Ольга Рычкова
Одни читателями становятся, другие – рождаются.
А.М.Корин. За книгой. 1900 г. Дальневосточный художественный музей
Издательство «Водолей» можно считать живым опровержением строк Маяковского «единица – вздор, единица – ноль»: долгое время единственным «водолеевским» сотрудником был Евгений Кольчужкин, что не помешало издательству приобрести всероссийскую и даже международную известность. Правда, сам Кольчужкин ни беседующей с ним Ольге Рычковой, ни всем остальным повторять подобный опыт не советует...
– Евгений, как произошло превращение инженера-программиста в «профессионального читателя» (как вы сами себя называете), поэта, издателя?
– Превращения как такового, пожалуй, не было: скорее просто родился им. Впрочем, обстоятельства и дух времени немало этому способствовали. В 1970–1980-е годы жизнь была в значительной степени логоцентрична, книгоцентрична, смыслоцентрична. То, что невозможно было осуществить в ограниченных условиях минувшей эпохи, с успехом восполнялось внутренней духовной работой. Само время активно порождало читателей. В том числе и «профессиональных», для кого чтение действительно стало главою угла. Это во многом сказалось на выборе специальности. Поступать на филологический или философский факультет для изучения гуманитарных наук в их марксистском изводе казалось тогда просто кощунственным. Становиться литературоведом, чтобы вести вечный бой за возможность «протащить» в сноске имя или цитату (хотя бы незакавыченную) запрещенного или официально не одобряемого чтимого автора?.. Ровесники помнят, наверное, понимающую стихию, разыгрывавшуюся в душе от аверинцевских заголовков наподобие «Рождение рифмы из духа греческой «диалектики»┘ Нередко книги покупались ради нескольких закладок – цитат, к которым вновь и вновь хотелось возвращаться. В том климате техническое, не зависящее от идеологии образование оставляло дух свободным, и ничто не мешало искать собственные пути. Более того, в какой-то степени оно пригодилось в будущей издательской жизни.
А стихи пришли довольно поздно, в девятнадцать лет, после прямо-таки катастрофического чтения «Петербурга» Андрея Белого. Никогда – ни прежде, ни после – ни одна книга не оказывала на меня столь ошеломительного воздействия. Я едва ли не помнил наизусть весь этот том «Литературных памятников» вместе с массивом комментариев. Вероятно, импульс Андрея Белого принципиально изменил что-то в моей природе, и примерно через месяц «человеком новым» были написаны первые стихи. Вспоминая о них сейчас, не стал бы отрекаться даже от самых ранних: они всегда были воспринятыми, «записанными» и никогда – написанными по собственному произволу. Порой хочется вернуться к ним, вовсе не «с резцом», а «с археологической кисточкой», – не переписывая, но лишь проясняя изначально заложенное, то, что первоначально оказалось непонятым или непроявленным.
Должен сказать, мне невероятно повезло в главном: у меня была школа. Притом не только в форме «любимой полки» – темно-синих книг «Библиотеки поэта», добываемой по всей стране на всех книжных «черных рынках». В 1985 году мне посчастливилось познакомиться с Сергеем Васильевичем Шервинским – великим переводчиком и замечательным поэтом, действительно последним поэтом Серебряного века. Ему было тогда 92 года (разница с Мандельштамом, Пастернаком, Ахматовой – год, два, три!), и кто бы мог предположить, что впереди шесть лет встреч, замечательных рассказов и советов, внимательнейшего разбора принесенных стихов!.. Невозможно было и мечтать о подобной школе; остаюсь пожизненным должником Сергея Васильевича, и две его книги, вышедшие в «Водолее», – ничтожная дань благодарности Учителю в сравнении с тем, что было подарено ученику.
Издательская жизнь для меня началась в 1989 году, когда своими силами на персональном компьютере ДВК-2 (коллеги, помните, что это такое?!) и, естественно, на матричном принтере был подготовлен оригинал-макет первой книги «Тропос», безрассудно смело, но предельно искренне посвященной Сергею Васильевичу Шервинскому. Главный редактор издательства Томского университета Валентина Семеновна Сумарокова с честью выдержала битву в цензуре (таковую еще не отменили, хотя разрешение издавать книги за счет средств автора только что было дано), и книга, отпечатанная на ротапринте, увидела свет. А в 1991 году при Томской областной библиотеке имени Пушкина начало работу издательство «Водолей»; это было замечательное, плодотворное десятилетнее сотрудничество. На самом деле в советские годы у меня была невозможная мечта иметь если уж не издательство, то хотя бы журнал, в котором цензура не смела бы указывать, что можно, а что нет, в котором не было бы второсортных публикаций и единственным критерием отбора стал бы гамбургский счет. Более безумную мечту трудно было вообразить, но, перефразируя формулу Шервинского, безумные мечты обладают одним замечательным свойством: они сбываются.
– Название издательства связано только с зодиакальным знаком или имеет еще какой-то смысл?
– Как и любое имя, оно обладает всей представимой палитрой смыслов, и его объяснение не допускает единственного: зауживания. Но для меня важнее всего линия родства со «Скорпионом», с «Весами». По замыслу, «Водолей» должен был следовать в фарватере символистских издательств начала века, стремясь продолжить их линию и возвращая читателю страницы русской поэзии, которых он был лишен в течение семи десятилетий.
– Долгое время вы были единственным сотрудником «Водолея». Как удавалось справляться с таким объемом работы, ведь в течение «томского периода» было выпущено около сотни изданий?
– Да, первоначально действительно приходилось быть одновременно наборщиком, корректором, верстальщиком, дизайнером обложек, менеджером, грузчиком. Справиться с этим можно было лишь с помощью знака равенства, поставленного между жизнью и работой. В дальнейшем стали появляться помощники, но с их приходом выросло и количество выпускаемых книг, так что знак равенства в конце концов прижился на своем месте. Не уверен, что это правильно, и не советовал бы людям без особых издательских наклонностей повторять этот опыт. А томский «Водолей» действительно выпустил более ста книг за десять лет и завершил первый период работы выходом каталога.
– Переезд в Москву был необходим вам как издателю – здесь проще работать с архивами и другими первоисточниками, с филологами, переводчиками, книгораспространителями┘ А что изменилось для поэта Евгения Кольчужкина? Например, вы стали чаще «появляться на людях» – имею в виду публикации последних трех лет в журналах «Новый Берег» и «Новый Журнал», прошлогоднее участие в 7-м Международном Волошинском литературном конкурсе┘
– На самом деле с переездом мало что изменилось. «На людях» я практически не появлялся. Всегда испытывал некоторую неловкость предлагать стихи журналам, занимать чью-то печатную полосу, поэтому, почувствовав завершенность какого-либо жизненного периода, обыкновенно выпускал книгу, сделанную своими руками. Публикации в «НБ» и «НЖ» осуществились благодаря доброжелательному деятельному участию сотрудников этих журналов, предложивших напечатать стихи у них. Я очень им благодарен за это: без их помощи скорее всего после 2002 года ничего бы не было опубликовано. Но за последние два года написано довольно много новых стихов, которые, как мне кажется, действительно заслуживают публикации, и я впервые ощутил, что, как прежде, держать их при себе – не совсем правильно. Готовлю три-четыре подборки, которые хотел бы предложить нескольким журналам.
– Какие книги являются сегодня предметом издательской гордости?
– Предметом гордости могут быть даже не книги, но целые серии. Основная, наиболее точно отвечающая заявленной 18 лет назад задаче, конечно, «Серебряный век. Паралипоменон». Эта серия – «пропущенное» – своего рода «зияющие высоты» русской поэзии. В то время как крупнейшие поэты понемногу обзавелись собраниями сочинений или хотя бы академическими томами в «Библиотеке поэта», немалое число их современников, считавшихся фигурами второй литературной величины, не издано до сих пор. Причем знакомство с их творчеством нередко обнаруживает сомнительность ярлыка «второй ряд». Более того, банальное определение «нагорья», на плечах которого стоят «вершины», настоятельно потребовало замены еще более банальным «айсбергом», который порой способен перевернуться, вдруг открывая никем не ожидаемый рельеф. В серии вышло уже 15 книг, в их числе тома Сергея Соловьева, Алексея Лозины-Лозинского, Юрия Верховского. Появились неведомые широкому читателю Владимир Щировский и Георгий Голохвастов с его всплывшей «Атлантидой». А поразительная Вера Меркурьева просто нашла свое место на вершине поэтического олимпа. Но в этой серии мы печатаем не только поэтов, строго хронологически принадлежащих Серебряному веку. Хронология – вещь формальная, далеко не всегда совпадающая с содержательной стороной дела. Серебряный век (во всяком случае, как он видится сегодня) – прежде всего культурная, эстетическая эпоха, не имеющая в силу этого замкнутых временных границ. Поэтому выходят в серии книги и более поздних авторов, чья поэтика тем не менее укоренена в поэтике Серебряного века. Таков, к примеру, двухтомник гениального Сергея Петрова. Те, кто открывал его книги, едва ли станут спорить с этой оценкой.
Кроме «Паралипоменон» есть у «Водолея» еще одна очень дорогая мне серия «Малый Серебряный век» – небольшие томики для истинных ценителей и специалистов, выходящие библиофильским 100-экземплярным тиражом. В ней печатаются книги авторов, безусловно, оставшихся в истории литературы, но рассеянных по периодике, затерявшихся в томах воспоминаний, ставших пеплом погибших архивов. Есть в их числе и те, кто полновесной книги просто не написал. Так возвратились к читателю 15 поэтов, среди которых Леонид Ещин, Алексей Эйснер, Нина Манухина, Сигизмунд Кржижановский, композитор Александр Скрябин. В издательском портфеле больше сотни имен. Думаю, после выхода этих книг история литературы приобретет несколько иные черты.
Помимо русской поэзии, стараниями нашего главного редактора – выдающегося переводчика Евгения Витковского «Водолей» активно печатает и зарубежную. Достаточно назвать подготовленный им уникальный 3000-страничный трехтомник «Семь веков английской поэзии». А из недавних изданий стоит упомянуть две замечательные венгерские книги: номинировавшийся на Нобелевскую премию роман Милана Фюшта «История моей жены. Записки капитана Штэрра», блистательно переведенный Татьяной Воронкиной, и антологию «Те: Страницы одного журнала. In memoriam Nyugat. 1908–1919», составленную и переведенную прекрасным поэтом и переводчиком Майей Цесарской. В эту книгу вошли потрясающей силы стихи и публицистика знаменитого журнала, современника «Аполлона» и «Весов», к сожалению, так мало известные русскому читателю.
– Ваши поэтические сборники «Нити Арахны» и «Прошедшее продолженное» увидели свет именно в «Водолее». Продолжение последует?
– Хотелось бы надеяться. Во всяком случае, стихотворения «третьего тысячелетия» до книги, кажется, доросли. Даже название уже угадывается. Нужно лишь дождаться «верного угла своей ладьи и звезды».
