Литература без воздуха

Яркая женщина и блестящий критик.
Фото из архива Натальи Ивановой

– Наталья Борисовна, вы признавались, что вам очень не понравился прошлогодний букеровский фаворит. А как вам шорт-лист этого года?

– Проза Елизарова – это выхолощенное возрождение соцреализма на костях страдалицы-литературы. Тогда как счет соцреализму предъявлен Андреем Платоновым, например. Счет предъявлен Мандельштамом, Ахматовой, Шаламовым с «Колымскими рассказами». А молодой писатель, скалясь, пытается поиграть на советской эстетике. В прошлом году я болела за роман Владимира Шарова «Будьте как дети». Болеть в этом году я буду за «Журавли и карлики» Леонида Юзефовича. Правда, все романы-финалисты написаны в традиционном ключе. И не могу сказать, что какой-то из них я открыла и сильно удивилась. Тот же роман Александра Терехова «Каменный мост» построен предсказуемо. Как «Теремок» или «Колобок». Читаю и вспоминаю «Дом на Набережной» Юрия Трифонова – в пользу последнего.Проблема еще в том, что премий больше, чем заслуживающих быть отмеченными книг, и многие авторы кочуют из Букера в «Большую книгу», из «Носа» в «Ясную Поляну».

– За творчеством каких критиков вы следите постоянно?

– Стараюсь читать всех. Вы знаете, у меня такая странная профессия – литературный критик. Она заключается в том, что начинаешь, к примеру, читать литературный журнал с конца – со статей, с рецензий. А что там новенького в «Новом мире»? Или какие рецензии появились в «Дружбе народов», или у вас в газете? Критика – это самый близкий жанр, причем и театральная (всегда читаю Марину Давыдову), и музыкальная (Петр Поспелов), и балетная, и оперная┘ Критики в других видах искусств, и упомянутые мною, и не упомянутые, ведут себя точнее: ведь если в исполнительском искусстве вдруг ошибка, ее нельзя не заметить, нельзя не проанализировать. Там (в театре) нельзя сымитировать рецензию совсем уж без анализа самого театрального вещества. А у нас, в нашем литературном хозяйстве, – можно, мол, идея и т.п. Я рада, что есть ваша молодая генерация. И надеюсь, что наш журнал не одну дискуссию проведет с помощью молодых критиков, с помощью и Валерии Пустовой, и Евгении Вежлян, и Лидии Довлеткиреевой┘ Называю преимущественно женские имена. Милорад Павич правильно сказал, что женщины пишут все более ответственно.

Был какой-то момент, когда я посчитала, что наше дело кончается, что нет прироста. А сейчас вот есть Сергей Беляков: глаза у него горят сквозь бумагу┘ Появились новые активные люди, у которых эта профессия вызывает не конъюнктурный интерес, но азарт. Которые чувствуют себя в современной словесности, как рыба в воде. Ну что я буду вам называть критиков старшего поколения? На самом деле читаю и своих, условно говоря, друзей, и своих, условно говоря, противников. Не читаю только критику, которая притворяется критикой. Мне ближе, условно говоря, храбрость Проханова, чем либеральная трусость. Кто пугается, тем нечего ждать пощады. Но в принципе цвета литературной критики ношу с гордостью. Когда о критике спрашивают какого-нибудь писателя, особенно по телевидению, он обязательно скажет: «Я критику не читаю, зачем эта критика вообще нужна?» Если же он говорит, что какой-то отдельный критик удался, значит, именно этот критик написал об этом писателе панегирик. Поскольку я считаю, что критика без полемики, без амбивалентности невозможна, что каждое явление современной (и не только) литературы стереоскопично и нуждается в том, чтобы были раскрыты самые разные его грани, то критики, которые работают с разными идеями, разными методами, разными технологиями, мне очень любопытны. Я сама стараюсь через поэтику расшифровать психологию создателя. Это я пыталась сделать во всем комплексе работ о Пастернаке – и в книгах, и в телепроектах.

– Что же происходит с русской литературой? Расцвет или упадок?

– Это и «расцвет вопреки», и «упадок благодаря». Благодаря деятельности по превращению литературы в проект и продукт. Этим занимаются крупнейшие издательства, для которых важно зарабатывание денег. А расцвет вопреки – потому что существует более 100 тысяч людей в России, которые пишут. Колоссальное количество народа. Это такая армия сопротивления – консьюмеризму прежде всего. Слово становится объектом потребления, книга – продуктом (слово, которое так любят книгоиздатели и которое меня коробит). Телевидение «створаживает литературу», это факт. Телевидение – конкурент книги, оно борется со Словом за наше внимание. Напрасно Татьяна Устинова на приеме у Путина сетовала, что у нас мало телепередач, посвященных литературе. Это все равно, что если бы любовница, которая победила, впустила в дом прежнюю жену. Не впустит. Немногие передачи, которые выжили на ТВ, собственно к книгам имеют весьма отдаленное отношение. Пропаганды книги как таковой нет. Хотя телеканалам ничего бы не стоило завести литобозревателя, который – по времени – наравне с ведущим спортивных новостей рассказывал бы, какие за день вышли издания. У нас нет таких программ, как, к примеру, на французском телевидении. Там Бернар Пиво часами беседовал с писателями. И оторваться было невозможно. Более оригинальных, уникальных людей, чем писатели, нет. Актеры – они интересные, но пустоватые. Они хороши, когда хорошо изображают, но сами по себе – не всегда. Недаром умные актеры – они еще и писатели, как Юрский.

Вот Путин начал беседу с нашими дорогими коллегами с того, что цифры неутешительные, 40% населения не читает книг (думаю, соцопросы нам еще льстят). Но, несмотря на все это, в литературу идут новые люди. Мы – ладно. Мы шли в литературу, когда она была философией, социологией, политикой – всем. Я счастлива, что я со своей золотой медалью не попала в Институт международных отношений, меня просто зарубили, как существо женского пола. В итоге поступила на филологический факультет МГУ. Тиражи книг, которые выходили не благодаря, а вопреки, тоже иногда были достаточно большими. И Маканин недаром пошел работать в издательство «Советский писатель». Потому, что понимал, что ему иначе будет очень трудно пробиться и издать книгу, а не потому, что он очень хотел работать рядовым редактором. Сейчас уход в литературу – это почти уход в монастырь. Она требует сосредоточенности, концентрации, здоровья и не только от тебя, но и от близких.

– На 9-м Форуме молодых писателей в Липках, где вы в этом году вели семинар, показали фильм Павла Бардина «Россия-88» о скинхедах. Надо сказать, что существует и целая молодая сублитература, посвященная этой неудобной теме. Как вы думаете, книги о скинхедах, войне в Чечне и т.д. пишутся из конъюнктурных соображений?

– Очень надеюсь, что конъюнктура тут ни при чем. Считаю, что на эту тему нужно писать прежде всего книги non-fiction, публицистические книги. У нас таких книг нет. Что касается фильма, то я рада, что рекомендовала его к показу на форуме. И когда в фильме опрашивают самых разных людей об отношении к нерусским, гастарбайтерам, и все негативно относятся┘ Чтобы мы не думали, что у нас 0,02% скинхедов, а остальные душевные и толерантные. Это касается всех нас. И должна быть дискуссия, которая обязательно перерастет в общественную. Считаю, что нашему обществу рановато бороться с политкорректностью – нам надо ее прививать.

– А вы сами когда-нибудь участвовали в совещаниях молодых писателей?

– Участвовала. Один раз, совершенно случайно. Это было в 70-х совещание московских молодых писателей. У меня вели семинар Тамара Мотылева и Андрей Турков, который и сейчас, слава богу, действующий критик и автор журнала «Знамя». Я тогда, конечно, не печаталась. Писать-то я не хотела ни о чем. Я была аспиранткой, работала над диссертацией о Достоевском в современной критике США, которую мне так и не дали защитить, потому что я позволила себе быть благожелательной по отношению к американской критике. И вообще было некогда – романы и все такое. Писала работу о Достоевском, о Лермонтове. И мои тексты Владимир Николаевич Турбин, который был моим научным руководителем во студенчестве, показал руководителям вот того самого совещания. В общем, я была два дня на совещании. И «мастер» сказал, что жить мне будет трудно. Действительно, было трудновато. Зато у меня нет ни одного текста, за который мне сегодня было бы стыдно. Я напечатала первую свою рецензию через несколько лет в журнале «Дружба народов», это была рецензия на книгу очень плохого питерского поэта. Я его раздраконила. Фактически, это был фельетон. После этого напечатала несколько статей в «Литературной газете» – ехидные, против секретарей Союза писателей. Я не понимаю, почему это пропустили. Там работал Геннадий Красухин, который дружил с моим покойным мужем, и как-то они провели эти мои злобные заметки. Помню, что покойный Сергей Михалков страшно обиделся. Дело в том, что он написал пафосную статью «Два крыла детской литературы», а моя заметка называлась «Когда крылья теряют перья». Очень гневался, как мне рассказывали. Мол, что она себе позволяет. Вот тогда я начала писать, но мне уже было за 30, и ни на каких совещаниях я больше никогда не бывала. Потом я ездила как гость на форумы молодых писателей в Липки и тоже сомневалась «получится – не получится», боялась, что это будет похоже на советские времена.

– Что же важно усвоить тем, кто, несмотря ни на что, идет в литературу?

– Молодому писателю важно накопить в себе целенаправленную творческую энергию. Важна, конечно, взаимоподдержка, появление новых направлений, но при этом – уникальность и оригинальность каждого таланта, амбициозность его задач. Здорово, что мои молодые коллеги придумали литературно-критическую группу «ПоПуГан» и заявили о себе. Ведь если не будет амбициозной игры, если молодые писатели не смогут заявить о себе urbi et orbi, группой или по одиночке, то ничего не получится. Вот я вспоминаю самое молодое общество гениев, СМОГ: Леонид Губанов, Владимир Алейников┘ Их совершенно не печатали. У Губанова опубликовали при жизни четверостишие в журнале «Юность». Он умер в 37 лет, после этого издавали и переиздавали его наследие, у Алейникова в последние годы выходили книги о СМОГе, но время было упущено. Они пытались пробиться группой, даже ходили с лозунгами к Дому литераторов, требовали обсуждения. Но самое интересное заключается в том, кто их остановил. Не секретариат. Не пустили их шестидесятники. Мол, Марина Цветаева еще не вся опубликована, а эти требуют, чтобы их опубликовали. Эти двадцати с чем-то летние┘ Из таких трагических моментов и состоит история того, что можно назвать «молодым писателем». Молодые молодыми, но вот Пастернак, Ахматова и другие «молодыми» были недолго. Революция круто поменяла их жизнь. Сегодня молодой писатель рискует остаться затянувшимся инфантилом. С другой стороны, вы знаете больше, чем наше поколение (многие прошли через горячие точки, Чечню и т.д.). Ваша молодость попала на парадоксальное время, когда, с одной стороны, вам говорят, что свобода больше, чем несвобода, а с другой стороны, это звучит цинично: вы видите, как эта свобода на глазах сокращается. В литературе при всем при том возрастов и поколений нет. И на страницах толстых журналов идет конкуренция не между поколениями, а только между текстами. Сейчас любят говорить всякие нехорошие слова про 90-е, но я считаю, что это было не лихое, а вольное время. Писатели чувствовали себя азартно. Были счастливы от того, что могут сделать то, о чем мечтали половину своей жизни. И азарт реализовывался на наших глазах. И сейчас главное для писателя – не поступиться своей независимостью, какой бы ни была власть. Сейчас очень трудно выпускать журналы не только из-за финансовых проблем. В конце концов это можно делать и на коленках, и выпускать интернет-версии, и много чего еще можно придумать. Не это тяжело. Тяжело тогда, когда нет воздуха. Ведь и Пушкина погубило отсутствие воздуха, и Блока, и герой «Доктора Живаго» тоже умер в трамвае, когда ему не хватало воздуха. В том самом 29-м, когда была травля Пильняка, Замятина.

Это тяжело и для отдельного литератора, и для команды журнала. Когда вкладываешься, а нет отклика. Должен же быть выход интеллектуальной силе, должны же быть развернутые, доказательные соображения. Для этого есть журнал. Обидно, когда из ЖЖ оскорбительная псевдополемика переходит на страницы газет. Когда я читаю в «НГ-EL» статью об Окуджаве под названием «Старый окурок» – здесь что-то не то. Это – отсутствие тех человеческих качеств, которые и делают писателя писателем. Мы вступили в такое время, когда, чем хуже, тем лучше. Чем больше облаешь, тем больше получишь. Чем грязнее измажешь, тем больше, как тебе кажется, будет твоя известность. На самом деле эта грязь уходит, остается только настоящее.