Стихозависимость

Ее поэтические публикации и рассказы подписаны псевдонимом Надя Делаланд, некоторые стихи – псевдонимом Н. Неизвестная, а научные и критические статьи – биографическим именем Надежда Всеволодовна Черных. Не так давно в Санкт-Петербургском государственном университете состоялась предзащита докторской диссертации Надежды, посвященной воздействию поэзии на сознание. Как соотносятся процесс творчества и результат, программирует ли поэзия жизнь – или жизнь поэзию, с Надей ДЕЛАЛАНД побеседовал Борис КУТЕНКОВ.

– Надежда, расскажите подробнее о вашей работе.

– Тема диссертации звучит так: «Суггестивный потенциал языка поэзии». Суггестивность – это воздействие на глубинные слои психики. Она связана с вхождением в измененное состояние сознания (ИСС) – сначала поэта, пока он пишет стихотворение, а затем и читателя – в том случае, разумеется, если он склонен к восприятию поэзии. То есть можно сказать, что текст на языковом и интонационном уровне фиксирует то особое состояние (состояние вдохновения), в котором находился автор, и оно передается читателю. В этом и состоит суть воздействия, на мой взгляд. Отдельной радостью наполняет меня приложение к диссертации – анкета, которую я разослала современным поэтам. Из этой анкеты можно извлечь массу удивительных подробностей, проливающих свет на процесс творчества с точки зрения, например, психофизиологии (телесность в поэзии – отдельная тема: пульс, кровообращение, дыхание), как при этом меняются ощущения пространства и времени – тоже отдельная история... Любопытно соотнести вдохновение с другими измененными состояниями сознания, которые уже изучались подробно нейрофизиологией, культурологией, философией, психологией и даже психиатрией; по лингвистике измененных состояний сознания есть крайне основательные работы, например, у Дмитрия Спивака, который долго работал с Натальей Бехтеревой, – но они не связаны с поэзией. Объединение знаний, накопленных в других отраслях науки, оказалось очень продуктивным, поскольку сказано об измененных состояниях сознания различной этиологии уже достаточно, а вот о поэзии в этом ключе – почти ничего. Есть работы по психологии творчества, но там другие акценты. Измененные состояния сознания высоко ценились в доиндустриальных обществах: их требовали обряды инициации, поскольку перейти на другой уровень освоения реальности практически невозможно, находясь в обычном состоянии. Этот внутренний рост, восхождение всегда окрашены метафизически, и жертвы, на которые шли ради него люди (отрубание мизинцев, длительное голодание, временное утопление и т.д.) говорят о том, насколько высоко ценились и сами состояния, и их итог. Сегодня уже нет той культуры переживания ИСС, они не вписаны в нашу жизнь на законных правах, как способ прохождения возрастных кризисов, например; скорее они маргинальны. И искусство – в том числе. Поэзия имеет нуминозный – то есть и пугающий, и таинственный – характер, требующий не читки от актера, а «полной гибели всерьез». Мы больше не знаем, что делать с ИСС, и зачастую у поэтов жизнь не складывалась в бытовом смысле, потому что это разные пространства существования: жизнь и поэзия.

– Поэт Денис Новиков в интервью Сергею Гандлевскому сказал похожие слова о том, что он воспринимает свой поэтический дар как компенсацию за жизненную непригодность. Это распространенная точка зрения. Такая «компенсация» связана с измененными состояниями сознания?

– Измененные состояния сознания на самом деле мало пригодны для жизни. Тому, кто их переживает, сложно быть адекватным в ежедневном общении, которое связано с решением множества проблем, требующих от человека здравого рассудка, трезвого суждения. Не зря существует образ чудаковатого гения, погруженного в себя, в свои мысли настолько, что на бытовые проблемы уже не хватает внимания: он рассеян, неопрятен и т.д. Обычное состояние сознания – это общее поле взаимодействия людей, зона относительного понимания. Человек, выходящий из этой зоны, вольно или невольно оказывается изгоем. И у оставшихся возникает недоумение – неужели ценность того, что выходит за рамки обыденного сознания, настолько велика, что можно пренебречь общественным мнением, семьей, карьерой? С точки зрения обывателя – это полный крах, и он испытывает осуждение, мотивированное всем своим опытом и системой ценностей. Тем временем человек, научившийся испытывать особые состояния сознания, оказывается многократно вознагражден. Арнольд Минделл в книге о людях, погруженных в кому (как инвариант измененного состояния сознания), пишет о том, что они так захвачены невероятными внутренними событиями, что не в состоянии предпочесть внешнее внутреннему. Примерно то же происходит с людьми, захваченными искусством, наукой, религией. ИСС, если пользоваться словами Грофа, обладают огромным целительным потенциалом. В связи с этим, кстати, существует представление, что люди талантливые не вполне здоровы. Творчество – способ самоисцеляться. Один целитель – кажется, австралийский – бил пациентов, пока они не находили свою песню, которая и была для них лекарством...

– Верите ли вы во взаимосвязь между так называемым «затратным» типом поэтического мышления и приближением гибели?

– Здесь есть противоречие, требующее обстоятельного разъяснения. Во-первых, измененное состояние сознания – своего рода катализатор тех психических процессов, которые и без того протекают в сознании конкретного человека, поэтому то, как все это происходит в каждом отдельном случае, напрямую зависит от того, с кем это происходит. Хотя, разумеется, не последнюю роль играют установка и обстановка. Человек пережил ИСС, затем интегрировал этот опыт, опыт стал частью его картины мира, частью его личности, некоторым образом изменил и его самого, и его жизнь. Во-вторых, ИСС бывают как минимум трех разновидностей, в основе же этого разделения лежит степень проявленности сознания. При первой разновидности свет сознания проникает в сферу бессознательного, «освещая» его содержание, определенным образом структурируя (сюда можно отнести практику медитации, молитву, технику художественного транса, дыхательные техники и т. д.). При ИСС второй разновидности содержания бессознательного обрушиваются на центр сознания и повреждают его, погружая психику в хаос, такие ИСС достигаются отравлением различными химическими веществами, наркотиками, алкоголем. Различие между этими разновидностями возможно на базе принципиального сходства состояний – упразднения ощутимой границы между сознанием и бессознательным. Третья разновидность ИСС связана с практически полным отключением сознания, как это происходит при обычном или гипнотическом сне или под действием общего наркоза. Я не собираюсь слишком углубляться в подробности, просто хочу сделать акцент на изначальной неоднородности измененных состояний сознания, связанной с разными факторами, что естественным образом отражается на итоге – в нашем случае на том, как проходит жизнь поэта. Кроме этого, все ИСС обладают особой притягательностью и могут обрести статус аддикции – аддикции же, как известно, до добра не доводят. Позволять себе зависимость от писания стихов (Иосиф Бродский говорил в Нобелевской речи, что эта зависимость сродни наркотической, часто в поэтических текстах она описывается как опьянение и т. д.), дозируя ее, не позволяя ей разрушить жизнь – может оказаться сложной задачей. Юрий Дружкин в работе «Техника художественного транса» вводит понятие «конъективная реальность» или «комплексная реальность», когда сливаются внешнее и внутреннее и вещи превращаются в «конъекты» (то есть оказываются и субъектами, и объектами в одно и то же время). Это любопытным образом перекликается с психотерапевтическими техниками, тоже связанными с измененными состояниями сознания: например, с холодинамикой, которая похожа на «активное воображение» Юнга. Входя в измененное состояние сознания, человек может формулировать вещи, которые потом так или иначе сбываются. Часто не биография поэта является следствием того, что в стихотворении появляется что-то, а напротив, поэт написал – и это произошло.

– А меняет ли настоящее стихотворение объективную реальность?

– Если основательно отвлечься от того, о чем мы сейчас говорим, то, став частью литературного процесса, стихотворение как минимум меняет реальность литературного процесса, но можно вспомнить или смоделировать ситуации, когда поэзия вмешивалась в течение жизни людей (позволяла завоевать сердце девушки, поступить в институт, сесть в тюрьму). Другое дело, сложно представить, как стихотворение может менять реальность независимо от воспринимающего, поскольку оно существует в сознании того (или проявляется благодаря тому), кто его пишет или читает. И, наверное, когда человек «присваивает» стихотворение, он как бы становится на позицию автора, а – в идеале – входит в его состояние сознания. И тогда это может как-то действовать и через него. Хотя мне кажется, что в отличие от гипноза стихотворение воздействует на сознание читателя, вводя его в состояние, максимально подходящее для восприятия именно этого стихотворения. Стихотворение немного зацикливается на себе, и мне кажется, что прямого внушения там нет. Недаром в искусстве есть понятие «катарсис»: оно не означает, что если ты посмотрел греческую трагедию об убийстве и инцесте, то тотчас ринулся все это дело воплощать в жизнь. 

– Что для вас первично в процессе создания стихотворения? Программирует ли стихосложение вашу жизнь?

– В процессе создания стихотворения первичен импульс – это такое невесомое ощущение, которое мне даже не с чем сравнить, но оно безошибочно опознается. Его легко спугнуть, у меня очень неназойливые музы, но приятней всегда послушаться. Жизнь стихосложение не программирует, наверное... Сейчас я думаю, что, не понимая этого до конца, возможно, я взяла псевдоним для того, чтобы себя в этом смысле обезопасить. Хотя иногда что-то такое бывает, но все равно этим особенно пользоваться нельзя. Со снами у меня тоже так – разгадать, к чему что-то приснилось, можно только тогда, когда это уже произошло, так что можно особенно не заморачиваться.