На улице Дадугина...

СССР – не то сон, не то прошлое, не то картинка на заборе...
Фото Екатерины Богдановой

О городе Ивано-Франковске и чувстве патриотизма, адовых муках творчества и литературной критике с Михаилом ЕЛИЗАРОВЫМ беседует Артур АКМИНЛАУС.

– Уважаемый Михаил, я некоторое время жил с матерью во Львове и у нас были родственники в вашем родном городе Ивано-Франковске. Мы всегда ездили к ним на Рождество и Пасху. Мне было пять или шесть лет, и наши родственники жили по улице Дадугина, там, почти на конечной остановке, недалеко от областной больницы, стоял Т-34, его тогда еще не убрали. Я любил на него залазить. Какие ваши детские воспоминания о родном городе?

– В воспоминаниях об Ивано-Франковске у меня нет какой-то отдельной детали. Весь Ивано-Франковск – это город-сувенир, стеклянный шар. Его можно потрясти – и будет зима, или листопад, дождь – там все времена года. О нем и Пугачева поет: «Лето, ах, лето», и Окуджава. И танк там есть, и истребитель, и макет космической капсулы «Союз» в сквере за базаром. В этой сфере Ивано-Франковска находится мой детский рай на улице Грюнвальдской, в коммунальной квартире № 2. Когда со мной случаются приступы сентиментализма и малодушия, я говорю себе, что однажды куплю эту мою детскую квартиру, восстановлю по памяти весь ее антураж – я помню его до мелочей – и там успокоюсь. Останавливает то, что возвращенная квартира потребует реставрации прежних окрестностей, а это означает, что в парке на Валах придется заново установить памятник погибшим чекистам, а это уже сложнее┘

– Как вы относитесь к чересчур рьяному национализму, который наблюдается сейчас в Украине, кстати, улица Дадугина сейчас уже улица Коновальца (участник УПА, национальный герой Украины).

– Было время, когда меня переполняли эмоции, когда мне казалось, что все, что происходит в Украине, временно, что-то вроде киношной немецкой оккупации, и еще пройдет пару лет – и наши советские тридцатьчетверки снова победным маршем, под красными флагами, пролязгают по улицам, а поверженные фашистские знамена сложат в кучку у Мавзолея. Теперь мне понятно, что ничего не изменить. Моя злость и обида – это бессильные чувства византийца, глядящего на произвол турок в Константинополе. Приходит час, и сменяются культуры и цивилизации. Была одна улица, потом она стала улицей Дадугина, а потом Коновальца. Поэтому и изменилось мое отношение к западно-украинскому национализму. И я говорю – а почему бы, собственно, и нет?

– Михаил, вы – патриот своей родины и что такое для вас быть патриотом?

– Патриот – слово с оптическим обманом. Я не знаю, что значит быть настоящим патриотом. Недавно я был в Италии. Эта страна невозможно красива, но я не променяю Москву на Рим. Это патриотизм?

– Вы ностальгируете по СССР? Об утраченном детстве – времени, «когда легко быть счастливым, если в кармане бренчат хотя бы две трехкопеечные монетки и одна копеечная. Когда впереди бесконечная жизнь, а мир огромен, удивителен и прекрасен во всех его проявлениях».

– Это не ностальгия, а сокрушительная жалость к той приснившейся жизни.

– Древние египтяне верили, что перед воротами рая спрашивают о двух вещах: нашел ли ты радость в жизни и принесла ли твоя жизнь радость другим? Что ответите вы?

– Я знаю, что такое радость. Это когда ты работаешь, и работа спорится. Такое со мной бывало. Принес ли я радость другим? Наверное, да. Другие мне об этом говорили. Если они не врали, то в египетский рай я попаду.

– Возраст Христа уже за плечами, вы занимаетесь самоанализом своей жизни, я бы это назвал самоедством, потому что все равно уже ничего не изменить, и все же большинство людей подвержены этой болезни?

– В этом я не отличаюсь от большинства. Я подвожу итоги, и они бывают неудовлетворительны. Что-то не сделано, что-то провалено, и винить в этом можно только себя. Но увлекаться этим делом не стоит. Самобичевание – увлекательное дело, можно увлечься и запороть себя до смерти.

– Ваше отношение к критикам? Читаете ли рецензии на свои произведения? Вызывают ли они у вас раздражение или, напротив, радость?

– Критику и положительную, и отрицательную я принимаю как часть литературной жизни. Где книжка, там и чье-то мнение о ней. Для самого же писателя рецензия в общем-то бесполезна. К толковому мнению прислушиваться уже все равно поздно – текст опубликован. Негативная заметка только испортит настроение и ничему не научит. Поэтому я избегаю рецензий. Если же кто-то из моих друзей сообщает мне: «Вот критик Петров написал о тебе хорошо», я отвечаю: «Славно, какой милый человек этот Петров, дай Бог ему здоровья». Если же говорят: «Глянь, какой-то критик Иванов сказал, что твой роман никудышный», я говорю: «Критик, х.. тебе на рыло!» – и возвращаюсь к работе.

– Журнал «Знамя» в свое время писал, что «проза Михаила Елизарова, похоже, эволюционирует подобно прозе В.Сорокина: от скандальной эпатажности к интеллектуально насыщенной беллетристике». Вы с этим пассажем согласны?!

– Нет, не согласен. Беллетристика – не венец эволюции эпатажности. Это не путь обезьяны к человеку или палки-копалки к экскаватору. Но я допускаю, что этот пассаж однажды поможет кому-нибудь написать обо мне рецензию. Поэтому – пусть будет.

– Мой любимый американский писатель Майкл Каннингем в одном из интервью сказал: «Если вы не испытываете адовых мук, пока пишете, возможно, вы просто недостаточно стараетесь». Вы испытываете «адовые муки», когда пишете?

– Мне кажется, писатель скорее испытывает адовые муки, когда «не пишется». Многие мои коллеги творят радостно – по крайней мере они мне так говорили. Со мной бывало по-разному. Случались тексты-кровопийцы. Такие пишутся долго, мучительно. И далеко не всегда они лучше текстов «легких».

– Слава не бывает без страданий, она это не допустит! После получения «Русского Букера» вы это уже прочувствовали? Каково это проснуться однажды знаменитым?

– «Букер» – безусловно, радостное событие моей жизни. Я помню тот декабрьский вечер – он был каким-то флуорисцентным, эйфоричным. Да, я был тогда счастлив. Но в Москве я часто бывал счастлив – как ни в одном другом городе. В ту ночь я, может, и заснул «знаменитым», но проснулся самым обычным писателем, которому накануне повезло.

– Один мудрец сказал, что звездная болезнь – это единственный недуг, который не приносит больших неприятностей. Вы уже переболели?

– Для мудреца фраза излишне легковесна. Больше подходит стареющему эстрадному певцу, который гордится тем, что удачно вложился в недвижимость.

– У вас есть цель, за которую не жалко отдать жизнь?

– У меня нет такой цели.

– Иногда вся жизнь сводится к одному безумному поступку. У вас такой поступок был в жизни?

– Я не совершал по-настоящему безумных поступков.

– Выходит, вы слишком правильный или┘

– Просто не совершал. Не взвинчивал себя до такого высокого состояния, в котором совершаются иррациональные действия большого масштаба. По мелочам – да, чудил.

– Существует такое явление в жизни человека, как талант. Любой талант надо взрастить и дать ему дорогу. Кто в этом смысле помог вам?

– Когда я привез рукопись своей первой книги в издательство «Захаров» и владелец отказал мне, сотрудник издательства Галина Трунова при мне набрала номер «Ад Маргинем» и устроила нашу встречу. Я это помню и благодарен ей за участие, я ведь готов был просто уйти, чтобы вечером сесть в харьковский поезд. У меня еще не было московской книги, а писатель Петр Алешковский написал о моей повести «Ногти» хвалебную рецензию. Это была первая рецензия обо мне – тогда она меня очень воодушевила. Я благодарен моим издателям из «Ад Маргинем» – они вышибли из меня вторую книгу, роман «Pasternak» – пока ее делал, я приучился к регулярному писательскому труду. Мне помогала моя жена – вычитывала мои книги. Я благодарен членам букеровского жюри: главному редактору журнала «Волга» Сергею Боровикову, актрисе Евгении Симоновой – они проголосовали за мой роман. Мне помогали, но я «всегда покупал лотерейный билет».

– У вас был «творческий учитель»?

– Отцовская библиотека.

– Нашел интересную фразу: «Что мешает писателю? Выпивка, женщины, деньги и честолюбие, а также отсутствие выпивки, женщин, денег и честолюбия». Вам что-то мешает в работе?

– Помочь или помешать своей работе могу только я сам. Деньги, женщины и честолюбие помешать не могут.

– Говорят, что писатель стоит ровно столько, сколько стоит его слово. Сколько же вы стоите?

– Это смотря где мое слово продается. В магазине «Москва» – одна цена. А в «Библио-Глобусе» – другая. Рынок.

– Будущее – это когда люди будут умирать не за родину, партию или знамя, а просто потому, что они – люди. Каким вы представляете будущее?

– Я стараюсь не думать о будущем.

– О характере человека можно судить по тому, как он обращается с теми, с кем ему не обязательно обращаться хорошо. Что вы можете сказать о своем характере?

– У меня чудесный характер. Я терпим к м...кам.

– Где-то вычитал, что вы работаете в книжном магазине, это соответствует правде?

– Было время, я работал в книжном магазине. Теперь не работаю.

– Вы уже пишете новый роман или это мне так показалось?

– Я сдаю книгу своих эссе «Бураттини, фашизм прошел». О новых книгах говорить пока рано.

– Очень оригинально, может, объясните, почему именно так назвали сборник эссе?

– Так называется эссе – как мне кажется, одно из ключевых в сборнике. Большинство текстов – это мои интерпретации или трактовки известных мультфильмов, фильмов, сказок.

– И последний вопрос. Не сожалеете, что выбрали писательскую стезю?

– Не думаю, что мог бы толково заниматься чем-то другим. А если я и прозевал в себе какое-то иное дарование, то сожалеть об этом поздно.