Физик рад, что лирику несладко

Устремления многих провинциальных писателей совпадают с девизом чеховских трех сестер: «В Москву! В Москву!» (на худой конец – в Питер). Всегда считалось, что переезд в столицу – залог успешной литературной карьеры, а такие исключения, как Виктор Астафьев или Василий Белов, только подтверждали правило. Хотя литература живет и дышит повсюду, что подтверждает пример томского поэта и прозаика (а также ученого-физика) Олега ЛАПШИНА, с которым побеседовала Ольга РЫЧКОВА.

– Олег, давайте для начала познакомим читателей с вашим творчеством. Процитируйте, например, какое-нибудь стихотворение, которое считаете своей визитной карточкой.

– На визитную карточку надо что-то небольшое. Может быть, вот такое стихотворение, тем более сейчас осень и на улице, и в душе: «А на дворе осенняя пора,/ покрылись листья сплошь брусничным цветом:/ они блестят, как детская игра,/ ненастоящим золотом при этом.// Но не грусти и знай, душа моя,/ что все пройдет – и серебро, и злато,/ померкнет свет и побелеет тьма,/ а ты останешься… одна собой богата». Впрочем, для экономии места на визитку можно только последнюю строфу поместить.

– Многие писатели, живущие за пределами мегаполисов, любят сетовать на духоту и тесноту провинциальной литературной жизни. Вы это ощущаете?

– Нет, не ощущаю. Может, притерпелся и не замечаю. Вот вы сказали «мегаполисов». На самом деле, это слово можно заменить одним, более конкретным – Москва, существительное «писатели» заменить на просто «люди», а прилагательное «литературной» вообще убрать.

– А может, «неощущение» связано с тем, что вы небезуспешно занимаетесь не только литературой, но и наукой? Кстати, что появилось в вашей жизни раньше – физика или поэзия?

– Насчет «неощущения», наверное, вы правы. Думаю, живущий во мне физик тихо радуется тому, что лирику несладко – ведь получается, что пусть и формально, но по казенным бумагам в моем «я» он занимает главенствующее место. Поэтому радость физика, смешанная с печалью лирика, порождает спокойный, нордический настрой, помогающий с философской отрешенностью взирать на свою провинциальную жизнь. А вот тем нашим литераторам, не имеющим в себе радостного физика, приходится воистину тяжело. Честно сказать, страшно смотреть, как живущие в провинции по-настоящему талантливые люди буквально «сходят с ума» от ощущения своей невостребованности, ненужности всего ими созданного – это ужасно.

Что касается второго пункта вашего вопроса, то, конечно же, лирик появился гораздо раньше физика. Поэзией как таковой не увлекался, но красоту слова осознал намного раньше красоты математических уравнений, и даже помню, как это произошло. В классе четвертом наша учительница английского Галина Хайрулловна вдруг предложила вместо занятия по языку прочитать русский перевод рассказа Хемингуэя «Старик и море». Она посвятила чтению этого рассказа несколько своих уроков. Читала вслух, с выражением. Именно в тот раз впервые я понял, какими прекрасными могут быть словосочетания – будто что-то удивительное открылось, неожиданно и вдруг… Выходит, красоту русского слова в первый раз я постиг на уроке английского.

– А вот ваши ранние стихи, частично вошедшие в «Лировый месяц», были в обэриутском духе, хотя вы утверждали, что на тот момент ни Хармса, ни Введенского, ни других обэриутов не читали…

– Все правильно, не читал. В конце концов, а стихи обэриутов тоже в чьем духе были, а они кого читали? А в чьем духе были стихи того, от кого надышались обэриуты? Правильно сказал Хармс, что искусство – это шкаф. Да, на тот момент я действительно не был знаком с творчеством Введенского, не знал стихов Вагинова, да и самого Хармса не читал, а вот шкафы видел. Думаю, они меня и вдохновили. Говорю это без всякой иронии.

– Все-таки большинству пишущих и – главное, публикующихся – хочется, чтобы круг его читателей ширился. Вы печатались в сибирских и столичных изданиях, во всероссийских конкурсах участвовали, что вам дал такой опыт?

– Конечно, автору необходимо печататься – это аксиома. А, как известно из математики, аксиомы не требуют доказательства, они принимаются на веру. 

Литература в принципе и состоялась как литература и как явление только благодаря тому, что тот или иной автор в свое время становился известным широкому кругу читателей. Наверное, правильно сказал поэт, что быть знаменитым некрасиво, но, думаю, стремиться стать широко известным в узких кругах единомышленников – достойная цель.

А что касается опыта участия во всероссийских конкурсах, то он со всей убедительностью показал: действительно, премии есть, да не про нашу честь. Вообще с премиями у нас какая-то удивительная ситуация сложилась. Вот, например, относительно недавно, весной, подводились первоначальные итоги одной из таких всероссийских премий. И вот на сайте премии я читаю – дословно не помню, но смысл таков, – что они в этот раз предпочтение отдали молодым авторам, намеренно обойдя вниманием уже известных писателей; намеренно выделили произведения, рассматривающие современные, волнующие молодежь проблемы, обойдя события пусть недавнего, но уже прошлого. Мне кажется, это же все-таки всероссийская серьезная премия, поэтому к ней и надо относиться соответственно. А такие заявления несколько компрометируют сам дух подобных мероприятий, претендующих на национальный масштаб. В конце концов, любое произошедшее в настоящем времени событие когда-то станет недавним, а затем и давним прошлым. Река времени, резец памяти его очистят, оставив главное, – и вот тогда событие можно будет явить миру во всей его гармоничной красоте и завершенности.

Сегодня во многом ощущается какой-то непонятный, непроходимый субъективизм, который не должны, не имеют права допускать профессионалы своего дела. Субъективизм, личные интересы и привязанности – это болото, в котором легко может завязнуть и потонуть любое достойное всероссийского уровня начинание.

– В провинции субъективизма разве меньше? Там круг общения теснее, практически все литераторы друг друга знают – даже в таком не самом маленьком городе, как Томск. Кстати, лет 15 назад некоторые поэты жаловались на «ватную» литературную атмосферу города, которая глушит интересные начинания. Теперь жить лучше, веселее?

– Разрешите перефразировать известное выражение и сказать: что позволено быку, то не позволено Юпитеру. Уж если всероссийский масштаб, то он и должен быть всероссийским, а не похожим на провинциальные молодежные конкурсы под названием «Путевка в жизнь». Подобные конкурсы должны отличаться от провинциальных не только более внушительным денежным фондом, но и уровнем соответствующего литературного образования их кураторов. К сожалению, в среде литературных работников появилось много самоделкиных.

А что до «ватной» литературной атмосферы в Томске… Томск – город не очень уютный, колючий, решившего в нем жить человека принимает с трудом, но моя литературная жизнь здесь всегда воспринималась мной как благо, как отдушина. А насчет интересных начинаний: что-то глохнет, что-то – нет. Хотя надо отметить, что в Томске отношение к писателям со стороны властей гораздо хуже, чем в других городах и регионах. Думаю, главная причина тому: власти разбалованы мощным интеллектуальным потенциалом научного города. Поэтому они совершенно не дорожат «бесполезными» лириками, потому что у них есть всем нужные физики.

– Есть много примеров, когда физики становились писателями, но не припомню обратного процесса, чтобы гуманитарий стал профессиональным физиком, добился больших успехов в точных или естественных науках. Это говорит о том, что современная наука по своему уровню недоступна для самоучек, что литература – удел дилетантов?

– Тяга к слову, к общению – это фундаментальное свойство любого человека, переданное ему с молоком матери. Что ж здесь удивительного? Многие люди пытаются выговориться, в том числе и через письменную речь. Другое дело – точная наука, этакая замысловатая мозаика со всеми ее тончайшими линиями, деталями и даже крючками. К сожалению или к счастью, наука с молоком матери не передается. Чтобы даже просто поговорить на языке науки и осмысленно записать формулу, надо много чего преодолеть. Чтобы написать слово – достаточно знания всего лишь алфавита. Многим просто скучно постигать язык науки. Но тем не менее вне зависимости от того, умеет она обращаться с замысловатыми крючками или нет, живая мысль трепещет… Как-то я познакомился с одним художником, который на полном серьезе объяснял мне свою теорию, позволяющую, как он утверждал, понять механизм возникновения нашей Вселенной. Честно сказать, в его теории я ничего не понял, но от самого человека был в восторге. Так и надо, не бояться пробовать себя в разном, не уподобляться флюсу. Во всяком случае, чувствовались в этом человеке мощный романтический заряд, горение, которому могли бы позавидовать многие молодые люди. Когда его слушал, то хорошо представил, что при другом стечении жизненных обстоятельств этот уже немолодой состоявшийся художник мог бы стать остепененным физиком, а на досуге рисовать в свое удовольствие. Вообще в слове «дилетант» слышится нечто авантюрное, дерзкое, и кто знает – может, в научной теории этого художника содержалась гениальная идея, которую я не смог разглядеть, да и, честно сказать, не пытался. Мы часто равнодушно проходим мимо вещей, достойных пристального внимания. Они так и остаются невыявленными, незаслуженно канувшими в Лету.

– Что такое сегодня «профессиональный литератор»? Член Союза писателей – одного из союзов, точнее? Сочинитель  беллетристики? Выпускник Литинститута, зарабатывающий на жизнь редактурой, журналистикой?

– Наверное, и то, и другое, и третье – и ни то, и ни другое, и ни третье. Это тоже, можно сказать, наработанный литературный флюс не меньше определенного размера. Нет, давайте даже считать проще – наличие литературного флюса любого размера будет означать, что его обладатель является профессиональным литератором. А если серьезно, то профессионализма без ответственности не может быть. Если пишущий человек ощущает ответственность за то, что пишет и как пишет, – значит, он либо уже профессионал, либо обязательно им станет. Профессионализм – это некое больное место, оскомина в душе человека, связанная с работой его тела… Можно придумывать много определений. А можно не придумывать, а просто вспомнить, как ты посещал зубного врача. Открыл рот – и через мгновенье ясно, профессионал врач или нет. Как говорится, постичь на уровне ощущений. И литературные тексты мы  постигаем на уровне ощущений, легко определяя, профессионалом они были написаны или нет. Еще мне кажется, для пишущего человека особенно важно сохранить в застывшей и ограненной оболочке профессионализма некоторый дух дилетантства, оставить себе шанс на дерзновение. Для зубного врача, наверное, это противопоказано категорически, а для писателя – просто необходимо.