ты вспомнила, есть слова Марины Цветаевой: «Я – человек промежутка». Между небом и землей, между жизнью и творчеством. Когда ты находишься более чем в одной системе координат, ты видишь мир с разных сторон, и получается такой стереоэффект. Ты ни в чем не уверен, так как нет аксиом, не подлежащих сомнению, и ты можешь найти нечто новое.
– Расскажи о полученном гранте – поездке в Швецию. Я знаю, что в данный момент ты путешествуешь, как ты писала, «от праздника к празднику». Ты там тоже исследуешь местный фольклор?
– Это грант «Фонда содействия развитию российско-шведских отношений имени Сверкера Острёма». Я нашла сайт в Интернете и подала заявку на сравнительное изучение шведских и русских весенне-летних праздников. И вот я здесь. Цель фонда в том, чтобы русская молодежь узнала Швецию ближе. Область исследования может быть различной: юристы, экономисты, историки, политологи – до 35 лет. Филолог я, кажется, первый. Весной работала в архивах (здесь есть замечательная структура – архив по диалектологии, ономастике и фольклористике SOFI, филиалы которого расположены в Гётеборге и Уппсале), проводила семинары по русским праздникам в Уппсальском и Гётеборгском университетах, консультировалась с этнологами в Стокгольме и Умеа. Мне особенно интересно сравнивать методы науки, принципы работы фольклорных архивов дома и здесь. Ну и, конечно, сами праздники. Понятие о себе и о другом во многом меняются при рассмотрении другого. Один собеседник сказал мне: «Шведы не определяют шведскость через традиции. Наши особенности – мы любим природу, любим шведские березы и не против выпить. И шведская литература, язык – это тоже важно для многих». Не правда ли, в этом определении слышится что-то знакомое? А к березе тут, правда, особое отношение. Примерно в те же дни, когда в России Троица, в университетском городе Уппсале все было в березовых веточках, перевитых лентами. Так украшают в честь Студентена (выпускного) двери, улицы и… тракторы, на которых выпускники катаются по городу в честь окончания учебы. На праздник середины лета Мидсоммар ставят увитый березовыми ветками шест, разный по форме в деревнях Даларны и в других районах Швеции. Сейчас я собираюсь на Готланд, где в начале августа проходит «средневековая неделя», и заодно хочу попасть на остров Форё, где снимался мой любимый «Час волка» Бергмана и другие фильмы, в том числе «Жертвоприношение» Тарковского. Люди, которые встречаются мне тут, дружелюбны и открыты. Наш самоотверженный куратор Диса Хостад (в прошлом работавшая иностранным корреспондентом «Дагенс Нюхетер» в Москве), помогает познакомиться не только с коллегами, но и просто с интересными мне людьми. Например, я провела день на острове Эланд в гостях у Анники Бекстрём, переводчицы Цветаевой на шведский.
– Кто твои литературные и художественные учителя? Были ли моменты, когда приходилось бороться с подражанием?
– Вопрос требует долгого и объемного ответа. И среди художников, и среди поэтов мне часто больше всего дороги те, на кого я не похожа, так что бороться не с чем. А недавно в Швеции я увидела рисунки Эльзы Бёсков, знаменитой детской художницы и писательницы. Странно, что я не встречала их раньше, в моем детстве этих книг не было. И это настолько похоже на то, чем я занимаюсь сейчас... Пришлось побороться с мыслью, что я не делаю ничего нового, чтобы работать дальше.
– В некоторых твоих стихах неожиданно «услышала» голос Беллы Ахмадулиной. Есть ли к ней особое отношение? Вообще, кто из поэтесс XX века тебе близок?
– У меня есть особое отношение ко времени, когда мои родители жили в Москве. К Таганке и актеру Высоцкому, к людям технических специальностей, читавших самиздат, и соответственно к поэтам, во многом определявшим тот мир таким, какими они были тогда. В этом времени, конечно, и Ахмадулина. И не только стихами, но и посвящениями ей – Окуджавы, Вознесенского. И она мне дорога. Из женщин-поэтов ХХ века – Марина Цветаева, Елена Гуро. Из ХХI века – Ирина Ермакова.
– Извини за нескромный вопрос: ты человек верующий? Как ты чувствуешь, насколько ощутимо в древних языческих плачах влияние православной традиции? Как эти религии сплетаются и взаимодействуют между собой?
– Я человек христианской культуры. Читай – западной. Но я не религиозна. Народная вера – совершенно особенный комплекс представлений, где очень сложно разделить языческое и христианское. Что-то определяется самими людьми как православные убеждения, а на самом деле содержит отзвуки дохристианских верований, сектантства, социализма, чего угодно. Причитания пересказываются в «Повести временных лет», причитания мы записывали в Никольском районе год назад. Такой долгий срок бытования плачей предполагает изменчивость, но основное – представление, что душе, чтобы переместиться в загробный мир, нужна дорожка из голоса родных людей, остается. В текстах встречаются и двое ангелов, и Христос Истинный, и звон колокольный. Они переплетаются с образами мира природы (серой кукушицей, ельничком-осинничком, темными лесами) так, что невозможно разделить металлические предметы, вросшие в дерево, или освоенный ракушками и рыбами затонувший корабль. А вообще я действительно считаю вопрос веры, что называется, личным. И считаю невозможным поощрение ни веры, ни ее отсутствия. Человек может проходить путь от одного к другому многократно, и это его глубоко интимное дело.
– Расскажи интересную историю, связанную с твоими фольклорными поездками, – о носителях фольклора, с которыми довелось общаться?
– Я ездила в экспедиции с Вологодским областным детско-юношеским центром традиционной народной культуры, куда дети ходят заниматься после основных школ. То есть чаще всего я хожу по деревням с детьми. Недавно с девочками забрели в глухую деревню в Тарногском районе, у крайнего дома на скамейке сидела очень старая женщина, которая, на наше счастье, села передохнуть от работы. «Это все твои?» – спросила она, кивнув на девочек, и разговор завязался. Она нам рассказала о том, что жизнь стала не такая, что скоро конец света, потому что в Библии написано: если змеи на столе шипеть начнут, значит, скоро конец света. Она думала, как это может быть... А ей внуки недавно привезли чайник, а в нем – железные змеи накаляются и шипят. Вон оно что! Это к слову о народном православии. Так мы с ней до вечера и просидели.
– Как сложился твой цветочный сборник – своеобразное олицетворение цветов, где, я помню, присутствуют герои-георгины, солдаты-тюльпаны, драчуны ордена Чертополоха, отшельник Белозор и хлебосольный хозяин Донник?
– Это один из проектов, на которые у меня уже третий год не хватает времени. Каждое лето хочу найти неделю порисовать (мне даже снится, как это должно выглядеть), но всегда находятся неотложные и срочные дела. Наверное, зачем-то это нужно. Сборник задуман как последовательность иллюстрированных стихотворений-стилизаций: от весенних цветов в формах трубадурской поэзии до позднего августа – Серебряного века. Я помню, как в детстве за четыре месяца в деревне все эти цветы проходят перед глазами, и каждый раз это не просто жизнь, а весь мир от начала времен до наших дней, потому что в знакомство с цветами вмешивается летнее чтение и взросление, столь значимое в первые годы жизни человека. Любование прожилками на лепестках, пробование на звук «домашнего» имени растения и официального названия на латыни – и нос в пыльце.
– Помнишь, ты собирала байки Литературного института и его общежития? Что-нибудь в итоге получилось?
– Пока получился доклад на конференции Международного общества изучения современных легенд в Праге в июне этого года. Может быть, наше дорогое общежитие попадет в «Фольклорную карту Москвы» – проект, который делает Лаборатория фольклористики РГГУ.
