Сдержанность и немногословность

Вальдемар Вебер – путешественник из одной культуры в другую. Фото Надежды Рунде

В преддверии юбилея Вальдемар ВЕБЕР выпустил новую книгу «Продержаться до конца ноября» (М.: Русский Гулливер), что и дало повод Дарье ДАНИЛОВОЙ поговорить с автором.

– Вальдемар, вы человек двух культур – русской и немецкой, и вы пишете стихи-верлибры. В чем разница между немецким и русским верлибром? Или же верлибр – это нечто интернациональное, и все зависит только от личности автора, но не от языка и культуры?

– Мне не очень нравится само понятие «верлибр». Лучше говорить «свободный стих». В этом обозначении нет претензии на новый литературный жанр. Отсутствие рифмы и метра относится к стилистическим методам. В Германии никто не удивляется, когда поэт, писавший в основном свободным стихом, создает вдруг венок сонетов. Жанр произведения избирается автором в зависимости от поставленной задачи. Мне тоже не хочется называться верлибристом, в этом слове по-русски есть что-то уродливое. Оставляю за собой право обращаться к традиционному стиху, что порою и делаю. Явление свободного стиха – еще дописьменное, продолжавшееся затем в ранней и классической литературе большинства народов.

– А в немецкой литературе?

– В немецкой литературе начиная с XVIII века практически не было авторов, у которых бы отсутствовал свободный стих или не было бы произведений с его  элементами и вкраплениями. Правда, здесь надо учесть одну немецкую специфику: в Германии в XVIII веке и долгое время после свободный стих назывался «свободными ритмами». Пример – многие произведения Фридриха Готлоба Клопштока, свободные ритмы мы находим у Гете, Гельдерлина, Гейне и дальше у Ницше, у экспрессионистов, а в англоязычной литературе – у Уитмена и Элиота. От свободного стиха (верлибра) модернистской и постмодернистской эпохи свободные ритмы отличает возвышенный, а порой экстатический тон, а также большая регулярность строфики и большее количество ритмических ударений. Но они сыграли свою важную роль. Способствовали тому, что, когда под влиянием французской и английской поэзии новый тип свободного стиха стал в Германии распространяться, его восприняли как нечто совершенно естественное. Современный свободный стих (верлибр) антипафосен, подчеркнуто интеллектуален. На меня стилистически мало повлияла немецкая традиция свободных ритмов, я воспринял скорее влияния более поздней немецкой поэзии, впитавшей не только национальный опыт, но и веяния новой европейской поэзии конца XIX – начала XX веков. Прежде всего – французской. C 1945 года свободный стих доминировал в странах немецкого языка, включая ГДР.

– У вас очень лаконичные стихи и сдержанные.

– Да, я учился у тех, кто немногословность и сдержанность сделал принципом своей поэтики. Конечно, у каждого языка своя специфика. Есть вещи, которые совершенно непереводимы. И этот барьер непреодолим, но я путешественник из одной культуры в другую и назад, и верлибр, конечно же, интернациональней конвенционального стиха, но не потому, что упрощает выполнение творческой задачи, а потому что позволяет дать в том случае, если что-то непереводимо, не перевод, а русский или немецкий вариант произведения, позволяет – в отличие от конвенционального стиха, уводящего постоянно в сторону или соблазняющего порой говорить совсем не то, что хотел, – предельно воплотить замысел, наиболее точно выразить поэтическую мысль.

Верлибр позволяет преодолеть барьеры, и он, конечно же, более рационален, более медитативен. Но мнения, что верлибр не свойственен русской традиции и русскому менталитету, я не разделяю. Серебряный век явил нам прекрасные образцы русского свободного стиха. Позднее, в советские времена, ему как явлению якобы декадентскому ходу не дали.

– А когда вы начали переводить поэзию?

– С 1970-х до начала 1990-х годов перевод был моей профессией. Произошло это довольно случайно. Стихи мои не печатали, а заниматься мне хотелось только литературой, немецкую поэзию я знал неплохо и постоянно ею интересовался, кое-что переводил, но лишь для себя. И тут Евгений Витковский предложил сотрудничать с ним, свел меня с редакторами. Вначале я исполнял заказы издательств, потом составлял антологии и сборники.

– С кем из немецких авторов вам было особенно приятно работать?

– Когда рынок рухнул и на перевод стало невозможно существовать, я стал переводить от случая к случаю, выборочно, как бы для себя, и только то, что доставляет удовольствие. Почти ничего из того, что перевел таким способом, кроме стихотворений Готфрида Бенна, пока еще не напечатал. Но и в советские времена, переводя по заказу, я старался брать для перевода в основном то, что мне нравилось, авторов, которые мне были близки: Готфрид Бенн, Георг Тракль, Гуго фон Гофмансталь, Иван Голль, немецкие романтики, современные немецкие поэты Петер Хухель, Мария Луиза Кашнитц, Кристоф Меккель, Рихард Питрасс…

Переводил в последние годы снова Тракля, а также Фридриха Гёльдерлина, Пауля Целана, молодых немецких поэтов, но пока переводы эти не печатал. Надеюсь, опубликую их в будущих сборниках вместе со своими стихами.

– Как раз один из таких сборников уже вышел. Там, насколько я знаю, и стихи, и переводы…

– Называется он «Продержаться до конца ноября». В нем собраны стихотворные тексты за много лет, некоторые из них написаны в 1960-е годы и печатаются впервые. Меня десятилетиями не печатали. Поэтому обязательно ставлю под стихами даты. Они – часть текста. Но в основном книга  составлена из стихотворений, написанных после «Черепков» (2000), то есть в последнее десятилетие. Вошли в нее и некоторые переводы, и стихотворения, написанные в духе поэтов, которых я переводил, –  например, в подражание Ивану Голлю, двуязычному немецко-французскому поэту. Цикл этот в книге назван по-немецки и по-русски Verwandlungen – «Превращения». Многое в 60-е годы я записывал как прозаические миниатюры, лишь позднее понял, что написаны они не по принципу прозы, что внутренняя интонация в них – поэтическая. Их, в отличие от многих рифмованных стихов, я сохранил.

– В этой связи задам вопрос для молодых ценителей поэзии. Как уловить эту внутреннюю поэтическую интонацию, о которой вы упомянули и которая превращает просто запись из блокнота в стихи? Понимаю, что теоретизировать бесполезно. Вы могли бы без ложной скромности привести примеры из своих стихов и прозаических миниатюр, сравнив их?

– Я имел в виду совсем ранние свои тексты в книге, которые лишь теперь публикую. Это были отрывочные записи из записных книжек. Вот это стихотворение, например, было записью на полях дневника, многословной, но со своей интонацией, и я выстроил его графически, сократил, сжал:

На контрольной

Твои колени цвета 

подснежников,

исписанные шпаргалками,

которые ты под партой

высоко заголяла,

давая списать теорему...

Голова кружилась,

глаза туманились,

цифры и буквы сливались,

превращались в иероглифы.

Приходилось просить 

позволенья

еще и еще раз

взглянуть на те чертовы 

знаки,

и ты позволяла

с притворною неохотой.

1962–2011

А вот эта миниатюра тоже была в записной книжке, но так и осталась прозаической миниатюрой, в ней присутствует описательность, которой я в верлибре стараюсь избегать.

Картинка в пути

Остановка поезда  на полустанке. Молодые женщины, 

лимита, сидят под солнцем  на шпалах у полотна дороги,

едят консервы, запивают кефиром, курят. Потом снова

орудуют ломами и кувалдами. С высоты вагонной

площадки я мысленно их раздеваю, не стесняясь

присутствия бригадира, хмуро наблюдающего

за их работой, представляю себе, как вон у той,

чернобровой, по спине под спецовкой стекают теплые

струйки пота… Женщины мне подмигивают, отпускают

соленые шутки, хохочут. Поезд трогается, на минуту они

расправляют спины и уже без улыбки смотрят ему вослед.

1966

Но в большинстве случаев стихи рождались из поэтической мысли, интонация приходила сама собой в лад содержанию. На начальной стадии мысль обрастает большим количеством слов, потом шаг за шагом убирается все лишнее, порой от двадцати строк остается пять. Но они сохраняют интонацию, заложенную изначально. Я пишу свободным стихом, потому что он соответствует моей внутренней интонации, моему языковому чувству, моему способу говорения, моему чувству современности. Верлибры – стихи для чтения, не для декламации. Но это не значит, что верлибр нельзя декламировать. Рифмованный ритмизованный стих тоже ведь можно читать глазами. И у поэта, пишущего верлибром, должна быть своя узнаваемая интонация, своя образность.