Небесное жюри смеется последним

"Опускать" и "возвышать" авторов – такова доля критика. Наркиз Бунин. Незваные критики. 1884.
Госудаpственный Владимиpо-Суздальский истоpико-аpхитектуpный и художественный музей-заповедник

В начале июня станет известен лауреат премии «Национальный бестселлер»-2011. Еще раньше объявят итоги премии «Супер-Нацбест», которая будет разыграна среди победителей «Национального бестселлера» за 2001–2010 годы. Ответственного секретаря премии, поэта, играющего в критика, которого «все боятся», знаменитого своей провокативной «детской непосредственностью» питерского «литтеррориста» (положить которому палец в рот – читай: вложить в мозг его новый свой текст – решится не всякий «в поте пишущий») Виктора ТОПОРОВА не побоялась разговорить играющая в слова Наталья РУБАНОВА.

– Виктор Леонидович, статьи ваши неизменно вызывают полемику. «А Топоров вообще как – вменяемый? Ну, адекватный?» – спросила меня адекватная вменяемая барышня, когда я вернулась с прошлогодней церемонии «Нацбеста» в Москву, в Москву...

– И что ответили?..

– Сыграла в нотариуса: подтвердила дееспособность. Но давайте-ка танцевать от печки: что для вас – слова? Буквы? Их внутренняя жизнь, энергетика, сила – и немощь? Спрашиваю с корыстной целью: дозу вашего «всамделишного», праведного – и «понарошного» – яда, выпущенного в истекающие как кровью, так и клюквенным соком шкурки пишущих, вычислить хочу...

– Говорят обычно так: «Топоров, разумеется, сумасшедший, но это его ни в коем случае не оправдывает┘»

Вообще вы тоже как-то меня не так себе представляете. Как будто я существо с вынесенной наружу внутренней секрецией. Был такой фантастический роман полвека назад. Существо жалит тебя и постепенно высасывает все соки. Ну а ты превращаешься соответственно в кучку дерьма. Но это, прошу прощения, не мой метод.

Я подхожу к литераторам (поэтам, прозаикам, переводчикам, да и коллегам критикам) со всем уважением. Даже когда спрашиваю у иного из них: ну, а зачем ты, идиот, зачем ты, невежда, зачем ты, бездарь, в литературу-то полез? А что спрашиваю я такое часто, так это тоже суровая правда жизни – она же, как выражаются наши г...внофантасты, у которых я спрашиваю это особенно часто, закон Старджона.

– Что для вас качество текста? Критерии. И еще: будет ли ужесточен отбор нацбестовских рукописей? В прошлом году, будучи в Большом жюри, имела честь прочесть несколько чудо-юдных нетленок┘ Неужто в пресловутой «боллитре» – большой литературе – и впрямь настал «час фрика»?

– Критериев нет; вернее, они не поддаются формализации – даже от противного. По каким критериям могла бы получить «Букера» Колядина? Или Чижова? И, казалось бы, уж или Колядина, или Чижова┘ Колядина сейчас, кстати, «жюрит» «Нацбест» – и прекрасные рецензии пишет: разумные, веселые, доброжелательные...

Ужесточить отбор означало бы пожертвовать демократичностью и плюрализмом на этапе выдвижения. Произойдет ли это? Не знаю. Мы намерены провести два совещания с общественностью и только после этого определиться с дальнейшими изменениями регламента и/или уточнениями самой концепции.

Что же касается «часа фрика», то, если вы, Наташа, считаете, будто «Сперматозоиды» – нормальное название для вашего романа, напечатанного в журнале «Юность» и премированного там же, то┘

– Нормальное: все люди, по словам героини, просто добежавшие сперматозоиды, но речь не о них. А вот ведь пафосная в этом году задумка – выбрать «книгу десятилетия»┘ И что с ней делать потом?

– Это не моя задумка, а Константина Васильевича Тублина: его идея, его бензин, его страсть, а с моей стороны только информационная и организационная поддержка. Это ведь не лучшая книга десятилетия (такую как раз выбрать можно), а лучшая из тех десяти, что выигрывали нашу премию в прошлые годы.

Девиз «Нацбеста» – «Проснуться знаменитым»; и вот кому-то одному (или двоим, если это Гаррос/Евдокимов) будет предложено проснуться еще более знаменитым, чем раньше. На мой взгляд, это не столь пафосно, сколь концептуально неточно.

К тому же нескольким нашим лауреатам прошлых лет уже обломилась сопоставимая по сумме «Большая книга», вышеупомянутый творческий дуэт распался, книги формата «ЖЗЛ» (одна из которых – о Пастернаке – у нас победила в 2006-м) не допускаются к конкурсу по регламенту, правда, задней силы этот закон не имеет, а очевидный фаворит Пелевин почти наверняка проигнорирует церемонию. Но зато у нас, как всегда, все будет честно.

– Кто из живых (в литсмысле – не мертвых) авторов представляется вам перспективным «издательским проектом» – проектом в лучшем смысле слова? Не секрет, что без продвижения продается книга, причем и книга талантливо написанная, с трудом┘ Кого «сдадите»?

– Честно говоря, не уверен, что это так. Ну, кроме очевидных и декларируемых случаев. Напечатай книгу сразу большим тиражом – и она окажется вдвое дешевле своих подруг и товарок. Вот толстенная книга Улицкой, изданная 200-тысячным тиражом, стоила 150 рублей, да и продавалась повсюду. А выйди ваши «Сперматозоиды», их поставят в пять магазинов Москвы и один Питера по цене в 400 рублей. И никаких вливаний, никаких технологий; все, Ватсон, элементарно.

А почему такими стартовыми тиражами печатают Улицкую, Пелевина, Акунина, еще кого-нибудь – ну, заслужили. Сами, что называется, без ангелов. Эффективная раскрутка (с телевидением, метрополитеном и растяжками на улице) предполагает затраты, отбить которые в принципе невозможно: вот и думайте, насколько она на самом деле эффективна. Если, конечно, абстрагироваться от чисто имиджевого аспекта.

– Современная проза убыточна, считают издатели, сворачивая серию за серией, ну а пописывающие писатели хоть и дергаются, но сделать ничего не могут: их «боллитра» некоммерческая. Один издатель сказал недавно: «99% авторов, которых нам предложили, уже давно непопулярны или коммерчески пусты. Если их книгами завален Интернет, т.е. книга есть в наличии и продается 5–7 лет, это показатель того, что тираж мертв. Я сторонник теории, что, если книга хороша, 3000 экземпляров должны уходить в полгода, т.е., говоря бизнес-терминологией, в среднесрочный период. Год и более (долгосрочный период) – это почти возврат инвестиций в книгу без получения какой-либо существенной прибыли, а то и в убыток». Прокомментируете?..

– Цифры почти правильные, но устаревшие: так дело обстояло 10 лет назад. Трехтысячный тираж, разойдясь за четыре месяца, давал прибыль; разойдясь за год, позволял уйти в ноль. Это, кстати, цифры не только наши, но и западные – книжных супер- и гипермаркетов. Однако на Западе есть и другая схема реализации: через магазины узкого профиля, книжные клубы и т.д., что позволяет отбить на книгах «долгие деньги» (относительно долгие, а главное, относительно деньги). У нас и издательский процесс, и реализация предельно монополизированы – не только чужому автору, но и чужому издателю сюда не сунуться. Противостоят всему этому разве что отдельные книжные магазины с духовными детищами в некоторых городах. И два-три издательства...

Издать – и продать – книгу трехтысячным тиражом они могут (а то и тысячным); более того, они их-то и издают, но им это коммерчески неинтересно. Каждый раз хочется продать тысяч так 10–15, а получается это один раз из десяти. И стоит такая книга все равно вдвое дороже детищ издателей-гигантов.

– Лирическое отступление, оно же бульварная пауза: ремесло критика подтачивает как душевное, так и физическое здоровье «судей»: вредная работенка, все знают. Стоит лишь взглянуть на какого-нибудь «ведущего зоила»┘ диагнозы на лице. А чем спасаетесь вы от соблазна «опустить/возвысить» автора легким движением руки?

– Кого, собственно, вы имеете в виду? У меня с лицом вроде бы все в порядке. Да и у других критиков, включая даже моих ровесников и ровесниц, тоже. С головой – это да, хуже. У всех хуже. Я и сам чувствую, что глупею. Но все же не так стремительно (иные и не так катастрофически), как все остальные.

А «опускать/возвышать» авторов – это для критика нормально. Главное – не забывать о том, что тобой «опущенный» тебя сразу же раз и навсегда возненавидит, а тобой «возвышенный» совершенно не обязан проникаться к тебе признательностью, особенно на всю жизнь.

В литературе вообще нельзя говорить «спасибо» – только «пожалуйста». Вот дали тебе премию – значит, поблагодарили тебя за книгу. Они поблагодарили, а ты им что, «спасибо на спасибо» говоришь? Нет, говори «пожалуйста».

– Виктор Леонидович, я имела в виду то, что читается на лицах между строк: и к бабке не ходи┘ ну да ладно. Говорят, Бог создал зло, чтобы завязать сюжет┘ А что вы подразумеваете под «литературным гестапо»? Помните свою статью «Чем мне запомнится литература 2000-х»?

– Вы несколько передергиваете. Я говорил не столько о «литературном гестапо», сколько о городских партизанах, каковыми являются все настоящие писатели, независимо от направления, жанра, возраста, пола, национальности и много чего еще. Городские партизаны действуют (ну, или, увы, почти бездействуют), а «литературное гестапо» их преследует, ловит, убивает при задержании, пытает, вешает или подкупает, запугивает, перевербовывает... Весь литературный истеблишмент – такое гестапо; здесь без иллюзий┘

Сказал это и подумал: а сам-то я кто? И получилось, что я начальник контрразведки городского партизанского отряда. Хотя чего уж там городского. Федерального. Как минимум на две столицы.

– Господин начальник контрразведки, вы впрямь считаете, будто двух-трехлетнее молчание «грозит» «партизану» забвением? Но нужна ли ему здесь и сейчас сомнительная память масс, если говорить о Тексте и об Авторе, а не о паралитературе и забавно скомпонованных «литсборных», до которых мировой литературе (не «боллитре»), если по гамбургскому, – смею думать, нет дела?..

– Э, Наташа, поменьше пафоса. Если провиденциальный собеседник вас целиком и полностью устраивает, то и на сторону ходить не обязательно. Пишите в стол.

Хотя, с другой стороны, почему бы и не сходить – провиденциальный собеседник, знаете ли, не ревнив.

Или, вернее, ревнив, но как-то по-другому┘ Небесное жюри смеется последним.