Сергей Шулаков
Денис Дроздов: мой принцип - рассказать о каждом доме. Фото Ольги Ануриной
О столице Денис Дроздов может рассказывать часами. Знает десятки мест, в которых еще сохранился дух старой Москвы. В ушедшем году он стал дипломантом Бунинской премии в номинации «За значительный вклад в развитие москвоведения». Об исконном гостеприимстве Москвы и ее исторической застройке с Денисом ДРОЗДОВЫМ побеседовал Сергей ШУЛАКОВ.
– Денис, в России о краеведении сложилось мнение как об отрасли вспомогательной, дополняющей археологию, историю, искусствоведение, даже как о частном деле людей, имеющих досуг и определенный энтузиазм. Вы можете это мнение опровергнуть?
– Я думаю, правда где-то посередине. Действительно, краеведение дополняет археологию, историю и искусствоведение, но при этом краевед должен быть в определенной степени археологом, историком и искусствоведом и еще должен разбираться в картографии, культурологии, литературоведении и многих других сферах деятельности. Именно поэтому краеведение стоит немного особняком. Как правило, краеведы занимаются параллельно чем-то другим. Хорошо, если это смежная профессия, как, например, экскурсионная деятельность.
– Москвовед, историк архитектуры – враг бизнесмена-застройщика и арендатора. У вас есть мысли о том, как, если не примирить, сгладить эти противоречия?
– Печально в этом признаваться, но противоречия между москвоведами и застройщиками настолько серьезные, что никаких изменений в этом вопросе в последнее время нет и не намечается. Москва – это не только древняя столица, Первопрестольная, город с уникальной архитектурой и историей, это еще финансовый, экономический, политический центр. Исторические районы Москвы, где сосредоточено большинство памятников архитектуры, являются лакомым куском для застройщиков. Интересы бизнесменов и москвоведов практически никогда не совпадают. Что уж говорить, в Москве даже под видом научной реставрации происходит уничтожение исторических памятников. Часто бывает, закрывают здание фальшфасадом, а через год-полтора, когда его снимают, местные жители глазам не верят: вроде тот же дом, но только в полтора раза выше. Вот такая «научная реставрация»: разрушить памятник и на старом фундаменте построить новодел с дополнительным этажом для увеличения площади. Есть и еще примеры: бизнес-центр «Легенда Цветного» на Цветном бульваре – стеклянный монстр, который исказил вид этого в целом хорошо сохранившегося исторического района Москвы. Или центральный офис Лукойла на Чистых прудах, да и «Патриарх» – на Патриарших... Список почти бесконечный. Иногда благодаря неравнодушным москвичам и общественным организациям удается остановить разрушение, однако и теперь десятки зданий, представляющих историческую ценность, уничтожаются в разных районах Москвы.
– Когда знакомишься с вашими книгами, узнаешь много интересного о тех объектах, мимо которых лет 30 проходил и проезжал. Это чувство сродни ощущению найденного клада. Можно ли сказать, что вы изменили поприщу художественной литературы в пользу москвоведения? Если да, то почему? Что вас натолкнуло на занятие историей столицы?
– Я не изменял поприщу художественной литературы. Открою небольшой секрет: как раз сейчас мой соавтор-иллюстратор Наталья Кузнецова трудится над иллюстрациями к детской книге, текст к которой я недавно закончил. В этой книге с одинаковой художественной силой задействовано творчество писателя и художника. Но, конечно, книги о Москве занимают в моей жизни на данный момент главенствующую роль. Эта работа очень трудоемкая. Один сбор материала занимает пару-тройку лет. Но мне помогает любовь к своему делу в частности и к Москве в целом. Лев Толстой сказал однажды: «Всякий русский человек, глядя на Москву, чувствует, что она мать». Вот такое чувство и я испытываю к столице. Вы правильно заметили: у каждого москвоведа должен быть определенный энтузиазм, от себя добавлю: и горящие глаза.
– Источники, которыми вы пользовались в ваших книгах, в основном указаны. Однако когда вы пишете о московском «земли трясении», вспоминаешь предположения других специалистов. Например, об обрушении Успенского собора в Кремле при Иване III говорили, что он разрушился как раз от землетрясения, но источников, повествующих об этом редком для наших мест явлении, не найдено. Поэтому есть версия, что наши зодчие, за время ордынского ига утратившие навыки каменного строительства, оправдывали неудачу, пустив слух о форс-мажоре. А как вы определяете достоверность источников?
– Самые достоверные источники – те, что проверены временем. Поэтому любое летописное слово для меня в полной мере достоверно. Хотя и сейчас находятся исследователи, которые оспаривают некоторые летописные данные. Еще один верный источник – труды крупнейших историков. Это работы Сергея Соловьева, Ивана Забелина, Василия Ключевского, Михаила Тихомирова и других. Есть замечательные дореволюционные путеводители. Например, выше всяких похвал путеводитель «По Москве» 1917 года под редакцией Николая Александровича Гейнике. Если встретится вам эта книга или ее репринтное издание 1991 года, непременно покупайте! Словом, достоверных источников сейчас хватает. Конечно, не обо всех зданиях написали предыдущие поколения исследователей, поэтому часто приходится быть первооткрывателем и пользоваться архивами. Так было, когда я писал книгу «Большая Ордынка. Прогулка по Замоскворечью». Мой принцип – рассказать о каждом доме. На Ордынке много памятников архитектуры, но много и домов, в которых мог жить какой-нибудь Истукарий Лупыч – герой Островского. О таких домах приходится собирать информацию буквально по крупицам.
– При первом Романове, царе Михаиле Федоровиче, Москва была фактически заново отстроена. Какие еще московские архитектурные сенсации связаны с деятельностью представителей династии?
– Если не брать во внимание советскую эпоху и современность, в Москве очень мало зданий, построенных не в эпоху Романовых. Многие из этих «доромановских» памятников находятся в Кремле, некоторые – за его пределами, например, Спасский собор Спасо-Андроникова монастыря или Английский двор на Варварке. Поэтому любое уникальное историческое здание в Москве можно условно назвать архитектурной сенсацией династии Романовых. Например, церковь Воскресения в Кадашах. Это настоящее архитектурное чудо! Возникает ощущение, что храм растет, расцветает от земли к небу за счет изящных, тонкой работы, белокаменных украшений. Если же говорить о кардинальном изменении архитектурного облика города, то первое, что вспоминается, это, конечно, перестройка Москвы после пожара 1812 года. Именно тогда в Первопрестольной появились яркие жемчужины московского ампира: Большой театр, Александровский сад с Манежем, дом Луниных и другие.
– Денис, сохранились ли сведения о том, как Москва и москвичи пережили перенос столицы в Санкт-Петербург?
– Пережили с божьей помощью. А если серьезно, то перенос столицы стал началом краха слободского устройства Москвы. До Петровского времени во всех частях Москвы, кроме Кремля, существовали слободы. Если упростить это сложное понятие, слобода – поселение ремесленников, которые занимались каким-то определенным ремеслом. Это были своеобразные маленькие города внутри большого города. По обычаям, традициям и быту они отличались друг от друга так, что трудно было встретить две одинаковые слободы. Иноземный путешественник вспоминал, у него в одной слободе за большие деньги купили табак, а в другой побили палками за это дымное зелье. Многие слободы были богатыми и выполняли государственные заказы, но после переноса столицы практически все они разорились, и слободская система прекратила существование. Жителям слобод – а они составляли большую часть населения Москвы – перенос столицы точно дался нелегко. Но москвичи и не такое переживали! Довольно быстро жизнь наладилась, и даже стали появляться пословицы на злобу дня, например: «Славна Москва калачами, а Петербург усачами».
– Как опытный краевед, ответьте: раздражение по отношению к «понаехавшим», которое иные москвичи порой не очень-то стремятся скрыть, – явление новейшего времени? Мы не просим его исторически обосновать, но все же очень хочется получить ответ.
– Мне кажется, это явление недавнего времени. По крайней мере до революции Москва была куда гостеприимнее. Вспомните самое первое летописное слово: «Приди ко мне, брате, в Москову». Настоящее кредо старомосковского гостеприимства! После отмены Александром II крепостного права в Москву огромными потоками хлынули освобожденные крестьяне в поисках работы. Город всех принял. После возвращения большевиками российской столицы в Москву опять случился массовый приток населения. Исторически так складывается: в наш город приезжают люди, чтобы реализовать свои планы и исполнить мечты. У каждого своя цель: кто-то за деньгами, кто-то за славой, кто-то – чтобы заняться творчеством. Любимые всеми москвичами Владимир Гиляровский и Михаил Булгаков москвичами не были. А возможно ли представить Москву без них? А если бы небезызвестный нам житель Нижнего Новгорода Кузьма Минин не приехал в Москву, неизвестно, как бы сложилась судьба нашего города.
